Кэндзи Маруяма - В снегах
— Да.
— А что они делают летом?
— Улетают далеко-далеко.
— Куда далеко?
— На север.
Дедушка свернул с тропинки и медленно пошел среди мелкого бамбука, внимательно глядя под ноги. На снегу было множество заячьих следов.
— Еще больше, чем тогда, — сказал Тадао, понизив голос.
— Ага, — ответил дедушка и, свернув с заячьей тропы, пошел в другую сторону.
— Можно же и здесь, — сказал Тадао.
— Здесь потом. Сначала надо силки проверить.
— Ах да! Вдруг их снегом занесло, да?
— Может, и занесло.
— А места помнишь?
— Да уж не забыл, — ответил дедушка.
Тадао запихнул связку холодной проволоки в карман пальто и стал придерживать ее сверху рукой.
— Не здесь?
— Немножко дальше.
— А, здесь норы, — сказал Тадао.
— Помнишь?
— Ага. Интересно, попались или нет?
— Я четыре поставил. Хоть один-то уж попался.
— Наверно, попался.
Тадао догнал дедушку и пошел с ним рядом. Они спустились на дно высохшего ручья и прошли по нему немного. В зарослях прибрежного бамбука, в глинистой почве виднелись норы. Тадао взбежал на берег.
Заячью тропу, которую он видел здесь в прошлый раз, засыпало снегом. Тадао встал на колени и заглянул в нору. Ржавая проволока была натянута.
— Дедушка! — закричал Тадао. — Есть, есть! Иди скорей!
Дедушка засмеялся и пошел быстрее.
— Скорее! — торопил его Тадао.
Дедушка отодвинул внука в сторону, сунул руку в нору, ухватил зайца и положил его на снег. Заяц был мертв, он весь уже закоченел. Железный пруг впился ему прямо в шею. Когда Тадао стал его выдергивать, с шеи слез белый пух и обнажилась розовая кожа.
— Он давно попался? — спросил Тадао.
— Давно.
Дедушка перевернул зайца.
— Пух лезет.
— Да, этот мех уже ни на что не годен, — сказал дедушка.
— На мясо пойдет, да?
— На мясо.
Дедушка достал веревочную сумку, взял зайца за задние ноги и засунул туда.
В остальные три силка никто не попался. Дедушка установил их снова, натянув проволоку топорищем.
Они пошли к другим ловушкам.
— Жалко, что мы пораньше не пришли.
— Снег сильный шел.
Тадао посмотрел дедушке в лицо. Оно было таким же, как всегда, только глаза немножко запали. Он вцепился в широкую дедушкину ладонь и повис.
— Ну, сколько их еще, угадай? — спросил дедушка.
— Чего?
— Чего-чего, силков.
— Три.
— Ан нет, четыре, — и дедушка громко засмеялся. Они углубились в чащу. Среди криптомерии стали попадаться березы, сначала отдельные деревья, потом сплошь.
Тадао смотрел на дедушкину спину, где вверх ногами висел заяц, глаза его были затянуты тонкой пленкой. Тадао вынул руку из кармана и потрогал свою ушанку. Мочки ушей под ней были горячими. Он начал почти беззвучно насвистывать.
Вдруг дедушка замер на месте и, ухватив Тадао за плечи, притянул его к себе. Тадао посмотрел туда, куда дедушка показывал пальцем.
У подножия сросшихся стволами трех берез через равные промежутки времени снег фонтаном взлетал вверх.
— Попался! — закричал Тадао.
— Помолчи, — тихо сказал дедушка. — А то он начнет метаться и шкурку попортит. Оставайся тут.
Он, стараясь не дышать, бесшумно вынул топор из ножен и поднял его кверху.
Тадао напрягся всем телом, глядя вслед крадущемуся дедушке. Ему вдруг очень захотелось по-маленькому.
Дедушка оперся рукой на березу, взмахнул топором и прыгнул вперед. Раздался глухой звук, как будто ударили по деревяшке. Тадао помчался к березе. Дедушка поправил съехавшую набок шапку и показал ему зайца, подняв его в руке.
— Уй, какой большой!
— Здоровый, верно?
У зайца на заду еще оставалась коричневатая шерсть. Тадао взял зверька за уши и подержал на весу. Он был еще теплый, рот остался открытым, и виднелись передние зубы.
— Тяжелый, — сказал Тадао.
— Ага.
— Совсем взрослый заяц.
— Ага.
— Он, наверно, уже дедушка.
— Может быть.
Дедушка взял у Тадао зайца и положил в сетку.
— Этот заяц жил долго.
— Ага, — ответил дедушка. — Ну, что из него сделать? Ты как считаешь?
— Ушанку.
— У тебя же есть.
— Есть. У меня черная, а ты сделай белую.
— Ладно, сделаю.
Дедушка голой рукой разгреб верхний скрипучий слой снега, зачерпнул в ладонь снежку помягче и стал есть.
— Я тоже хочу, — сказал Тадао.
— Ну так ешь.
— А нельзя.
— Кто сказал?
— Мама.
— Почему это?
— Она говорит, живот будет болеть.
— Ничего, не заболит.
— Конечно не заболит.
Тадао, не снимая перчатки, захватил горсть снега и засунул в рот.
— Ну как, вкусно?
— Угу. Ты только смотри, дедушка, не проговорись.
— Не проговорюсь.
— Гляди, обещал.
— Ладно.
Дедушка вынул одну проволочку из связки, что нес Тадао, и снова зарядил силок — натянул проволоку на вбитый в землю колышек, присыпал сверху снегом и разровнял снегоступом.
— Еще попадутся? — спросил Тадао.
— Может быть. Хотя вряд ли.
— Почему?
— Человечий запах остался.
— А-а.
Тадао потянул за заячью ногу, высунувшуюся из сетки. Дедушка вошел в азарт охоты не меньше, чем внук. Березовая роща осталась позади. Теперь кругом были только мертвые, засохшие буки.
Многие деревья уже упали и лежали на снегу, то и дело приходилось перелезать через поваленные стволы.
Самая последняя ловушка осталась нетронутой, а в три остальные попалось по зайцу. У одного все брюхо выела лисица, а двое были живы, но уже обессилели и не двигались. Все вокруг было усыпано клочками шерсти.
Дедушка убил обоих зайцев, ударив каждого обухом топора.
— А лисица-то, — сказал Тадао.
— Что лисица?
— Чего это она всего зайца не съела?
— У нее сейчас жратвы хватает.
— А почему она у него только живот съела?
— Самое вкусное.
Дедушка положил убитых зайцев в сетку, а того, которого объела лисица, вынув проволоку, кинул в заросли.
Дедушка и Тадао спустились до опушки леса. На свежей вырубке они присели на пни. Сзади был лес, впереди тянулась открытая равнина.
Подперев щеку, Тадао смотрел вдаль. В самом низу змейкой вилась речка. Она разделялась на несколько протоков, и все они блестели на солнце.
Тадао сидел тихо, ждал, пока холодный пень под ним нагреется. Дедушка достал трубку и закурил.
— Сегодня больше всего поймали, — сказал Тадао.
— Ага, — согласился дедушка, взглянув на сетку, лежавшую у его ног.
— И всех — одним ударом!
— Чего?
— Убивал всех одним ударом.
Тадао потрогал топор, висевший у дедушки на плече.
— Да?
— Ну да. Ты их всегда раза по три бьешь.
— Неужели?
Дедушка посмотрел на Тадао.
— Конечно. Чего ты нахмурился?
— ...
— У тебя же целый день лицо было нормальное.
Дедушка выдохнул большой клуб дыма и стал смотреть вдаль. Выбил о ладонь трубку и бросил пепел на снег.
— Дедушка! — Тадао весь сжался и пригнулся к деду. — Заяц!
— Где? — тихонько спросил дедушка, замерев на месте.
— Сзади, сзади!
— Не двигайся.
Дедушка взялся рукой за топорище.
— Сюда спускается?
— Ага.
— Один?
— Один. Давай скорей, а то убежит!
— Пока вниз не спустится, не убежит. Спускаться они плохо умеют.
— Почему?
Тадао от возбуждения стало трудно дышать.
— Задние лапы у них длинные, мешают, — ответил дедушка. — Ну все, замолкни.
Тадао уставился на дедушкины руки, боясь моргнуть глазом. Лицо горело огнем. Он пытался услышать, как приближается заяц, но в ушах стучало. Во рту пересохло. Один разок из-под прикрытых век Тадао медленно перевел глаза за дедушкино плечо. Там, где только что никого не было, шевелился снег. Показались уши, розовые глазки, а потом и весь заяц.
Заяц встревоженно огляделся и продолжал спускаться по склону прямо перед ними.
Дедушка рывком вскочил на ноги. Тадао, чуть не упав, кинулся следом. Ему не было видно, куда побежал заяц. Дедушка, изогнувшись всем телом, прямо в снегоступах прыгнул вниз. Тадао остановился.
Заяц пронзительно завизжал. Дедушка забарахтался в снегу; поднялся и упал топор. Обычного глухого звука не было.
Тадао, переведя дух, увидел, как дедушка встает, держа в руках зайца и топор.
Истоптанная, изрытая снежная поверхность была забрызгана красным. Из рассеченной пополам головы зайца струйкой стекала кровь и капала на снег, который делался похожим на клубничное мороженое.
Дедушка вытер окровавленной рукой кровь со лба и улыбнулся.
— У тебя кровь, — сказал Тадао.
— Бог с ней, с кровью.
— А почему кровь?
— Да я ударил этой стороной, — показал дедушка на лезвие топора.
— Ошибся, да?
— Нет, не ошибся.
— Шкурка пропала.
— Плевать.
