Олег Маловичко - Тиски
Бедный Циркуль. Перед его детством меркли и казались пустяковыми мои собственные проблемы с лишним весом и батей, работающим на мусорке.
– Ну, теперь собственно история, – переходит Гуня к грустной части. Он вытаскивает сигарету, зачем-то нюхает ее, закуривает и пускает кольца, стараясь попасть новым в предыдущее – в общем, опять оттягивает время. -Он вдвоем жил с матушкой. Отец то ли погиб, то ли бросил их, хэзэ короче. Как-то подходит ко мне на перемене и говорит – мы в другую квартиру переезжаем, в вашем доме. Ну, я отвечаю, счастлив, типа, но мне-то что? И уже тогда почувствовал – в друзья набивается. А он улыбнулся так – ничего, и тут звонок нас спас. Вечером прихожу домой – смотрю, на кухне с матерью какая-то тетка сидит. Худая такая: и похожа на кого-то, не могу понять на кого. Матушка говорит а это тетя Валя Циркунова, хотела с тобой поговорить. Блин, Циркунов – это же Циркуля фамилия.
– А к тебе она зачем пришла?
– Поговорить. Блин, Пуля, я бы ебнул. У тебя есть?
– Нет, я не буду, за рулем. Можем до ларька доехать.
– Давай, а?
Пятью минутами позже Гуня морщится, заткнув рот рукавом. Только что он опрокинул сто граммов сомнительной водки. Я сую ему в руки очищенный мандарин.
– Да, спасибо… Короче, она пришла за Виталика потереть, за Циркуля. Он, говорит, хороший мальчик. У нее что-то там с родами было, какой-то косяк, короче, ему воздуха в утробе не хватало. Поэтому родился с нарушениями, ей вообще подруги советовали его оставить. Батя их к тому времени уже свинтил, так что его Циркуль не видел толком. А матушка его выхаживала. Все эти годы. В принципе то, что он вообще ходить, говорить и соображать начал, – ее заслуга. И она этим охренительно гордилась. Говорила, что, если человеку помогать, любому человеку – он все может сделать. А сейчас ей очень хочется, чтобы у Виталика были друзья. На прошлом месте, где они жили, у него друзей не было. Он из школы – домой, из дома – в школу. А во дворе его били. За то, что тормоз. Он не говорил, но она же слышала, как он приходит, запирается и в своей комнате ревет за дверью. Она поэтому и квартиру на размен подала. И очень обрадовалась, когда узнала, что здесь я живу, его одноклассник. Циркуль говорил, что я хороший парень. Не знаю, правда он это говорил или она выдумала, чтобы мне подлизать, но такой вот факт. Короче, она меня в гости пригласила, когда они переедут.
– Ты пошел?
– А хули мне делать было? Конечно, пошел. Посидели, чаю выпили, потом он мне какие-то книжки показывал, еще что-то. Я уж и не помню, как вечер закончился. Выхожу, а Циркуль мне: а давай завтра погуляем вместе? Я вижу, вы во дворе собираетесь где-то после шести. Матушка его аж подпрыгнула от счастья – точно, говорит, давай! Ты Виталика со всеми и познакомишь. Я согласился, что мне оставалось делать? Матушка меня догнала на лестнице, спасибо сказала. Типа, не ошиблась во мне.
– И что случилось?
– Да ни хрена, в том-то и дело. У нас во дворе лавка такая была, мы там собирались. Там в основном пацаны постарше тусовались, а мы, малолетки, так, на подхвате. Ты понимаешь, что было бы, если бы я туда тормоза привел? Да нас бы там заклевали, меня бы оттуда изгнали на хуй! Короче, в шесть часов я…– Гуня замолкает, а потом выталкивает из себя: – На балкон свой выполз на карачках, чтоб меня видно не было, и через щелку стал смотреть. Ровно в шесть – ровно, по телеку еще новости начались – Циркуль из своего подъезда вышел. У него еще походка такая смешная была, как у Железного Дровосека. Мать его, дура тоже, выпендрила сына, как на праздник. Рубашка белая, туфли, брюки. Во двор! Он там, как официант смотрелся. Короче, он подошел к толпе. Постоял. Его там, видимо, спросили о чем-то. А минут через пять стали над ним ржать. Потому что выкупили, что он тормоз. Нет, Пуля, понимаешь, так он нормальный был – читал, писал, разговаривал, но… какой-то он домашний был, какой-то… непропеченный.
– А ты чего?
– А я лежал на балконе и смотрел. Полчаса. Пока он не ушел. Своей походкой идиотской. – Гуня машет руками и двигает корпусом, пытаясь изобразить робота. – Больше не приходил. Во дворе не общался ни с кем. Со школы идет – юркнет сразу в подъезд, и не видно, не слышно его. Только иногда с матушкой в магазин выходит – и все.
– А мать его?
– Что – мать?
– Она с тобой говорила потом?
– Нет. Как-то случая не было. Давай я еще мандану… Точно не будешь? Ну, давай, Циркуль, земля пухом. – Гуня опрокидывает в себя еще сто. -Не, мы потом так… Поздоровались с ней, разошлись. Потом кивки только. А потом я вообще отмораживаться стал. Типа, морду отворачивать, делать вид, что не заметил… А потом они вообще переехали. Знаешь что?
Гуня смеется. Он уже пьян.
– Я ведь эту историю вообще забыл. Реально, как будто не было ничего. Вчера вечером, уже когда Циркуль отъехал, стал вспоминать. И даже сейчас не уверен, это правда было или я выдумал все. Ладно, бывай.
Выходя из машины, Гуня шатается. Отъезжая, я бросаю взгляд в зеркало и вижу, как он прикладывается к бутылке.
Всякого говна насмотришься. Надо шкуру закалять. Мы, когда на улице работали, всякого навидались.
Вот, например – подходит к тебе один черт, конченый, сразу видно, и просит дать в долг. Ты его, конечно, посылаешь, говоришь – скузи, амиго, но только в бабки. Перец не быкует, не клянчит, кивает, типа, все понял, и отчаливает.
А когда он возвращается через десять минут, его руки и кофта запачканы кровью, начавшей чернеть на руках и под ободками ногтей, и он протягивает тебе деньги, а вдобавок – обручальное кольцо, часы и бесполезные кредитные карточки.
Крота в таких случаях хватает еще на шутки – ты бы зубы золотые притащил, говорит он.
А утром ты узнаешь, что порезали парня из соседнего дома, когда он возвращался домой после корпоративки подвыпивший и поэтому оставивший машину на стоянке у офиса. Вот тебе и польза пеших прогулок, пошутил бы Крот. А ты, возможно, этого парня знал и даже завидовал ему, потому что он пытался по-другому строить свою жизнь.
Но в целом это бизнес. Со своими рутиной, буднями. С кем-то из клиентов завязываются человеческие отношения, с кем-то нет. Иногда все надоедает, хочется отдохнуть. Но пока я не могу себе этого позволить.
Я работаю над документами, когда мне звонят с ресепшн и сообщают, что приехал Денис.
Я спускаюсь и по взгляду охранника понимаю: что-то не так. Хотя на стоянке достаточно места, Денис умудряется вписать тачку в парковку так, чтобы оцарапать обе соседних машины.
Увидев меня, Денис хохочет и виснет на моих плечах, оглушая криком:
– Пуля, здорово! Пойдем бухнем!
Выпив, Денис становится сентиментальным. Полчаса он шутит, веселится и радуется, изображая душу компании, а в следующие полчаса давит всех вокруг депрессией и ипохондрией. Смена настроений происходит, когда он видит Таю.
Мне она не очень нравится. Она из тех людей, в полуметре от которых начинают падать мухи – настолько тяжелая вокруг атмосфера. Она сидит каждый раз на одном и том же месте, а в полуметре за ее плечом всегда маячит охранник. Раньше она выбиралась в «Гетто» еженедельно, теперь, после отъезда Маши, или это случайно так совпало – каждый день.
Увидев Таю, Денис прикладывает палец к губам и, комично кривляясь, обходит ее со спины. Подмигнув охраннику, Денис вдруг истошно орет в ухо Тае какую-то английскую белиберду так, что дергается даже бармен за стойкой. Что уж говорить про бедную Таю, которая застыла, прижав руку к сердцу и побледнев до состояния трупа.
– Де… Денис… – Слов не слышно, они, скорее, угадываются по движению ее губ.
– Тая! Милая моя девочка! Что ты сидишь здесь? Чего ты здесь высиживаешь? Чего ты ко мне привязалась, что ты ходишь за мной все время? – с улыбкой бросает Денис.
– Я… я просто…
– Просто – что?
– Просто пришла.
– А теперь просто – иди!
Раньше, когда я боксировал, я всегда понимал по лицу противника – достиг цели твой удар или нет. Глядя сейчас на Таю, я понял, что удар своей цели достиг. А Денис, словно ему мало, обхватывает Таю за шею, трется своим носом об ее и издевательски целует в щечку.
Охранник дергается, но на его месте я бы не нашел формального повода вмешаться. Видимо, мы совпадаем во мнениях – охранник успокаивается. А Тая смотрит вслед уходящему Денису, и в ее взгляде – любовь и прощение, встречающиеся только на дешевых иконах, продающихся в православной лавке у железнодорожного вокзала.
– Что ты ей сказал такого?
– А ерунду какую-то… Get into the ring, motherfuckers, and I’ll kick your bitchy little ass! Guns’n’Roses, с детства засело.
– Чего ты с ней так?
– Задолбала. Ты думаешь, она обиделась? Да она не умеет! Ей ссышь в глаза… Скажи, пусть текилы принесут.
Мы проходим в кабинет. Крот настоял, чтобы его оформили в стиле норы Карлито из старого фильма – дверь с круглым иллюминатором, окна во всю стену, жалюзи от потолка до пола.
Ощущая себя проституткой, я пользуюсь опьянением Дениса, чтобы урвать еще чуть-чуть, – торопливо докладываю ему о финансовых результатах работы клуба в последнюю неделю (чтобы потом – я же тебе все рассказывал, ты просто пьяный был), получаю его подпись на нескольких бумажках, как вдруг Денис, хитро сощурившись, вперивает в меня подозрительный и насмешливый взгляд:
