Эльчин Гасанов - Черная черта
Обедал в ресторане 'Оскар', чем удивлял всех знающих его соседей и людей.
Леша довольный выходил из ресторана, зубочистка во рту, окатил глазами всех изумленных людишек. Они полукругом ели его глазами.
Среди них были профессора и писатели, менты и врачи. А Леша резко стал богатым, оставаясь дворником. Леша так посмотрел на них, так посмотрел, и громко дурбанул:
– Родные! Любимые! Любите меня, да!? Вы ведь меня любите?! Так уж слушайте: главное деньги! Деньги! Они всех свели с ума! Не бойтесь денег, и они вас найдут.
Со стороны Теодор глядел на это, развлекаясь. Он хотел сломить людскую психику, сделав дворника миллионером. Они часто общались с
Лешей, тот периодически отчитывался перед Теодором.
Уже обнаглел, чуть нос задрал. Деньги – ужаснейшая дрянь, они могут из любой скотины сделать человека. Вскоре эта игра надоела
Теодору, он понял грязную суть доллара.
Они встретились в последний раз, на сей раз сидели у Леши дома.
Его жена, Матильда, полная женщина лет 40, типичная дурында, накрывала стол.
На белой скатерти стояла тарелка с дымящимися картошкой и мясом, соленые огурчики, серый хлеб, русская водка.
Леша рычал на жену, требовал принести то или это, она скакала как кенгуру, сохраняя обаяние, Леша же просто выказывался перед
Теодором. Пьяным уже был.
– Слышь, Теодор, хоть ты меня и сделал человеком, но я то!…я то дворянин! Я русский дворянин! Мой дед кадетом был – важно крикнул Леша.
– Кадетом? – переспросил Теодор. – Если у тебя голубая кровь, то чего ж такая красная рожа?!
– Ты Теодор это брось! Мой дед кадет! И это козырь мой! Понял, ко
– зырь! – орал Леша.
– Да-а-а. Как мало человеку нужно для счастья, – заметил Теодор.
– Согласен. Но ведь даже этого нет! – жадно тюбнул Леша. – Тебе то что, Теодор. У тебя все есть! А плевать на все можно только тогда, когда все у тебя есть. Ты великий, Теодор. Ты гений! Я горжусь нашей дружбой. Леша стал рассыпаться в любезностях, не боясь, что потом его будет трудно собрать.
Теодор резко привстав, быстро зашагал в коридор, будто что – то забыл, и ему надо срочно ехать. Надел куртку, и вышел в блок. Ему противно стало, затошнило от Леши.
Через пару дней Теодор пил пиво, закусывая его солеными мухами, и вдруг он получает факс, его карман пипикнул, бумага вылетела, и
Теодор читает:
'Дорогой Теодор! Ваша идея с дворником рухнула! Хоть он и стал богаче, но остался все – таки дворником. Так лучше быть педагогом, получать свои гроши, чем на Джипе ездить, ходить в костюме 'Кельвин
Кляйн', кушать осетрину и черную икру, но убирать с подворотни дерьмо. Это цыплячье богатство'.
Жильцы кооперативного дома.
…
Белый катер разрезал волны, ветер волосы колышет. Прохладный бриз нежно ласкал лицо. Пассажиры забились в кабины, остальные стояли на палубе. Парни курили, влюбленные парочки шушукались, дети метали в море огрызки яблок.
Чуть в стороне у борта стояла молодая женщина. Курносая, с белой шалью на голове. Высокая, чуть сутулая, черное платье подчеркивало ее тонкий стан. Глаза большие, серо – голубые. На вид ей было лет
40. В глазах комплекс необъяснимой вины.
Окатив взглядом резвившихся мальчишек, разулыбила лицо.
Она была непонятна окружающим, слишком переменчива. Часто стеснялась мужчин, опускала глаза перед ними, и напротив, могла на банкете станцевать с незнакомым негром.
Могла демонстративно выкурить турецкую сигару и выпить бутылку русской водки, швырнуть на пол, разбить в дребезги дорогой бокал на глазах у публики, и наоборот, надеть шаль, сидеть тихо, мирно, а по утрам делать пробежку вокруг школьного стадиона. Ужасно консервативна. Душилась только духами "Красная Москва".
Она была понятна с первого взгляда, но не понятна с первого слова. Была не совсем понятна даже для самой себя.
"Я не понимаю себя, не контролирую, порой мне кажется, что я – оборотень. Я с тревогой смотрю на будущее, а будущее с тревогой смотрит на меня" – говорила о себе.
К ней подошел мужчина тех же лет, облокотился о барьер, закурил.
– Гражданочка, простите меня за наглость, вы тут одна?
– Нет, – она жадно глядела в море.
– С кем же? – он стал осматриваться вокруг. – Я уже минут 20 наблюдаю за вами, а вы все одна.
– Это вам кажется, что я одна. Я тут беседую, – она встряхнула головой, и из под белой шали на плечи ее рассыпались каштановые локоны.
– С кем же, с кем? – он пристально взглянул на нее.
– С ним, – она большим пальцем указала вверх, в небо.
Мужчина вытаращив глаза, поднял глаза кверху, взглянул на белые облака, и криво усмехнувшись, сказал:
– Да, конечно, главное, не просто кинуть камень в чужой огород, а еще и попасть в его хозяина, – сказав это, отошел от нее.
Через час катер пришвартовался к берегу, пассажиры сходили на пристань. Среди них были две пожилые дамы.
Одна из них резко дернула другую, глазами указав на женщину с белой шалью, которая шла чуть впереди них.
– Смотри, Рая, ты знаешь эту молодую особу? – синканула она ей в ухо.
– Нет, кто же она?
– Это же Рота. Рота!
– Как? Та самая?
– Да!
– Да тише ты!
– Это та, которая родственница Иуды?
– Да, да. Она его потомок. Их много, они все расплодились как тараканы, как мухи. И вот она тут, в Баку.
Женщина, которую звали Рота, быстро зашагала прочь, пронеслась мимо всех прохожих, отдаляясь от них все дальше.
…
В кулуарах театра русской драмы болтают двое.
– Так это же Теодор, тот самый!
– Да не может быть!
– Голову кладу. Это потомок Аскольда Вазова…Того самого!
– Это тот?!
– Ну да. А кликуха у Теодора Чарли.
– Чарли?
– Да. Фамилия была Айвазян, но он ее переделал на Руни.
– А почему Чарли?
– Это прозвище. Но все равно он является потомком Аскольда Вазова.
– Это тот самый…
– …Тшш…тише…Об этом не писал не Плиний, ни Тертуллиан, ни
Тацит, ни даже сам Зенон Косидовский.
– А что там было то конкретно?
– Одно я знаю точно: когда пророка перед распятием засадили в темницу, вот этот самый Аскольд Вазов его отымел.
– Как отымел? Трахнул что ли?
– Ну да, опустил, обезличил. Но об этом факте все умолчали. Об этом факте знали перу жрецов и легионеров Понтия Пилата. После тщательных расспросов пришли к выводу, что факт гомосексуального контакта Аскольда с пророком безоговорочно подлинен.
Это великая тайна пророка. Признать историчность этого факта конечно же трудно, но кто это сейчас докажет? Да и нужно ли вообще кому?
– Нет конечно.
– Ну и все.
– Значит этот Теодор родственник Аскольда?
– Да. А Аскольд был другом и племянником самого Иуды. С Иудой было все обговорено, но люди этого не знают. Им не дано это знать.
…
Теодор уставшим видом бродил по скверу. Справа на скамейке сидела молодая женщина с грудным ребенком. Шестимесячный ребенок – мальчик егозничал на руках молодой мамаши. Теодору понравился краснощекий малец, он подошел к ним.
– Какой хороший малыш! Это мальчик?
– Да, мальчик, – улыбнулась она в ответ.
Теодор достал из кармана плитку шоколада, протянул ребенку.
– Спасибо, не надо, – вступилась мать.
– Все нормально. А можно я подержу его на руках? Не бойтесь, всего секунду я поиграюсь, и верну.
Он взял у немного удивленной матери малыша, тот бойко вскинул руки, Теодор приблизил лицо к его лику. Малыш построил гримасу, стал корчить мимику, мигать глазками, улыбаться. Этого было достаточно,
Теодор вернул ребенка мамаше.
– Спасибо, я этого хотел.
– Чего вы хотели? – укладывая ребенка в коляску, спросила мать ребенка.
– Знаете, только малыш не более шести месяцев может подсказать правду о смерти. Он ведь сам недавно Оттуда. Он все знает о загробном мире. Годовалый ребенок этого уже не знает, забывает.
Запомните, мамаша, только что ваш малыш мне шепнул пару слов о смерти. Он не сказал ничего, он это сказал своим взглядом, своими глазами, это надо знать, надо быть открытым к этому, чтоб понять. Ну ладно, спасибо вам, мамаша, – на слове 'мамаша' он сделал особое ударение, и стал удаляться.Мать ребенка провожала Теодора тупым взглядом.
…
31 год до нашей эры. Иерусалим. Завтра должны распять еще одного самозванца, который кричит, что он пророк. Он долго странствовал по дорогам Галилеи, охотно пускался в разговоры со случайно встреченными людьми, гостил в домах друзей, участвовал в шумных пирушках.
Легионеры засадили его в темницу, так как он сеял смуту среди евреев.
Это был хилый, тщедушный человек, среднего роста с длинными волосами, с пробором, с густой бородой, в балахоне коричневого цвета. На голове его терновый венок.
Внешностью своей он ничем не выделялся из толпы. Он нисколько не отличался небесной красотой, и его лицо не было озарено небесным сиянием.
