Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович

Нет, пожалуй, дело было не в отсутствии пространства, а в чем-то более глубоком, проникающем внутрь, как несуществующие потоки другого сознания. Но все-таки ближе к утру я отключился, потому что ясно помнил, что закрывал глаза в темноте, а когда открыл их, сквозь зашторенное окно в спальню сочился неясный серенький свет зимнего утра. Поняв это, я сразу осознал, что к чему.

И поэтому ничуть не испугался и даже не удивился, увидев рядом вторую подушку и разметавшиеся по ней Женины волнистые волосы. Она и спала совершенно по-детски уткнувшись носом, и маленькое круглое плечо ее беспомощно темнело над краем пододеяльника. Я нагнулся и осторожно поправил одеяло. Не просыпаясь, она вздохнула и протянула руку на то место, где еще недавно лежал я.

Я смотрел на нее, но не чувствовал ни сожаления, ни отчаяния, ни даже сумятицы. Только зачем-то попытался вспомнить, когда в последний раз просыпался в этой кровати — огромной двуспальной кровати, купленной еще во времена моей жизни с Викой, да так и оставшейся навсегда без хозяйки… — не один. Это было так давно, что я даже не смог выудить из памяти имя той, что лежала в тот раз на этой, специально вынутой из шкафа второй подушке. А Женя спала тихим, совершенно умиротворенным сном. И туфли ее, маленькие черные туфли на высоких каблуках, трогательно и в то же время уверенно стояли у противоположного края кровати… Накинув халат, я тихо вышел из спальни и притворил за собой дверь.

Голова моя гудела от недостатка сна и чего-то еще.

Я бесшумно включил чайник и сел за стол.

Нет, это просто невозможно, — думал я. — Этого не было. Или было, но не мной.

Но я знал, что стоит лишь тихо пройти по коридору, осторожно — чтоб не щелкнул замок — повернуть никелированную ручку и чуть-чуть приотворить белую дверь спальни, и я снова увижу ее. Девочку-женщину, странным образом вошедшую в меня этой ночью и теперь безмятежно спящую в моей постели.

Это было непостижимо. Было дикостью и чудом одновременно. Но было, было — и я уже не мог куда-то деться от этого. Быть может, я все-таки не приближался к истине, проповедуя столько лет религию полного одиночества?

Я высыпал полную ложку кофе в свою любимую тонкую чашечку Ломоносовского фарфора, плеснул на палец кипятку и подошел к окну. Низкое куталось в многослойную облачность, но где-то далеко в правом нижнем его углу, где тучи, изгибаясь, уходили за горизонт, разливалась красная заря: там было солнце.

Откуда-то пришли строчки из старой, давно забытой, но прошлым вечером спетой мною песни:

Нет, конечно; мои рассветы — точнее будет сказать «мой рассвет» — еще не проснулся: из-за двери спальни не доносилось ни звука. Но все-таки…

Ни с того ни с сего я подумал, что, кажется, стоит перепрятать «браунинг» куда-нибудь подальше и поглубже. Наступал двадцать первый век.

2003 г.