Стивен Миллхаузер - Король среди ветвей
Для сцены соорудили помост, вокруг расставили кресла для Короля, Королевы, Графа и высоких вельмож обоих дворов; прочие расселись по скамьям в глубине зала. Железные канделябры с сальными свечами освещали сцену, голую, если не считать единственной скамеечки с лежавшей на ней изумрудно-зеленой шелковой подушкой. При появлении Модора поднялись ахи да шепотки. Зарвавшаяся дерзость его изумила меня. Он был одет в блестящую малиновую мантию, отороченную горностаевым мехом — безошибочно узнаваемое облачение Короля. На голове красовалась корона из золоченой бумаги. Со смехотворной величавостью он приблизился к скамеечке и уселся на сей трон, скрестив на груди руки. Тут появились Роланд и Вирсавия. Он — в расшитой самоцветными каменьями мантии Тристана; с плеч Вирсавии свисала усеянная лунными серпами мантия Королевы. Волосы ее, лишь частью укрытые чепцом, были выкрашены в кричащую, отблескивающую желтизну — желтизну горького смеха. Малютка Тристан подвел маленькую Изольду к королю Модору, и тот, взяв ее за руку, вытаращился на карлицу с придурковатым обожанием. Когда же Тристан пошел прочь, она повернулась и, глядя ему в спину, простерла руку в жесте томления. Но вот Карлик-Король и Карлица-Королева покидают сцену, и на ней возникает пробирающийся между невидимых древес Карлик-Тристан. Он останавливается, прикладывает к уху ладонь. Появляется Изольда. Страстное объятие. Позади меня Король резко втянул ртом воздух. На сцену выходит, по-прежнему в короне, король Модор. Он видит любовников и сбрасывает мантию, на нем белая с золотом накидка поверх кольчуги. Он обнажает меч. Появляются двое карликов-слуг и поспешно облачают его для схватки: надевают на руки кольчужные латные рукавицы, скрепляют кольчужные поножи, стягивают шнуровку шлема, вручают щит. Изольда-Вирсавия беззвучно вскрикивает, прижимает к щекам ладони и убегает. Карликовый Тристан также сбрасывает мантию: на нем ажурная накидка поверх мерцающего кольчатого доспеха. Отблески свечей играют на покрывающих его руки сцепленных железных кольцах. Карлики-слуги одевают и его.
Схватка на мечах между Модором и Роландом была разыграна превосходно. Короткие, но опасные клинки их вспыхивали в свете свечей, тонко звенели, рассыпая дождем искры. Оба мастерски владели мечом — Роланд выглядел более грациозным, более изобретательным и сдержанным, он словно бы не снисходил ни до каких движений сверх абсолютно необходимых; Модор же бился люто, умело, упорно, по временам опасно, предпочитая выпады ярые и неожиданные. Глаза его поблескивали, точно волшебные камни. Внезапно острие модорова меча врубается, рассекая кольчугу, в плечо Тристана. По железным кольцам струится кровь. Карлик Тристан падает на одно колено, роняет меч. И, словно обезумев от этой картины, Модор неистово ударяет его клинком, — так что кольца взвиваются в воздух. И тут же вонзает меч в бок Тристана. Карлик Тристан падает ниц и недвижно лежит на сцене.
Тогда Модор наклоняется, чтобы расшнуровать на нем шлем, и быстро стягивает оный. Потом забрасывает щит за спину, где тот повисает на ремешке, поднимает обеими руками меч и одним ударом отсекает Роланду голову. Дамы вскрикивают, Граф поднимается из кресла. Модор, чье лицо искажено безумным торжеством, хватает голову, из коей хлещет кровь за волосы, приближается к Королю и замирает, держа перед ним поднятую голову. Королева вскрикивает, закрывает ладонью глаза и боком валится в обморок. Король, выйдя из оцепенения, неловко ловит Королеву, пытается встать. На сцене пронзительно вопит Вирсавия.
Граф, безутешный из-за потери любимого карлика, соглашается принять тридцать тысяч золотых монет, трех борзых сук и годовой урожай зерна. Модор сидит в цепях в тюремной башне. Трудно понять, что тут хуже: убийство графского карлика или унижение, испытанное Королем. Король ни с кем не разговаривает. Мне же во всех этих неприятных событиях представляется особенно интересным тот миг, в который Модор поднял перед Королем голову. У меня было совершенно отчетливое чувство, что Король почти уж протянул к ней руку, но тут опомнился и кликнул стражу.
Этим утром Король вызвал меня в свой башенный покой. Лицо Короля осунулось, глаза грустны, покрыты тонкими прожилками крови. Он немедля перешел к делу. У него нет ни доказательств вины Королевы, ни свидетельств каких-либо ее прегрешений, однако подозрения и перешептывания вокруг ставят его в положение нестерпимое. И хоть смертоносная ярость Модора не имеет никаких оправданий, он не винит карлика полностью, ибо тот своевременно его предостерег. Король видит три возможных пути. Первый — удалить Тристана от двора. Второй — позволить ему остаться, но запретить видеться с Королевой наедине. Третий — расставить западню и захватить их врасплох. Первый ему противен, и по двум причинам: во-первых, он не хочет наказывать Тристана, не имея никаких доказательств, а он их не имеет; во-вторых, он любит Тристана, как сына, и даже простая мысль об отсутствии племянника болью сжимает его сердце. Второй путь — позволить Тристану остаться, запретив дружить с королевой, столь же неприемлем, но уже по трем причинам: во-первых, Король не желает неправедно лишать Тристана общества Королевы; во-вторых, ему не по душе открыто выказывать свои подозрения, отдавая приказание, которое сделает очевидными происшедшие перемены; и, в-третьих, он не хочет лишать королеву Изольду общества и защиты Тристана, ибо она не только связана с ним сердечной дружбой, что и правильно, но еще и защищена, благодаря ему, от нежелательного внимания со стороны других придворных, некоторые из коих, о чем Король хорошо осведомлен, далеко не так благородны и надежны, как его преданный племянник. А потому, третий путь — западня, — хоть душа Короля и не лежит к нему, остается однако же предпочтительным, ибо, если эти двое и вправду изменили Короне, важно иметь доказательства, прежде чем обвинять их в преступлении, наказуемом смертью.
Король, говоря, оживился, как если бы само произнесение слов наполнило его энергией решимости, однако взгляд его оставался грустным, самоуглубленным и выражал, — что поразило меня, — словно бы безразличие к стратегии, на которой Король настаивал.
Он знает, сказал Король, что я недолюбливаю Освина, однако же в большинстве отношений тот заслуживает доверия. Освин доложил ему, что Королева тайно встречается с Тристаном — ночью, в плодовом саду. Сенешаль дважды проследовал за ними к месту их свиданий, туда, где стоит у ручья старая яблоня. Там, уверен Освин, хоть сам он того и не видел, они предаются своей вероломной любви. Король намеревается приказать Освину отвести его на это место, а затем отослать сенешаля — под страхом смерти — и укрыться среди ветвей. С собой он возьмет лук и две стрелы.
Моя же задача — проводить Освина до замка, после чего я вернусь и присоединюсь к укрывшемуся на дереве Королю.
План этот ужасно мне не понравился, в нем было нечто чуждое Королю, отдающее Освиным, он походил на заимствованный меч.
Что до меня, я вспомнил о графе Фландрском, который, когда вассал вздохнул в присутствии Графини, приказал избить его и повесить головой вниз в помойной яме.
Король доволен своей решительностью, которая есть ничто иное, как лукавая личина, нацепленная его нерешительностью.
Уже очень поздно, однако мне не заснуть, пока я не запишу удивительные события этой незабываемой ночи.
Вскоре после того, как Король, покинув общество, удалился в опочивальню, я в одиночестве отправился в плодовый сад, где и затаился невдалеке от калитки в частоколе, ожидая Освина с Королем. Вскоре калитка открылась и через нее прошли Король и Освин. Я последовал за ними, держась в отдалении. Блестящий серп луны низко висел в небе — ночь стояла ясная, темная, со множеством звезд. Освин безмолвствовал. Он молча вел Короля по тележным путям, сквозь купы плодовых деревьев, мимо овитых виноградом беседок, через канавы и ручьи; я различал в свете звезд брошенную тележку, груду пустых корзин, поломанное колесо с выросшей между спицами высокой травой. По прошествии времени мы достигли старой части сада, где стояли высокие, с толстыми ветвями яблони. Неподалеку бежал узкий ручей. Освин остановился близ ствола огромной выросшей у ручья яблони. Одна из ее нижних ветвей, густо осыпанная листьями и маленькими незрелыми яблоками, нависала над ручьем. Король вручил Освину лук с колчаном, и резво подпрыгнув, ухватился за ветвь и взобрался на дерево. И поспешно укрылся между срединных ветвей. Потом потянулся вниз за луком и колчаном, кои Освин ему и передал.
— Зачем три стрелы, Сир? — спросил Освин.
— Третью получишь ты, — ответил Король, — если не уберешься в замок. Томас проводит тебя до калитки.
Услышав это, я выступил из темноты. Оскорбленный, стеревший с лица какое ни на есть выражение Освин молча проследовал со мной до калитки и, холодно простясь, удалился. Только когда калитка закрылась, я вернулся садом к яблоне у потока. Я стоял, глядя вверх, на густолиственные ветви, пока Король не приказал мне взобраться наверх, и присоединиться к нему в его бдении.
