Хрустальная сосна - Улин Виктор Викторович

Пристрастие к определенному виду струн, как я давно уже заметил, было индивидуальным для каждого гитариста. Я терпеть не мог ни стальных, ни нейлоновых, ни простых латунных ни даже мягких, тянущихся за рукой серебряных струнах. С юности я привык к простым медным. Более того, никогда не впадал в полный, исчерпывающий меня исполнительский транс и не чувствовал настоящего момента истины, который приходил, когда я пел, играя именно на медных струнах. А они в последнее время куда-то исчезли. Мне пришлось впустую обойти несколько кварталов, а потом даже проехать автобусом до нового универмага, прежде чем удалось их отыскать. Но зато повезло по-настоящему: я купил полный аккорд в круглой пластмассовой коробочке, причем — что особо ценно! — с двумя запасными третьим струнами как наиболее быстро выходящими из строя. Теперь я был спокоен: в колхозе можно не бояться за свои струны. Сами сборы не заняли у много времени. Я скинул с верхней полки стенного шкафа свой потрепанный рюкзак, вытряхнул из него какую-то прошлогоднюю труху, а потом развернул его огромную пасть и быстро покидал туда все необходимое.

Окажись сейчас дома Инна, она бы, конечно, собрала меня сама: разложила бы одежду аккуратными кучками на диване, потом так же аккуратно переместила все в рюкзак. Сегодня же я был одни и, опьяненный свободой действий, просто похватал вещи с полок и покидал их, скомкав, не складывая и не сворачивая. Два старых свитера, старые джинсы с полустертой, но еще не сдающейся кожаной нашлепкой «Levi's», несколько пар носков, две клетчатые китайские рубашки — старые, еще отцовские, но хорошие, треснутую пластмассовую мыльницу, рваное полотенце, еще какую-то мелкую ерунду. Все было именно такое, как берется в колхоз — наполовину сломанное, рваное, заштопанное и потерявшее товарный вид. Я собрал все необходимое и с удивлением обнаружил, что мой огромный походный рюкзак переполнен настолько, что не затягивается и даже не завязывается. Да, права была Инна, аккуратно складывая каждую вещицу.

Вывалив все на пол, я переложил свои пожитки заново. Я ведь тоже с детства умел делать все очень точно и аккуратно, только иногда вот так распоясывался, пытаясь устроить хаос на пустом месте. Теперь рюкзак оказался наполовину пустым. Это было гораздо лучше. Я достал гитару, переложил ее из роскошного белого чехла с блестящими «молниями» в простой походный, на пуговицах. Вытащил из шкафа штормовку, но обнаружил на ней огромную дыру. Вспомнил, как напоролся на сук еще прошлой осенью, когда всем отделом ездили на огурцы, а Инне с тех пор не было времени привести мои вещи в порядок… Витиевато выругавшись, я взял вместо штормовки старый армейский китель с грязно-красными сержантскими лычками, который в свое время привез с институтских сборов.

Вот теперь все было готово к отъезду.

Я подумал, что, возможно, стоит позвонить родителям и напомнить, что меня не будет с городе целый месяц. Но тут же сообразил, что мама обязательно испортит мне настроение какими-нибудь замечаниями, которые у нее никогда не задерживались — и звонить не стал. Я находился уже в приподнятом, радужном состоянии, и не хотел выходить из него даже на полчаса.

2

К административному корпусу я приехал раньше необходимого: в этом году в первую, двухнедельную смену из нашей группы никто не поехал, и мне предстояло получить на складе спальный мешок. Но оказалось, что оба мешка — и себе, и мне — уже взял Саня Лавров. Я вышел к центральному подъезду, куда всегда подавали автобус — действительно, Лавров уже меланхолично покуривал там, развалившись на мешках.

— На себя оба записал? — спросил я.

— Ага, — кивнул он, выпуская из носа струйку дыма. — Какая разница? На вот, садись…

К девяти часам начал подтягиваться народ. Я страшно обрадовался, увидев издали кудрявую голову своего друга Славки. Это было истинным подарком судьбы. Он тоже замахал руками, разглядев меня. Мы обнялись при встрече, хотя не виделись максимум дней десять. Компания понемногу собиралась. Я поморщился, узнав легендарную Тамару — слегка располневшую красотку, рассказы о достоинствах которой будоражили всю мужскую часть НИИ. Если в них содержалась хоть доля правды, то ее появление в колхозе было не самым приятным фактом. Потому что разврат на природе подобен эпидемии. Пока все ведут себя пристойно, можно жить. Но стоит кому-то одному начать загул, как поднимается общая волна, и команда распадается на пары, ищущие уединения, и не остается никакой общей компании. И такому как я, едущему не за приключениями, а просто отдохнуть и развеяться, становится очень скучно.

Я засмотрелся на Тамару — и не сразу заметил, как мне улыбается Катя из бухгалтерии.

Увидев ее, я почувствовал, что сердце забилось неверно и радостно. Катю я знал давно, с первых дней работы в НИИ. И она безумно, ненормально, просто фантастически мне нравилась. Я понимал, что это не красит женатого человека, но ничего не мог с собой поделать. Тем более, что в чувстве моем к ней не имелось мыслей об обладании ею как женщиной; я знал, она замужем, а это понятие было для меня свято — нет, она привлекала меня чисто платонически. Как красивая картина или нежный, только что распустившийся цветок… Или странная, не до конца ясная, но чем-то завораживающая песня. Меня влекло к этой Кате до такой степени, что приезжая в главный корпус, я всегда старался найти причину посетить расчетную группу бухгалтерии: даже не обязательно чтобы поговорить с нею, а тихо постоять у дверей, глядя, как она сосредоточенно перекладывает бумаги на своем столе… Иногда мы встречались на редких общеинститутских мероприятиях и даже общались при этом уже совершенно по-приятельски. Но Катя, конечно, ни сном ни духом не ведала, что за буря поднималась у меня в душе при звуках ее голоса или случайном прикосновении ее руки. И даже при виде ее фигурки где-нибудь в актовом зале… В колхоз мы поехали впервые. И вообще я вдруг понял, что не видел ее давно — и даже узнал не сразу. То есть узнал, конечно — но внутренне, своим непроходящим влечением к ней, а отнюдь не визуально. Катя состригла свои длинные черные волосы, сделав коротенькую мальчишескую прическу, которая, как ни странно, шла к ее небольшой плотной фигурке — хотя, впрочем, на мой взгляд ей пошло бы даже ходить обритой наголо… И если бы не очки, то она оказалась бы копией одной французской киноактрисы. Чьего имени я не помнил, но которая мне очень нравилась.

— Здравствуй, Катерина! — улыбнулся я. — А ты-то что тут делаешь?

Вроде замужем, а все равно в колхоз шлют?

— И не вроде уже… Но, видно, кадров не хватает. Я не одна-смотри, вон еще одна такая.

Я оглянулся — действительно, неподалеку прохаживалась высокая и стройная, какая-то напряженно подтянутая черноволосая молодая женщина, на правой руке которой сверкало под утренним солнцем обручальное кольцо.

Неподалеку стояла еще одна, красно-каштановая, почти рыжая, с идеально сложенной фигурой и пронзительными светло-зелеными глазами. А ноги у нее были такими, что оторвать от них взгляд мне удалось не с первой попытки. Пока я, стыдясь и укоряя себя, на них смотрел, то вспомнил, что хозяйку их откуда-то знаю. По крайней мере, я ее где-то уже видел — может, на демонстрации… Хоть в нашем НИИ работали три тысячи сотрудников, но за два года многие примелькались, а уж таких девушек у нас было не много. Причем она не отличалась ни чрезмерным размером бюста, ни длиной своих потрясающих ног, ни талией в тридцать сантиметров… Просто присутствовала в ее фигуре такая потрясающая соразмерность всех частей, величин и параметров, что она казалась символом полного совершенства. Ну конечно, — вспомнил я наконец. — Не на демонстрации. В прошлом году, на выборах, где мы оба оказались агитаторами. Она, кажется, тоже была инженером, только работала в другом корпусе. И звали ее то ли Викой, то ли Ликой.

Еще среди отъезжающих была одна незнакомая, невысокая и довольно тощая девица, примечательная лишь тем, что ногти ее сверкали пронзительным перламутровым лаком с блестками, а на голове красовался немыслимой величины — и надо думать, неимоверной твердости — залакированный начес, точно собралась она не в колхоз, а на дискотеку. К тому же ей наверняка не исполнилось и двадцати лет. Остальными были ребята.