Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь
Вторая часть трилогии, "Я пишу твое имя", вышла в 1964 году, ее название навеяно строкой из известного стихотворения французского поэта Поля Элюара о свободе. Та же героиня, только повзрослевшая, ведет свой рассказ о жизни в религиозном интернате, где она сталкивается лишь с ложью и лицемерием. Пристально вглядываясь во внутренний мир Тадеи, Е. Кирога стилистически точно фиксирует все нюансы в формировании характера и мировоззрения девушки- подростка. Она подводит свою героиню к осознанию свободы как первейшей необходимости человеческого бытия и готовности бороться за нее.
После публикации этой книги писательница молчала почти десять лет, пока в 1973 году не был опубликован ее роман "Глубокое настоящее". Пожалуй, он не прибавил ничего нового к уже сделанному Еленой Кирогой. Роман написан в технике "многоголосия", отлично разработанной автором, и посвящен судьбам двух женщин, жизненные пути которых никогда не пересекались: пожилой галисийской крестьянки и молодой эмансипированной представительницы высших кругов буржуазного общества. Их параллельно развивающиеся истории роднит лишь одно: самоубийство и рой, и другой. Вновь Кирога ставит вопросы смысла человеческой жизни, любви и одиночества.
Трактовка этого постоянного круга вопросов в ее творчестве отнюдь не абстрактна, а социально-заинтересованна. Один из лучших романов Елены Кироги "У каждой улицы своя жизнь", с которым познакомится наш читатель, — убедительное тому подтверждение.
Т. Ветрова
Елена Кирога - У каждой улицы своя жизнь
— Идите к доске и пишите:
"На каждой улице происходят
обычные события".
Ученик пишет под диктовку.
— Выразите это поэтично.
Ученик после некоторого
раздумья пишет: "У каждой улицы своя жизнь".
Антонио Мачадо
"Хуан де Майрена"
I
Дверь была приоткрыта, и звонить не пришлось. Эсперанса хотела бы оттянуть эту минуту, отдалить ее, но не отступать. Она крепче сжала в руке сумочку и молитвенник. Сурово улыбнулась и слегка посторонилась, чтобы пропустить зятя вперед.
Фройлан то ли спросил, то ли уточнил:
— Здесь?
При этом невольно понизил голос и посмотрел ей прямо в лицо. Эсперанса поправила вуаль и не удостоила его ответом. И без того было ясно. Что-то вроде волнения, угрызений совести или чувства вины охватило ее, вызывая мучительное беспокойство. Но она по-прежнему сурово улыбалась, вероятно, не умея иначе выразить своих переживаний.
Ей в горло будто вонзили острый нож, и она боялась вымолвить слово из страха, что вместо голоса вырвется хрип. И этого чувства нельзя было сдержать никакими силами, даже сознанием.
Оно переполняло ее горечью сомнения и досады.
Дверь темного полированного дерева стала матовой от постоянного мытья. Посреди находился круглый глазок с золотистой блестящей выпуклой решеточкой. Пол лестничной площадки, тоже деревянный, как, впрочем, и ступеньки, не был натерт воском. Поднимаясь по лестнице, они натолкнулись на женщину, которая мыла ступеньки, разбрасывая по еще влажному дереву сухие опилки, распространявшие свойственный им душистый запах. Лестница была широкой, и перила, тоже деревянные, придавали ей некую строгость, даже парадность. Возможно, кто-нибудь и смог бы назвать этот дом аристократическим, но только не Эсперанса. Тем не менее, очутившись у его порога, она сразу решила: "Это здесь".
Дом Вентуры должен был быть именно таким: либо удаленным от центра города, либо скрытым в самой его глубине, но так, чтобы не оказаться на самой окраине и не затеряться в нем.
Добротным, просторным, настоящим. Что она имела в виду, мысленно назвав его "настоящим"?
Дом Вентуры должен был быть прочным и надежным, как огонь в очаге.
Уже поднимаясь по лестнице, Фройлан обернулся к ней и заметил:
— Хороший дом!
Он был явно удивлен, точно ожидал увидеть нечто гораздо худшее или совсем иное.
Эсперанса пожала плечами. И Фройлану вспомнились слова, которые она сказала ему накануне:
— Твоей жене незачем туда идти, сначала посмотрим сами... Кто знает, в каких трущобах...
Его разбудил телефонный звонок. Он слушал ее спросонок, не понимая как следует, о чем идет речь. Накануне вечером они с Агатой поздно легли спать.
— Умер Вентура... Фройлан сладко зевнул.
— Какой Вентура?
Телефон смолк. И когда Фройлан, немного придя в себя от сна, произнес: "Ах, да!" — до него донесся нетерпеливый, раздраженный голос тещи:
— Мой муж... Отец твоей жены.
— Да, да, конечно!
Он разговаривал слегка приподнявшись в постели, прижимая трубку к губам и очень тихо:
— Как это случилось?
— Мне только что сообщили... Ты меня слушаешь или нет?
Она явно сердилась.
— Но ты меня разбудила... Я еще...
— Умер Вентура, — перебила она, — мне только что сообщили об этом по телефону. .
— Кто?
— Откуда я знаю? Наверное, эта... особа... Фройлан посочувствовал ей:
— Какая неприятность!
— Что будем делать?
Интересно, чего ждала от него теща? Хорошенькая ситуация сложилась.
— Решай сама. Ты ведь знаешь, я для тебя все сделаю...
— Да, знаю. Спасибо... По-моему, мне надо туда пойти...
— Ты так считаешь? А может быть, не стоит. .
— Это мой долг. В конце концов, он был моим мужем. К тому же меня поставили в известность...
— Ты просто бесподобна, Эсперанса...
Наконец она услышала от него то, к чему клонила:
— ...Если хочешь, я пойду с тобой. Только разбужу Агату.
— Нет, нет. Агату оставь в покое. Она еще успеет, у нее будет достаточно времени.
Сначала посмотрим, подходящее ли там для нее место.
Фройлан недовольно усмехнулся и возразил:
— Он ведь был ее отцом.
Телефон опять замолчал. Затем до него донести женский голос:
— Итак, договорились. Сначала пойдем туда вдвоем: ты и я. Агате — ни слова.
Перед уходом Фройлан приоткрыл дверь в комнату жены. Там все было как обычно, царил полный покой. В воздухе стоял густой запах роз. Фройлан вошел, почти на ощупь снял с комода вазу и вынес ее в коридор.
"Дурацкая привычка держать ночью цветы в комнате! Блажь, да и только!"
Затем приблизился к постели жены. "Спит. Ее отец умер, пока она спала. В конце концов, ведь он был ее отцом..."
Фройлан ласково погладил жену по теплой руке.
— Любимая...
Агата зашевелилась во сне, пробормотала: "Пока!" — повернулась лицом к стене и зарылась головой в подушку.
Фройлан на цыпочках покинул комнату и, прихватив шляпу, уже хотел было уйти, но вдруг остановился, словно забыл что-то взять или сделать.
Он направился к детской и приоткрыл дверь. Удивленная горничная сказала:
— Дети еще спят, сеньор.
Так и не войдя в детскую, он тихонько затворил дверь. Там вместе с его дочками-близнецами спала гувернантка — молоденькая веснушчатая немка. Фройлан представил себе, как бы она всполошилась, увидев его, и каким бы молчаливым укором встретила его появление. Ему категорически запрещалось входить в комнату к детям, пока она не встала с постели. А именно сегодня ему как никогда хотелось повидать белокурых дочурок с их прямыми челками и густыми ресничками. Прикоснуться к их нежному тельцу, потискать ручки... Фройлан вырвал из блокнота для телефонных записей листок и начертал на нем несколько строчек, ожесточенно нажимая на перо.
— Возьми, Олива. Передашь сеньоре за завтраком, — велел он горничной, протянув листок.
Какое-то мгновенье он все же сомневался, размышляя, не забрать ли записку назад и не порвать ли ее. Но взгляд его ожесточился при мысли: "Отец умер, а его дочь спит".
Пока он выводил машину, в нем все больше и больше пробуждалось чувство солидарности с Вентурой.
Эсперанса ждала его у своего подъезда. Она оделась во все черное и прикрыла лицо траурной вуалью.
— О, господи, а я в сером костюме...
Но теща пропустила его слова мимо ушей. И уселась рядом с ним на сиденье. Губы она не накрасила, зато на лицо тщательно наложила грим.
"И зря. Все равно сейчас ей можно дать все ее годы".
Эта жилистая шея, неестественный цвет кожи от грима.
После того как Эсперанса села в машину и он поцеловал ее в щеку, она резко проговорила:
— Я не сказала тебе самого ужасного, потому что мои служанки вечно подслушивают. — А затем, взглянув на него, добавила: — Он умер в результате несчастного случая...
— Нуда?!
Ему и в голову не пришло поинтересоваться, что именно с ним случилось.
— ...Не знаю, что произошло. Я повесила трубку. Позвонила женщина и, слегка заглатывая окончания слов, сказала мне...
— Ты сама сняла трубку?
— Да, телефон стоял возле меня на столике. Я взяла трубку и, услышав незнакомый женский голос, сразу догадалась, что мне должны будут сообщить неприятную новость… По манере говорить или по тону… сама не знаю.
