Мэри Чэмберлен - Английская портниха
— Вы колеблетесь. — Он улыбался, прищурившись. — Ваша мама наверняка велит вам остерегаться незнакомцев.
Ада обрадовалась подсказке. Выговор у него был какой-то безликий. Невозможно угадать, откуда он родом или в каком районе Лондона обретается.
— Но вот что пришло мне в голову, — не сдавался незнакомец. — Уверен, даже ваша мама ничего бы не имела против. Не соблаговолите ли составить мне компанию, мисс? Чай в «Рице». В лучших английских традициях.
Что в этом могло быть плохого? Будь у него дурные намерения, он не стал бы сорить деньгами в «Рице». Чай на двоих — да это, наверное, недельное жалованье Ады. И потом, там же кругом люди.
— Я вас приглашаю, — добавил он. — Прошу, не отказывайтесь.
Вежливый, с хорошими манерами.
— Тем временем и дождь прекратится.
— Прекратится? — удивилась Ада. — Откуда вы знаете?
— Откуда? — переспросил он. — Я ему просто прикажу. — Он закрыл глаза, поднял зонт повыше, вытянул вверх свободную руку и трижды сжал и разжал кулак: — Айн, цвай, драй.
Ада не поняла ни слова в этом иностранном наречии.
— Посылаете дождик в рай?
— Шутите? — улыбнулся он. — Здорово. Так вы принимаете мое приглашение?
Он был таким любезным. Артистичным. Аде нравилось это слово. Оно внушало ей ощущение легкости и беззаботности. Искристое слово, как шифоновая вуаль.
Почему бы нет? Никто из ее знакомых парней и думать не думал о том, чтобы сводить ее в «Риц» хотя бы разок.
— Спасибо. С удовольствием.
Он взял ее под локоть и повел через дорогу, через светящиеся огнями арки «Рица», в холл с хрустальными люстрами и фарфоровыми жардиньерками. Аде хотелось сбавить темп, оглядеться, запомнить все это, но незнакомец уже увлек ее в галерею. Ей казалось, что она не идет, а плывет по красному ковру мимо широких окон, волнистых бархатных штор в складках и рюшах, мимо мраморных колонн — прямиком в зал с зеркалами, фонтанами и позолоченной лепниной.
Ада никогда не видела столь огромного, шикарного, блистательного пространства. И она улыбнулась так, словно попала в знакомую и привычную обстановку.
— Могу я взять ваше пальто? — Официант в черной двойке и белом фартуке.
— Не беспокойтесь, — ответила Ада. — Я оставлю его при себе. Оно немного сыровато.
— Вы уверены? — спросил официант.
Ей вдруг стало жарко, она поняла, что допустила промашку. В этом мире о вашей одежде заботятся камердинеры, горничные и лакеи.
— Нет, — быстро нашлась Ада, — вы правы. Пожалуйста, возьмите. Спасибо. — И еле удержалась, чтобы не добавить: смотрите не потеряйте. Торговец на уличном рынке в Бервике сказал, что это настоящая верблюжья шерсть, хотя у Ады на сей счет имелись сомнения.
Она повела плечами, освобождаясь от пальто, зная, что официант в фартуке довершит начатое, снимет с нее пальто, как кожуру, и повесит себе на руку. Зная также, что плечами она поводит медленно и грациозно.
— Как вас зовут? — спросил ее спутник.
— Ада. Ада Воан. А вас?
— Станислас, — ответил он. — Станислас фон Либен.
Иностранец. Ада в жизни не встречала иностранцев. Как это — она с трудом подыскала слово — экзотично.
— И откуда же происходит ваше имя, где его родина?
— В Венгрии. Точнее, в Австро-Венгрии, когда она была империей.
До сих пор Ада слышала только о двух империях — Британской, что угнетала туземцев, и Римской, убившей Христа. Оказывается, были еще какие-то, надо же!
— Я мало кому об этом рассказываю. — Он наклонился к ней: — На родине ко мне обращаются «граф».
— Боже правый! — вырвалось у Ады. Граф. — И замок у вас есть, и всякое разное? — Она знала, что сбивается на простонародный говорок. Но может, он не заметит, будучи иностранцем?
— Нет, — улыбнулся он, — не все графы живут в замках. Некоторые из нас довольствуются более скромными обстоятельствами.
Костюм у него был дорогой, в чем, в чем, а уж в этом Ада разбиралась. Шерстяной. И, очень возможно, из ткани высшего сорта. Серый. Отлично скроенный. Элегантный и неброский.
— На каком языке вы говорили тогда, на улице?
— На родном, — ответил он. — По-немецки.
— По-немецки? — опешила Ада.
Не все немцы плохие, говорил ее отец. Роза Люксембург, например. Мученица. И те, кто борется с Гитлером. И все же папе вряд ли понравится немецкая речь в его доме. Закругляйся, Ада. Рано тебе еще водить знакомство с такими людьми.
— А вы? — спросил он. — Что вы делали на Дувр-стрит?
Ада поколебалась секунду: не сказать ли, что она заходила к своей портнихе? Нет, не стоит.
— Я там работаю.
— Так вы независимая женщина! И кем же вы работаете?
Признаваться, что она портниха, пусть и дамская, Аде не хотелось. На модистку она пока не тянула, до уровня мадам Дюшан ей еще расти и расти.
— Манекенщицей, — вышла из положения Ада. Это целое искусство, добавила она про себя, но сказать вслух постеснялась.
Он откинулся на спинку стула. Ада чувствовала, как его взгляд медленно скользит по ее фигуре, словно по заманчивому пейзажу, которым не только легко восхититься, но и хочется затеряться в нем.
— Ну конечно, — произнес он. — Конечно. — Потом вытащил золотой портсигар из внутреннего кармана пиджака, открыл и поднес его Аде: — Сигарету?
Ада не курила. Не настолько она была утонченной. Как же поступить? Она побаивалась, что, взяв сигарету, потом закашляется от дыма. Это будет унизительно. Чай в «Рице» изобиловал подводными камнями, напоминая о том, сколь многое ей еще предстоит освоить.
— Не сейчас, спасибо.
Прежде чем закурить, он постучал сигаретой по портсигару. А затянувшись, выпустил дым из ноздрей. Пожалуй, Ада не отказалась бы научиться курить.
— И чья же вы манекенщица?
Вопрос вернул Аду на более твердую почву.
— Мадам Дюшан.
— Мадам Дюшан. Разумеется.
— Вы ее знаете?
— Моя двоюродная бабушка была ее клиенткой. Старушка умерла в прошлом году. Вы не были с ней знакомы?
— Я там недолго работаю, — ответила Ада. — Как ее звали?
Станислас рассмеялся, во рту блеснул золотой зуб:
— Не сумею вам ответить. Она столько раз выходила замуж, что не успеешь запомнить одно имя, как она уже его сменила.
— Наверное, это ее и доконало, — предположила Ада. — Все эти замужества.
И точно доконало бы, будь на то воля ее родителей. Она знала, что они скажут о Станисласе и его двоюродной бабушке. Нравственность гиены. В Германии все такие. Но Ада была заинтригована. Женщина не как все, женщина раскованная — освободившаяся от оков? Она чувствовала запах ее духов, видела ее томные жесты, вот она приближается, покачивая бедрами, требуя восхищения, словно кошка ласки.
