Алина Дворецкая - Черный глаз
— Это точно, — согласился Игорь (он стоял у подъезда и держал коробку уже под мышкой). — Ты знаешь, почему он у нас тогда выиграл? Короче, он пришел к нам в цех, посмотрел так на гору продукции и говорит: «Ну, вот это еще все ничего, а дальше брак будет». Паш, так ты сказал?
Пашка кивнул.
— Мы сразу не заметили, а только когда следующую партию выпустили, ОТК заявил, что все брак, — продолжал Игорь. — А мы с Пашкой тогда на спор, что-то вроде тех соцсоревнований, что при коммунизме были. Вот он, гад, и выиграл.
Инга посмотрела на Пашку недоверчиво.
— А вот у моей жены, у той глаз совсем черный, — сказал Пашка. — Все, что вслух произносит, сбывается, будто она ведьма какая. Нам почему квартирами пришлось меняться. Там у нас одна соседка была такая вредная, она все бочку катила на Ленку, на дочь нашу, та уж визгливая очень, как расшумится на весь двор, и бабке этой спать мешает. Ну, бабка давай на мою жену орать, такая, мол, сякая, дите не воспитываешь и сама дура. А Валентина моя и говорит так спокойно: «И язык чтоб у вас отнялся». Забрала Ленку и домой пошла. А через день бабулю парализовало ни с того ни с сего, и действительно, лежит, не двигается, слова сказать не может. Ну, соседи-то все слышали тот скандал, и стали после этого специально за женой моей следить. И, как они говорят, все, что она ни скажет, — все сбывается, особенно со зла если. Вот соседи нас и невзлюбили, разговорчики всякие, перешептывания за спиной. Мы квартиру-то сменили, но я думаю, с характерцем моей жены ее скоро и на новом месте любить не будут, да и городок у нас маленький, дурная слава быстро бежит.
— Какую вы ерунду болтаете, Павел, — сказала Инга, вытирая слезы.
— Это правда, — сказал Пашка, — я раньше сам не верил, но теперь гляжу — правда.
Он сразу заметил, что Инга немного успокоилась, и перехватил инициативу в свои руки. Отнял у Игоря коробку, нес ее, напевая весело похоронный марш. Инга сердилась, но он не останавливался, настроение его передалось и Игорю. С шуточками они выкопали неглубокую могилку, Пашка прочитал над свежей кучкой земли залихватскую похоронную речь: «И хотя животное было мне вроде сына — да, да, я не стыжусь этих слов, хотя, пардон, я вижу у могилы настоящих отца и мать этого бедного создания, — все-таки я не вижу причин предаваться столь долгой грусти. Жизнь продолжается, господа!» В эти минуты Инга ненавидела Пашку, но почему-то ей было немного смешно и уже не хотелось плакать.
Дома кутерьма продолжилась. Мужики купили водки и устроили поминки. Инга сначала дулась в уголке, а потом присоединилась к ним. В разгар веселья («Устроили праздник из моего несчастья», — кричала Инга) она вдруг подумала, что уже не может толком сказать, кто из этих мужчин — ее муж, а кто — любовник; а может быть, лучше всего им было бы жить вот так, втроем?
Утром Инга с непонятным каким-то чувством, смесью удовольствия, страха и раскаяния осознала, что лежит на двуспальной своей кровати рядом с Игорем, а дальше, у стены, по правую руку от Игоря, спит Пашка. Это было, вообще-то, уже слишком. Ей не хотелось вставать, она лежала и вспоминала вчерашнее: как Пашка звонил домой «с похорон»; как Игорь объяснял по телефону Пашкиной Валентине, что, действительно, похороны имели место, а теперь в разгаре поминки; как пытались уложить Пашку на Максимовом детском диванчике и как смешно он там не умещался; как в конце концов порешили спать все вместе.
Пашка проснулся раньше Игоря; Инга закрыла глаза, но чувствовала сквозь прикрытые веки, как Пашка, перегнувшись через ее мужа, долго и пристально смотрит на нее; потом он поднялся и начал быстро, бесшумно одеваться.
В конце сентября Игорь подарил Инге шарпея. Подарил и уехал в командировку. Ему казалось, что Инга до сих пор не забыла про Никиту, да и Максим все канючил: «Папка, или котенка, или собачку». Шарпей, желтый, плюшевый, игрушечный, весь в складочках, кушал собачью еду «для щенят» и смешно зевал, показывая розовый язык. Когда Инга сказала Максиму, что он будет ночевать у бабушки, Максим разрыдался: он хотел быть рядом с шарпеем. Инга же хотела быть рядом с Пашкой, ее не удовлетворяли короткие свидания в чужой квартире; очередной отъезд Игоря был удобным предлогом затащить Пашку домой и провести с ним всю ночь.
Пашка, казалось, был удивлен и недоволен появлением шарпея.
— Муж подарил? — спросил он. — Я же предлагал тебе попугайчика, а ты не захотела.
— Я не хочу попугайчика, — сказала Инга. — Что можно делать с попугайчиком? Его не погладишь, не приласкаешь. Собака — совсем другое дело. Смотри, какой он лапочка.
— Тебе нельзя собаку, — сказал Пашка. — Она у тебя тоже умрет.
— Почему? — опешила Инга. — Я хотела собаку. Зачем ей умирать?
— Потому что ты невнимательная, — сказал Пашка. — Я тебе говорю: собака у тебя тоже умрет. Верни ее хозяевам, пока не поздно.
Инге не хотелось ссориться с Пашкой, и она промолчала. В конце концов, это был ее вечер. Шампанское, свечи, и любимый мужчина рядом. Любимый — в этом она теперь была уверена.
Свечи, впрочем, тоже удивили Пашку. Он, сощурившись, смотрел, как Инга зажигает их одну от другой и ставит в тяжелые подсвечники.
— Какая ты романтичная, оказывается, — сказал Пашка. — Я как-то немножко по-другому вначале тебя представлял. Знаешь, эта твоя первая фраза: «Мужик, сбегай в магазин за водкой».
Инга засмеялась.
— Какой кошмар! Мне стыдно вспоминать. Ты меня не возненавидел после этого?
— Я влюбился в тебя с первого взгляда, — сказал Пашка, обнимая ее. — Боже мой, Ингуся, как я влюбился, это же ужас, это же невозможно так…
Дня через два после возвращения Игоря из командировки шарпей заболел. Шерсть из него полезла клочьями, и на третьи сутки он облысел почти полностью. «Аллергия, — заявил ветеринар, — ничего страшного. Попробуйте вот эти таблетки…»
Таблетки не помогли. Шарпею стало хуже. Он лежал в большом кресле, расчесывал до крови свое лысое тельце и тихо поскуливал. Его местонахождение напомнило Инге Никиту, и она заволновалась. Что там такое опять говорил Пашка? Инга пометалась из угла в угол, потом надела пальто и побежала к Катьке. Было воскресенье, сонная Катька и сонный ее муж тупо смотрели на Ингу, не понимая, чего она хочет. Инга слышала свои слова так, будто их произносил кто-то другой. «Ваш сосед… он просто колдун какой-то… Катя, знаешь, он, оказывается, работает с моим мужем, я тебе не говорила?.. Так представляешь, всякий раз, когда он заходит в гости к Игорю, он напускает порчу на очередное наше животное…» Катин муж засмеялся. Катька, посвященная в сердечные Ингины дела, сделала серьезное лицо.
— Вовик, ну что ты смеешься? При чем тут «бабская фигня»? Эти наши новые соседи вообще со сдвигом. Тут вон эта Валентина ковры на балконе вытрясала, а Меньшов, ну, который на «мерседесе», наезжать на нее начал, мол, трясешь свою пыль на мой белый «мерс». Ну, Валентина спокойненько так ушла с балкона и говорит Меньшову: «А пошел ты на… со своим «мерсом». И что ты видишь? Тут он заводил его, заводил два дня, а потом отвез в автосервис и начал на «джипе» ездить.
Катин Вовик, все еще посмеиваясь, отправился на лестницу — вызывать на разговор соседа. У Инги дрожали руки — ей казалось, что дома умирает шарпей, вот прямо сейчас. Пашка был какой-то мрачный и кислый, их с Ингой оставили вдвоем на кухне.
— Ну и что случилось? — поинтересовался Пашка.
— У меня собака умирает, — выпалила Инга.
— А я-то при чем?
— Ну как, ты же сказал, вот и… Ты же сказал, что он умрет, как Никита.
— Правильно я сказал, — подтвердил Пашка. — Не умеешь ты с животными обращаться — нечего их и заводить. Кота загубила, теперь собаку…
— Пашенька, милый, ну что же теперь делать-то? — взмолилась Инга.
— Что хочешь, — мрачно сказал Пашка. — Я заеду к тебе в среду на работу, хорошо?
Весь день Инга обрывала телефон, пытаясь дозвониться до бывших хозяев собаки. Ее телефонная истерика, кажется, произвела на них впечатление. В понедельник утром щенок вернулся на прежнее место жительства.
— Ну, что пес? Сдох? — поинтересовался Пашка в среду.
Ингу передернуло.
— Нет, — сказала она. — Я вернула его хозяевам его матери. Они обещали подыскать нового владельца. Когда он поправится, конечно.
И шарпей поправился. Инга уже не удивлялась. Она знала точно, что во всем виноват Пашка.
— Обыкновенная аллергия, — объяснили хозяева пса. — Он абсолютно здоров. Если хотите, можете забрать обратно.
Инга не хотела. Она любила Пашку и боялась его. Раз он сказал, что не судьба ей иметь животных, значит, так оно и есть. Максим поканючил еще недели две и успокоился.
Жизнь вошла в привычное русло. Свидания с Пашкой стали для Инги обычным делом, и все-таки она ждала их всякий раз с замирающим сердцем. Все вокруг обрело какой-то новый, невиданный доселе смысл — и пробуждения по утрам в темной еще комнате рядом с незамечаемым ею мужем, и утренний макияж, наносимый теперь особенно тщательно (для Пашки!), и путь из дома на работу (вот под этим деревом целовались с Пашкой в машине, ночью; вот из-за этого поворота всякий раз выезжает Пашкина машина, когда он заезжает за ней в ателье, вот здесь…).
