Фасолевый лес - Кингсолвер Барбара
Выехав из округа Питтмэн, я приняла два решения. Первое осуществила, второе – нет.
Во-первых, я решила подыскать себе новое имя. Мне не особенно нравилось имя, данное мне при рождении, и наступил подходящий момент, чтобы начать с чистого листа. Не то, чтобы у меня было припасено какое-нибудь особое имя – просто хотелось чего-то нового. И чем больше я об этом думала, тем сильнее убеждалась в том, что имя – это не то, что ты выбираешь себе сам по какому-то данному тебе праву. Имя тебе дают и, как правило, независимо от твоего желания. Ну что ж, пусть за меня решит бензобак. Где он опустеет, там я и стану искать знаки.
Я едва не стала тезкой города Гомер, штат Иллинойс, но все-таки протянула еще немного. Пришлось скрестить пальцы, пока мой «фольксваген» проносился мимо Сидни, Садоруса, Серро Гордо, Декатура и Блю-Маунд, и уже на одних бензиновых парах влетел в Тэйлорвилль. Так что теперь я – Тэйлор Гриер. Пожалуй, я все-таки не совсем пустила дело на самотек, но, так или иначе, новое имя у меня появилось в значительной степени по воле судьбы, что не могло меня не радовать.
Второе решение – то, что мне не удалось осуществить, – касалось конечного пункта моего путешествия. Конечно, я немало времени провела, рассматривая разные карты, но, поскольку я не помню, чтобы хоть раз бывала где-нибудь, кроме Кентукки (родилась я, правда, в Цинциннати, по ту сторону реки, но это не имеет значения), мне трудно было решить, почему одно место следует предпочесть всем прочим. Разве что из-за картинок в рекламных брошюрах, которые попадались мне на бензоколонках: штат Теннесси они представляли Штатом Волонтеров, Миссури – Штатом «Покажи-ка мне»! (не представляю, что это значит), и в каждом штате, если судить по фото, было полным-полно дамочек с аккуратными прическами в стиле пятидесятых, стоящих толпой на фоне водопадов. Естественно, верила я этим брошюрам лишь настолько, чтобы вытирать ими капот машины. Даже Питтмэн там был назван городом, воплотившим некий Дух Кентукки. Где, интересно, они его почуяли, этот Дух? Среди картофельных жучков или в наших городских сплетнях?
Итак, я обещала самой себе, что буду ехать на запад до тех пор, пока машина не остановится. Там и останусь. Но, как оказалось, кое-что я не приняла в расчет. Мама научила меня всему, что касалось автомобильных шин, а также попутно многому другому. Но я ничего не знала о рокерах, то есть рычагах привода клапана. А еще – о Великих равнинах.
Вид равнины наполнил мою душу отчаянием. Думая, что мне удастся ее объехать стороной, от Вичиты, что в штате Канзас, я повернула на юг. Но спастись не удалось – она настигла меня в центре Оклахомы. Я никогда не думала, что на нашей круглой Земле могут быть такие плоские места. В Кентукки, где есть и горы, и холмы, взгляд почти всегда натыкается на препятствие, давая возможность помечтать, что по ту сторону холма вас ждет что-то очень хорошее. Но на Великих равнинах этот номер не пройдет – все лежит перед вами здесь и сейчас, и, куда бы вы ни смотрели, ничего лучше этой равнины вы не увидите. Было ясно, что в Оклахоме надеяться не на что.
Машина моя сдалась где-то в самой середине этой великой пустоты, которая, если верить дорожным знакам, принадлежала племени чероки. Рулевое колесо неожиданно утратило всякую связь с направлением, в котором двигался мой «фольксваген», но благодаря какому-то чуду, которого я точно не заслуживала, мне удалось дотащиться целой и невредимой до ближайшей станции техобслуживания.
Человека, который наладил мне рычаг привода, звали Боб Дважды-Два. Не хочу сказать, что он заломил бессовестную цену (если бы я знала, что и как, подтянула бы рокер сама), но в тот вечер он потопал домой, унося в кармане половину всех моих денег. Я сидела на парковке и тупо смотрела на безбожную пустоту Великих равнин. Хоть вешайся и сама зарывайся в землю. Но смысла в этом не было – машину-то мне починили!
С другой стороны, все это было смешно. Сколько я себя помнила, мама всегда говорила, что чероки – это наш туз в рукаве. Ее прадед был чистым чероки, одним из немногих индейцев, кого то ли из-за возраста, то ли из-за упрямства не сумели перегнать из Теннесси в Оклахому. И мама всегда говорила:
– Если удача нас оставит, мы всегда сможем уехать и жить среди чероки.
И в ней, и во мне текла достаточная доля индейской крови, чтобы нас приняли. Как мама говорила, хватит одной восьмой. Она называла это нашим «подушным наделом».
Конечно, побывай она тут, она бы поняла: чтобы согласиться здесь жить, в пятую точку должно упираться чье-то ружье. Ясно, что вся эта программа по переселению индейцев чероки в Оклахому была предпринята с одной целью – чтоб присмирели и не рыпались.
Чероки верили, что Бог живет на деревьях. Так мне говорила мама. Когда я была маленькая, я забиралась как можно выше на дерево и спускалась только к обеду.
– Это в тебе индейская кровь играет, – говорила мама. – Ты хочешь увидеть Бога.
Насколько я успела заметить, во всей Оклахоме не было ни одного дерева.
Солнце меж тем клонилось к плоскому горизонту. Впереди меня ждали двенадцать часов дороги, освещенной лишь фарами моей машины. Мне не терпелось поскорее убраться отсюда. Мотор «фольксвагена» работал, пробужденный к жизни пусковыми проводами Боба Дважды-Два, и не хотелось попусту тратить этот подарок судьбы, но я слишком устала, чтобы выезжать на ночную дорогу, не поев и не выпив кофе. Включив скорость, я преодолела широкую полосу утоптанной земли, разделявшую станцию обслуживания и небольшое, похожее на кирпич здание, в окне которого горела неоновая вывеска «Будвайзер».
Как только я подъехала, на машину, словно пчелы на мед, налетела стайка мальчишек.
– Помоем вам стекла, леди! – кричали они наперебой. – Всю машину – за доллар!
– У меня нет стекол, – отозвалась я и, протянув руку к заднему окну, высунула руку наружу. – Видите, только лобовое. Повезло, ведь и доллара у меня тоже нет.
Но мальчишки не отставали. Суетясь вокруг моего «фольксвагена», они просовывали руки в машину через пустые окна. Я подумала, а не забрать ли мне с собой в бар свои пожитки. Ничего ценного у меня не было, но и последним жертвовать не хотелось.
– Вы, ребята, живете здесь? – спросила я.
Мальчишки посмотрели друг на друга.
– Ну да, – сказал один из них, что был постарше. – Вот он – живет. Он мой брат. А эти двое – нет.
– Слыхали, что такое «полароидная память»? – спросила я.
Старший мальчик кивнул. Другие просто глазели на меня и на машину.
– У меня как раз полароидная память, – сказала я. – Это как фотоаппарат. Моя голова вас сфотографировала, поэтому не вздумайте у меня что-нибудь утащить. Утащите – вам конец.
Мальчишки отскочили от «фольксвагена», машинально вытирая ладони о штаны, словно уже что-то успели сграбастать и теперь избавлялись от краденого.
На улице было уже прохладно, но в баре сохранялась дневная жара – такая, что, казалось, в воздухе можно было плавать. Возле двери притулилась проволочная стойка с открытками. В основном там были изображены индейцы в дурацких картинных позах да виды Университета Орала Робертса, который, судя по всему, находился поблизости (хотя я была уверена: даже если бы он стоял в двухстах милях отсюда, я бы его все равно увидела с парковки).
Я выбрала открытку, где были изображены две индианки – одна постарше, другая помоложе, очень хорошенькая. Они стояли возле чего-то вроде молотилки для кукурузы. Мне всегда было интересно, какую же конкретно одну восьмую чероки я в себе несу, и тут я увидела: длинные прямые волосы и тонкие запястья. Молодая индианка на картинке была одета в мои любимые цвета – бирюзовый и красный. Нужно послать открытку маме, подписав: «Это мы с тобой». Стоила открытка десять центов.
Я села у стойки и протянула монетку стоящему за ней человеку. Он кивнул в сторону кофейника, я кивнула в ответ, и он налил мне чашку. Из музыкального автомата доносился голос Кенни Роджерса. Телевизор, стоящий за стойкой бара, был включен, но работал без звука. Шла программа то ли об университете Орала Робертса, то ли из него – я узнала университет по картинкам с открыток. Время от времени на экране появлялся человек с чистыми пухлыми ручонками и прической хохолком, словно у дятла. Он что-то говорил, но беззвучно. Я предположила, что это был сам Орал Робертс, хотя, конечно, откуда мне было знать? Иногда внизу экрана появлялась голубая бегущая строка – то номер телефона, то просто фраза «Хвала Господу нашему!».
