Сестры Шанель - Литтл Джудит

Только Габриэль не выказывала ни удивления, ни восхищения. У нее было такое выражение лица, что у меня свело живот.

– Гигантские сливочные слойки, – проговорила Габриэль, качая головой. – Огромные комки пыли.

– Что? – Эдриенн завертела головой. – Где?

Габриэль кивнула в сторону дам на дорожке.

– Вулканическое извержения кружев. Пюи-де-Дом ничто по сравнению с ними, – сказала она, имея в виду потухший вулкан, самый большой из окружавших Обазин.

– Габриэль! – воскликнула Эдриенн, широко раскрыв глаза, одновременно поднося руку ко рту. Я замерла, испугавшись, что сестра обидела ее и тетя больше не захочет иметь с нами ничего общего. Но оказалось, что она с трудом пытается сдержать смех. – Когда-нибудь археологи откопают их для потомков, как тела в Помпеях, – произнесла она притворно серьезным тоном. – Только они будут похоронены не под пеплом, а под кружевом.

И мы рассмеялись. Было приятно подшучивать над теми, кто высокомерно не замечал нашего существования.

– У них, должно быть, болит голова, когда они нагромождают на себя эти конструкции, – сказала Габриэль.

– Наверное, это замечательно, когда тебе нечего делать, кроме как разряженной, словно леденец, гулять по парку без всяких забот, – мечтательно пробормотала я.

– Но, Нинетт, – лицо Эдриенн стало серьезным, – это больше, чем просто прогулки по парку. Неужели ты не понимаешь? Посмотрите, как они двигаются и как смотрят друг на друга. Видите, как мужчины выпячивают грудь, а дамы хлопают ресницами, глядя на них, но при этом не упускают из виду других женщин? Это наука, настоящая наука любви и ухаживания. – Она вздохнула и приложила руку к груди. – Разве это не чудесно?

Я присмотрелась, пытаясь разглядеть трепещущие ресницы и сверкающие взоры. Но мне это не удалось, потому что Эдриенн встала со скамейки и разгладила юбку.

– А теперь, chéries^[9], нам пора возвращаться, пока маман не прислала за нами жандармов.

Она взяла нас под руки, но вместо того чтобы проводить прямо к кирпичной арке и обратно в город, направилась к дорожке из гравия, затянув нас в променад, где мы, подавляя смех, картинно покачивались, словно когда-нибудь тоже будем заниматься наукой любви и ухаживания.

ПЯТЬ

На следующий день, четырнадцатого июля, мы бродили по ярмарке, мимо киосков с колесами фортуны и другими азартными играми, мимо сцены, на которой играл оркестр; вокруг нас, насколько хватало глаз, двигались люди: молодые и старые. Здесь были все, кроме элегантных дам.

– Где же они? – спросила я Эдриенн. После вчерашней прогулки по парку мне больше всего хотелось увидеть именно elégantes. Не кукольные спектакли и не мужчин, карабкающихся по смазанным жиром шестам за окороком, который был закреплен наверху.

– В своих замках, – ответила она. – Такие не ходят на деревенские ярмарки. Ярмарки – для простых людей.

Конечно! Именно поэтому мы были здесь.

Но, оказалось, ненадолго. У Эдриенн, как обычно, появилась идея:

– Есть и другие места, где можно увидеть élégantes…

Мы зашли в табачную лавку и на деньги, полученные от деда, чтобы мы могли побаловать себя на ярмарке, купили журналы с красивыми дамами на обложках, по пятьдесят сантимов за каждый: Femina, La Vie Heureuse, L’Illustration. Дома мы поднялись на чердак, где с потолка свисали сухие травы, и устроились среди мешков с зерном. В открытое окно доносились приглушенные звуки оркестров.

– Смотрите, – сказала Эдриенн, протягивая журналы. – Вот наши élégantes. И это все, что нам нужно.

– Нужно? – переспросила Габриэль. – Для чего?

Эдриенн улыбнулась.

– Чтобы стать такими же, конечно.

Мы с Габриэль переглянулись. Мы могли стать élégantes?

Эдриенн полистала страницы – и вот они, мужчины и женщины из высшего общества, того, что она называла la haute^[10]. Шестая страница – élégantes прогуливаются под руку по Булонскому лесу, красавцы gentilhommes с щегольскими усами не отрывают от них взгляда. Восьмая страница – élégantes в эксклюзивных салонах Парижа на благотворительных мероприятиях покупают цветы у маленьких девочек в пышных платьях. Страницы одиннадцать, четырнадцать и пятнадцать – élégantes позируют в самых последних модных нарядах знаменитых кутюрье.

– Посмотрите на эту прическу! – Эдриенн ткнула пальцем в глянцевую фотографию. – Разве это не изысканно? Чуть позже мы достанем мои булавки и попробуем ее скопировать. О, и эта шляпа совершенно очаровательна! Моя сестра Джулия покупает простые соломенные канотье и сама их переделывает. Думаю, что она смогла бы сделать и такую.

У нас была пара ножниц. Мы с Эдриенн вырезали свадебные фото, на которых невесты сжимали в руках букеты. Рядом с ними стояли женихи, высокие и гордые, в военной форме, украшенной лентами, кушаками, орденами в виде звезды или солнца. Интересно, каково это – быть столь благословенным и носить на груди эту золотую россыпь.

Джулия-Берта выбрала изображение королевы Румынии с детьми – ухоженными маленькими девочками с мягкими волосами и пресыщенным взглядом избалованных созданий. Чистые, пушистые маленькие собачки сидели у их ног и на коленях, совсем не те дикие и грязные животные, к которым мы привыкли.

В журналах печатали статьи о пьесах, фото актрис в картинных позах, с большими, полными эмоций глазами. Габриэль стала их собирать.

Словно пелена упала с наших глаз. Благодаря журналам élégantes стали не просто мимолетным видением в парке, смутным пятном белых кружев и зонтиков, которые нам больше никогда не встретить. Теперь мы могли выреза́ть, изучать и хранить их изображения, складывая эти сокровища в пустые банки из-под пастилок «Виши», которые Эдриен стащила из бабушкиных запасов и припрятала для нас, потому что «так легче пронести картинки в монастырь». Вместо того чтобы подражать жизни святых, как того требовали монахини, теперь мы могли копировать жизнь élégantes, их стиль, их поведение, их экспрессию – словом, все, что нам было о них известно.

Когда наступил вечер, я попыталась выбросить из головы мысль о том, что уже на следующий день мы уедем. Но неотвратимость этого медленно давила, нависая надо мной, как туча мошек. Только Джулия-Берта, которая беспокоилась, что никто не кормит птиц в монастырском дворе, была рада возвращению.

Эдриенн пообещала, что мы еще увидимся. «На каждый праздник, – заверила она, – вы будете приезжать в Клермон-Ферран!» – и вручила нам сувенир на память. В тот вечер она впервые рассказала о месье Декурселе.

– А кто это? – прошептала я, поскольку Джулия-Берта уже крепко спала.

– Он писатель, – ответила наша тетя. – Вы наверняка слышали о нем.

– Мы слышали только о святых и апостолах, – посетовала Габриэль. – Монахини об этом позаботились.

– Но вы должны знать о месье Декурселе, – сказала Эдриенн. – Жизнь без него была бы слишком печальна. Он написал «Комнату любви», и «Женщину, которая глотает слезы», и «Брюнетку и блондинку», и много всего другого. Он пишет о монастырских девушках, которые выходят замуж за графов, о крестьянках, которые становятся королевами парижского общества. Бедные становятся богатыми, богатые становятся бедными. И вуаля! Невозможно оторваться!

Мы вздрогнули от грохнувшего вдалеке салюта. Начался feu d’artifice^[11]. Из крошечного окошка мансарды мы видели, как в небе сверкают разноцветные брызги, напоминающие электрический снегопад.

– Монастырские девушки, которые выходят замуж за графов? – прошептала я, завороженно глядя на вспышки света.

– Это всего-навсего сказка, Нинетт, – усмехнулась Габриэль.

Я ничего не ответила сестре, повернулась к Эдриенн и взяла ее за руку.

– Где мы можем найти эти истории?

Она полезла в сумку и вытащила маленькую книжечку.

– В журналах их печатают частями. Они называются mélos. Мелодрамы. Моя сестра Джулия каждую неделю покупает очередной номер, потом сшивает все вместе и отдает мне. Это «Танцовщица из монастыря». Богатая, красивая балерина Парижской оперы бросает все, чтобы уйти в монастырь и стать монахиней…