Эмилиян Станев - Тихим вечером
Начальник приподнял бровь и снова воззрился на него, словно ища подтверждения сказанному.
— Это меня не интересует… то, что вы говорите о себе, — заметил он, однако уже совсем иным тоном и перейдя на «вы». — Кто вы такой, будет установлено позже. Меня интересует, на чем вы приехали в город.
Антон, для которого этот вопрос не был неожиданностью, коротко ответил:
— На подводе.
— Когда?
— Вчера утром.
— Как звали возницу?
— Бай Петко, что ли…
— Имя полностью? — Наклонившись над письменным столом, начальник записывал ответы.
— Не знаю. Пожилой крестьянин.
— «Не знаю» — не самый удачный ответ и ведет прямым путем в арестантскую.
— Когда он исходит из уст какого-нибудь лжеца, — возразил Антон, подчеркивая каждое слово.
— Гм… Где нашли подводу?
— На вокзале в Верхней Оряховице.
— Сами ее подрядили?
— Не подрядил, а попросил подвезти: ему было по дороге.
— Где проживает возница?
— Он назвал какую-то горную деревушку, забыл какую.
— Гм… Значит, забыли? Не знаете и забываете…
Начальник участка отложил карандаш в сторону и, облокотившись на стол, насмешливо поглядел на Антона.
— Постарайтесь припомнить, — сказал он с издевкой в голосе.
— Вспомню, наверно, но не сразу. По-моему, речь шла о каком-то Мийкове… — Он прекрасно знал, что деревни под таким названием не существует.
— Вы уверены? — спросил начальник, снова берясь за карандаш.
— Не совсем… Но что-то в этом роде…
Начальник записал ответ в блокнот.
— Послушайте, — сурово сказал он, — а где вы сошли с подводы?
— У въезда в город.
— Почему же там, а не в самом городе?
Антон, в свою очередь, насмешливо улыбнулся.
— Так, захотелось… — ответил он.
— Ах, «захотелось»?.. Итак, у въезда в город?
— На моем месте вы поступили бы точно так же.
— Что вы имеете в виду?
— Только то, что когда проедешь на подводе три десятка километров, то, добравшись наконец до города, с радостью соскочишь на землю. Попробуйте себе представить, каково мне было трястись всю ночь.
— Почему вы не дождались рейсового автобуса?
— Хотел дождаться. Но в гостинице, где мне отвели номер, была такая грязища, что я предпочел двинуться в дорогу пешком, чем провести там ночь. И если б не подвернулась подвода, так бы пешком и добрался до города. Я не привык ночевать где придется.
Наступило молчание. Начальник участка уставился куда-то в сторону, поглаживая себя линейкой по щеке. Потом, не поворачивая головы, глухо спросил:
— С какой целью вы приехали в город?
— У меня тут есть дело… — небрежно ответил Антон.
— Какое?
— Этого я не могу вам сказать.
— Скажете. Если хотите, чтобы я вас отпустил.
— В пропуске все указано.
— Пропуск у вас просрочен… Больше чем на месяц… Он недействителен. Объясните, с какой целью вы приехали в наш город.
Антон достал коробку сигарет и, точно у себя дома, преспокойнейшим образом закурил. Даже постучал сигаретой по крышке, перед тем как поднести спичку. Начальник участка изумленно взглянул на него, нахмурился, но ничего не сказал.
— Отвечайте, зачем вы сюда приехали? — повторил он уже сердито, начиная терять терпение.
— Не скажу. Это касается моей личной жизни.
— Тогда я буду держать вас здесь, пока вы не скажете! — вскипел полицейский.
— Нет, вы не имеете права задерживать меня больше ни на час.
Начальник вскочил.
— Что за наглость! — завопил он. — Не будете отвечать, я вас в подвал засажу! Что вы валяете дурака, где вы находитесь? Это вам не пивная.
Антон молчал.
— Зачем вы прибыли в наш город? Даю минуту сроку, — заявил начальник и, повернувшись к нему спиной, отошел к окну.
С улицы доносился негромкий монотонный шум городка. Скрипела телега, слышны были голоса прохожих, шаги. Где-то, должно быть, набивали на кадку обручи, и удары молотка гулким эхом отражались от стен домов. Вдали виднелась сине-зеленая цепь гор, залитых утренним солнцем, и чистое безоблачное небо над ними.
— Это насилие, — сдавленно проговорил Антон тоном человека, которого вынуждают открыть свою тайну. Он оглянулся, посмотрел на агента и тихо добавил: — Я приехал из-за женщины…
Начальник повернул голову и с любопытством взглянул на него. Агент весело усмехнулся и провел рукой по своим блестящим, смоченным волосам. В кабинете наступила тишина. Антон стоял потупившись — вид у него был сумрачный, сердитый. Начальник подошел к нему.
— Кто эта женщина? — спросил он.
В этот момент зазвонил телефон. Начальник нагнулся, снял трубку. Чей-то взволнованный голос о чем-то ему доложил. Лицо начальника выразило тревогу.
— Где обнаружен? — спросил он, и голос в трубке что-то произнес в ответ. — Когда? Уже выехал? Само собой разумеется… Пусть его кто-нибудь сопровождает… Одного ни в коем случае не посылать… Погоди минуту… — Он прикрыл трубку ладонью и, не взглянув на Антона, приказал агенту: — Увести! И прикажи старшине проверить личность. Пускай позвонит в Пордим. Переведи из камеры в караульное помещение.
Он махнул рукой — неопределенный жест, который можно было истолковать и как «до свидания», и как «пошел вон», и вновь вернулся к разговору по телефону.
Агент вывел Антона в приемную.
— Я прошу оставить меня в прежнем помещении, — сказал Антон.
— Почему? Тут ведь лучше.
— Я не желаю, чтоб полицейские приставали ко мне с расспросами, кто я и откуда, и чтоб на меня пялили глаза те, кто приходит сюда по делу.
Агент подумал, потом равнодушно обронил:
— Как хотите… — и проводил его в камеру.
4
С этой минуты он начал отсчитывать время — по неторопливым ударам городских часов. Минуты тянулись мучительно долго — казалось, сердцу, бившемуся отрывисто и глухо, с трудом удается прогонять их прочь, одну вслед другой. Он сидел и ждал, когда ему принесут пообедать, как обещал агент; ждал, чтобы его послали за водой; ждал, что его снова вызовут к начальнику. Напряженно вслушивался в каждый звук, доносившийся из коридора. Затаив дыхание, старался ничего не упустить. Быть может, именно сейчас старшина дозванивается в П орд им, в полицейский участок, где якобы выдан его пропуск. И тамошний начальник ответит, что такое лицо у них среди эвакуированных не значится и пропуск фальшивый.
От волнения он то ложился на нары, то вставал и принимался шагать по узкой камере. Мысль перескакивала с одного на другое. Он думал о товарищах по отряду, которые вечером будут ждать его и теперь, быть может, уже подходят к месту встречи; в страхе перед возможной гибелью возвращался назад, к прошлому, ища там утешения и поддержки; вновь вспоминал мельницу, где были спрятаны шесть винтовок. Ощущение того, что где-то совсем рядом городок живет привычной мирной жизнью, тяготило его и словно отдаляло от того мира, к которому он принадлежал, — мира, исполненного напряжения и борьбы. Мозг, не зная усталости, вырабатывал план побега. Предусмотреть все заранее было явно невозможно, но воображение подсказывало новые и новые варианты. Тщетно пытался он успокоиться, взять себя в руки.
В полдень явился агент, отворив дверь, которая, как оказалось, не была заперта. Антон ждал, с чего тот начнет.
— Я принес вам обед, — сказал агент, и в камеру вошел полицейский, осторожно и неумело держа в руках тарелку с едой. — Нам еще не удалось дозвониться. Старшине было некогда: сейчас сюда должны доставить раненого партизана.
Антон, вздохнувший было с облегчением, похолодел, услышав о партизане. Агент же счел его вздох за выражение досады и недовольства.
— Не везет вам, — сказал он, явно желая его утешить. — Все телефонные линии заняты. Вчера вечером жандармы напали на след партизанского отряда. Произошло столкновение, и теперь их преследуют.
Полицейский принес табурет, поставил на него тарелку, положил вилку, хлеб. Чтобы скрыть волнение, Антон сел на нары и принялся за еду. Колени у него дрожали, но он постарался овладеть собой и небрежным тоном спросил:
— Где же это произошло?
— Восточнее нашего города.
«Не может быть! — мелькнула мысль. — Наш район — на запад отсюда. Или это другой отряд?» И равнодушно, словно сообщенная агентом новость ничуть его не заинтересовала, произнес:
— Я бы хотел, чтоб меня снова послали за водой, хоть подышать свежим воздухом.
— Можете погулять по двору, — предложил агент.
— Нет, лучше за водой, чем вышагивать по двору, точно арестант. Предпочитаю общество водовозной клячи…
— Ладно, — ответил агент. — Как пригонят лошадь, так и отправитесь. Часика в три…
Антон торопливо поел, совершенно не ощущая вкуса пищи. Но есть было необходимо, чтобы набраться сил.
