Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович
В начале десятого, похоже, собрались уже все. Вскоре подошел автобус, и это означало хорошее предзнаменование: в прошлом году мы до половины второго ждали тут автобуса, который застрял где-то по пути из гаража. Мы быстро погрузили свои вещи, забаррикадировав ими наглухо всю заднюю площадку. Маленький толстый шофер принялся яростно материться, что мы перекрыли ему задний обзор, и велел перегружать.
— Найди место, и сам перегружай хоть до развязывания пупка, — спокойно ответил ему бывалого вида парень лет тридцати в выгоревшей до белизны штормовке и маленькой кепочке, сдвинутой на нос — судя по всему, старший нашей смены.
Шофер поругался еще немного, но понял, что спорить бесполезно.
Инцидент был исчерпан; мы сели по местам и тронулись в путь. Среди ребят, кроме нашего Саши Лаврова да моего друга Славки, никого знакомых не оказалось. Правда, двое сразу бросились в глаза. Один крепкий, с торчащими, как у кота, рыжими усами и сверкающей из-под них золотой фиксой, понравился мне открытым лицом и каким-то приятным, дружеским взглядом.
Второй наоборот — сразу не понравился. Не знаю уж, и чем — просто не понравился, и все. То ли темными очками, как у итальянского молодого фашистика, то ли вызывающей прической под мушкетера и жиденькой бородкой, то ли какой-то неуловимой порочностью, проступавшей сразу во всех его чертах.
Его провожала девушка, вернее — молодая женщина с ребенком в сидячей коляске. Судя по тому, как он прощался с нею, жена. Однако этот факт не помешал ему сразу же, как автобус отъехал от корпуса, крепко облапить свою соседку, самую молоденькую из девчонок.
Мы уселись со Славкой. Я хорошо представлял район, куда нас везут. Езды туда было часов пять, если не больше. Славка быстро заснул, и я тоже начал придремывать, уткнувшись лбом в стекло. Автобус не спеша выехал из города, миновал мост и покатился по гладкому шоссе, раскачиваясь, как корабль. Кто-то из парней включил магнитофон, но на него зашипели со всех сторон: в утренний час еще хотелось спать, а разнородность компании пока не располагала к общению. Я все-таки старался бодрствовать: сон в трясущемся автобусе всегда плохо действовал на меня потом. Но спать хотелось ужасно. После аэропортовского поворота к аэропорту автобус свернул с асфальта и, трясясь каждым своим сочленением, запылил по грунтовке. Такая дорога предстояла уже до самого конца. Кругом тянулись спокойные, тихие поля, разделенные кое-где слабенькими перелесками. А слева, в синеющей дали, виднелись далекие горы…
Я не выдержал и закрыл глаза.
А когда проснулся, автобус уже не трясся. И даже не двигался. Он стоял на месте — и даже вроде бы на прежней дороге, среди тех же глубоко наезженных, глинистых колей.
Неужели мы так быстро добрались? И я не почувствовал ни разбитого переезда через железную дорогу, ни даже переправы на пароме?
— Что — приехали уже? — зевнув, спросил я у Славки.
После такого сна, как и следовало ожидать, я чувствовал себя рассыпанным на отдельные винтики.
— Да нет, похоже, приплыли, — покачал головой Славка. — Мотор заглох.
Протерев глаза, я выглянул наружу. Парень в кепочке и выгоревшей штормовке, которого я мысленно уже давно назначил командиром, ходил вокруг автобуса и о чем-то спорил с водителем. Я прислушался.
— Говорю же тебе — движок!! — очевидно, в десятый раз надрывно кричал коротышка-шофер. — Перегрелся карбюратор — и кранты!
— Так заводи его, — спокойно отвечал командир.
— Аккумулятор только посажу, а толку…
— А ты ручкой, ручкой его.
— Говорю же тебе, — шофер хватался за грудь, точно хотел вывернуть себя наизнанку. — Не заведется он. Ни ручкой, ни ножкой, ни хреном собачьим! Я же этот движок лучше, чем ты свою жену, знаю!
— Заведется, — упрямо настаивал командир. — Крутани пару раз — куда он денется.
— Не заведется!
— А мы попробуем… Ну-ка, ты вот, — обратился командир к Лаврову. — Сядь за руль и газуй, когда я буду крутить.
— Ну сейчас он даст жару, — усмехнулся Славка. — Интересно, заведется, или нет?
— Нет, конечно, — ответил я с неизвестно откуда взявшейся уверенностью.
— Кто бы ни был этот герой в кепке, шофер свою машину в самом деле лучше знает.
Хозяина оттеснили в сторону. За руль сел наш Саша, а командир принялся яростно крутить рукоятку.
Автобус сотрясался так, будто ехал по шпалам. Двигатель грохотал, звенел, журчал, иногда даже жалобно всхлипывал — но ни разу не подхватил.
Выругавшись и обтерев потное лицо кепкой, командир отшвырнул ручку.
— Ну что??!!! — набросился на него шофер. — Говорил же тебе, едрит-разъедрит: не трогай, не заведешь! Постоял немного и сам бы завелся. А вы, умники ученые, свечи залили! И теперь вообще ждать, пока обсохнут!
— Зачем ждать? Выверни да продуй, вот и вся недолга.
— Да ну его, неохота возиться… Воздухан снимать, руки пачкать, опять же ключ у меня не помню где, — как-то странно возразил водитель.
— Сами обсохнут, пусть постоят немножко.
— Неохота? Мало ли что кому неохота. Бабушке тоже было неохота выходить за дедушку, потому как ей нравился молодой парень… Тебе неохота — сам выверну. Давай ищи ключ, быстро! — командир взялся за капот, намереваясь его открыть. — Ну-ка, отпусти защелку. Шофер вздохнул.
— Это… Не надо открывать. Он того… не открывается у меня.
— Не понял?!
— Не открывается, — шофер смотрел себе под ноги.
— Гребнись, попа, об асфальт… То есть как — не открывается?!
— Обыкновенно. Заклинило его, и все… Я уже сам пробовал, пока ты спал…
— Так какого же хрена ты, сука, с таким капотом выехал?! — неожиданно заорал командир. — Ты что — на базар за картошкой собрался? Забыл, что нам двести километров пилить?!
— А мне… Да я… Когда утром в гараже смотрел, вроде бы не заклинетый еще был. А сейчас… От жары, наверное, повело…
— А с хрена у тебя еще не потекло? Ну-ка, отойди! — командир попытался засунуть под край капота заводную рукоятку. — Сейчас я его тебе мигом расклиню.
— Не трогай! — тонким голосом завопил шофер, раскинув руки. — Не дам ломать! Тебе-то как два пальца обласкать! Сейчас все изуродуваешь, а с меня вычтут.
— Я тебя сейчас самого изуродую. Как бог черепаху… Пусти по-хорошему!
— Не пущу-уу!!! — шофер вопил так, будто его собрались резать. — Товарищи, остановите его — он же народное добро портит! Вся компания уже лежала на сиденьях от хохота. На трезвый взгляд, ситуация не казалась комичной: автобус, заглохший среди полей вдали от цивилизации; капот, который предстояло взламывать прямо на дороге… Случись это ночью, зимой или хотя бы в плохую погоду — тогда уж точно было бы не до веселья. Но сейчас день только начинался, и летнее солнце еще не палило, и возбужденное предчувствие поездки вырвалось всеобщим смехом. Видя это, командир смаху швырнул заводную ручку в пыль.
— Ну и что теперь прикажешь делать, народный радетель? Ждать, пока твой капот сам раскроется? Может, помолиться над ним? Из мати в мать и через перемать?
— Зачем ждать, — серьезно возразил шофер. — Постоит движок, свечи обсохнут — горячие же цилиндры, испарится все со временем. Машина отдохнет немножко и заведется. Говорю же тебе — так уже не раз бывало. Если бы вы, хреноплеты, не начали крутить да газовать, давно бы уехали.
— И сколько же эти твои свечи будут обсыхать? — спросил командир. — Может, нам пешком идти, а ты нас потом с багажом догонишь, а?!
— А когда как. Когда минут пятнадцать, а когда и полчаса постоят, — водитель совершенно равнодушно пожал круглыми плечами. — Кто ж их знает, если залезть туда нельзя?
— Н-да… — командир смачно плюнул в пыль. — Дело было не в бобине — долбогреб сидел в кабине… Он вздохнул и полез обратно в автобус.
За эти несколько минут я успел по достоинству оценить его мастерский лексикон, в котором, похоже, к любой ситуации, имелось соответствующее красочное выражение.
Двигатель отдыхал три часа.
Сначала мы сидели на своих местах и пытались спать. Но незаметно поднявшееся солнце жарило уже так, что неподвижный салон превратился в духовку, и перед глазами начало дрожать знойное марево. Мы потихоньку потянулись на волю. Под солнцем оказалось еще жарче, но вдоль дороги все-таки задувал ветерок. Народ разбрелся кто куда. Мы со Славкой углубились в подрастающее кукурузное поле с намерением дойти до кромки леса и укрыться там — через минуту, догоняя, к нам присоединилась Катя. Однако на полпути нам послышались гудки, и мы повернули обратно. Никаких гудков, конечно, не было; они нам просто померещились в знойном воздухе, плотном от жужжания слепней — автобус по-прежнему стоял посреди дороги грудой мертвого железа. Но опять идти к лесу уже не было сил, и он казался слишком далеким. Мы просто спрятались в короткую автобусную тень и, как чукчи, опустились на корточки. Понемногу около нас сгруппировались и все остальные.
