Алексей Федотов - Призрачная Америка
— Почему же мир не погиб сразу?
— Он не погибнет, пока есть еще те, кто может спастись.
— Но всякий ли христианин спасется?
— Нет, потому что, прикрываясь именем Христа, люди порой совершают величайшие злодеяния. Вспомни инквизицию и сожжение на кострах инакомыслящих, крестовые походы, когда крестоносцы оскверняли восточные православные храмы, когда сектанты–старообрядцы крестили детей, а потом топили их, чтобы они пошли в рай, когда империализм оправдывался распространением христианской проповеди… Да что там говорить: даже когда наш кардинал одобряет войну во Вьетнаме – все это не христианство!
— А всякий ли нехристианин погибнет?
— Думаю, что нет, если он любит Бога и людей.
— Мы живем в последнее время?
— Апостолы тоже думали, что уже и они живут в последнее время. Но Бог дает людям новое и новое время для покаяния и исправления. Хотя двадцатый век – особое время, когда все предпосылки для создания единого мирового государства оформились в полной мере. Но вот прошли две мировые войны, уже атомные бомбы были использованы в военных действиях в Хиросиме и Нагасаки. Изобретаются новые, все более изощренные формы оружия массового уничтожения. Мир сейчас разделился на два лагеря, а еще совсем недавно их было три. Конец света приблизится окончательно, когда весь мир объединится под одним правителем…
— Но что еще держит этот мир, рвущийся к самоуничтожению, но заявляющий, что движется к эпохе всеобщего процветания?
— Только на милости Божией. И на тех, кто любит Бога больше жизни, на мучениках Христовых. Русская Церковь в двадцатом веке явила столько мучеников, сколько не было с первых веков христианства. И в разных частях света до сих пор бывают еще мученики за Христа. На этом пока и держится этот мир, водимый теми, кто, будь их воля, давно взорвали бы его и уничтожили…
— Так жалко Моуди… Что с ним сделали!
— Да, об этом страшно вспоминать. Они заметили меня там, мне еле удалось от них убежать. Но думаю, что в этой жизни от них уже не скрыться… Не знаю даже: есть ли смысл в нашей встрече с кардиналом? Он тоже включен в их игру, и, к сожалению, а может быть к счастью для него он в ней всего лишь пешка…
— Может быть нам тогда бежать?
— От них убежать невозможно. Не нужно бояться, нужно довериться Господу, Он Сам все устроит.
«Нужно довериться Господу», — прошептал Пол. И впервые за последнее время улыбнулся и спокойно заснул.
Начальник полиции Нью–Йорка
Начальник полиции Нью–Йорка был озабочен. Вчера к нему приходил секретарь архиепископа Нью–Йоркского с просьбой как можно внимательнее расследовать все обстоятельства, связанные со смертью священника Альберта, убитого в своей квартире. По рождению начальник полиции был католиком, но жизнь его уже давно протекала совсем не по христианским законам. Но какой‑то трепет перед кардиналом, которого он мальчиком не раз видел на службе в соборе святого Патрика, и который совершал над ним конфирмацию, осталась. Он оценил и такт архиепископа, пославшего к нему секретаря вовсе не потому, что считал себя слишком большой персоной, чтобы придти самому, а чтобы не оказывать излишнего давления.
Он тогда велел своим подчиненным искать любые зацепки. И вот сейчас перед ним сидит следователь, который ведет это дело, и держит в руках листок бумаги. Это письмо, написанное отцом Альбертом кардиналу. Его нашли во время обыска на квартире убитого священника. Тот, кто его убил, не удосужился порыться в его вещах, и документ попал к полиции. По мере чтения письма лицо начальника полиции становится землистым.
— Вы читали это письмо? – хриплым голосом спрашивает он следователя, который держится холодно и отстраненно.
— Конечно.
— И что вы думаете?
— Думать должны вы. Здесь задеты слишком большие люди.
На лбу начальника полиции выступает испарина. Он еще раз возвращается к чтению. Отец Альберт пишет, что, посетив заброшенный город Моуди, он стал свидетелем совершения черной мессы в оскверненном здании католического храма. Собравшиеся на ней были в плащах с капюшонами, но того, кто ее совершал, священник узнал: это был бывший иезуит Линс. Кроме того, отец Альберт писал о том, что в брошенных шахтах имеется лаборатория, где проводятся опыты над людьми, о сути которых он ничего не может сказать, так как пребывание его в Моуди было небезопасным, ему и так пришлось спасаться оттуда бегством. Он делал также вывод, что, скорее всего, шахта у городка могла бы работать еще долго. Просто тем, кто завладел городом сейчас, хотелось иметь в своем распоряжении не просто заброшенное место, а такое, где люди мирно жили и трудились по христианским законам. Разрушив их жизнь, новые хозяева города осквернили город и шахту, и стали использовать их в античеловеческих ритуалах и опытах.
— Мы не сможем ничего сделать, — наконец решает начальник полиции. – Ты знаешь кто такой мистер Линс?
— Знаю, — с едва заметным презрением говорит следователь. Он не боится сильных мира сего, но в то же время понимает и то, что его начальник не может их не бояться.
— Разве можем мы его арестовать?
— Арестовать сложно, но можно пристрелить, — высказывает следователь свое видение проблемы.
— А ты герой! – смеется начальник, напряжение которого при этом не проходит. – Но ведь они везде: вся страна пронизана ими! Ты вступишь в борьбу с теми, кого даже не будешь знать, они уничтожат тебя, когда ты этого не ждешь!
— Меня может уничтожить пара пьяных бродяг и не менее жестоко, — возражает следователь. – Если мы будем всего бояться, то не только ничего нового не удастся создать, но и все то, что мы имеем, будет нами потеряно!
— Так ты хочешь дать делу ход? – едва выговаривает начальник полиции, все во рту которого от волнения пересохло.
— Это ты должен решить, — жестко говорит следователь. – Но по крайней мере отпусти хиппи – он здесь явно не при чем.
— А что сказать кардиналу?
— Мне кажется он вполне взрослый человек, чтобы знать правду. Но боюсь, что он поступит с ней также, как вы. Поэтому не нужно, наверное, давать ему повод показать себя не с лучшей стороны.
В душе начальника полиции идет борьба; он и боится, и в то же время ему хочется поступить по совести. Наконец, он принимает решение: «Хиппи можно освободить в связи со вновь вскрывшимися обстоятельствами, разглашение которых пока не возможно, в связи с интересами следствия. Если ты не боишься сюда ввязаться – попробуй собрать улики. Пока это лишь письмо сумасшедшего, которого убил либо другой сумасшедший, либо, если мы не хотим уничтожать заведомо невиновного, неустановленный грабитель. Кардиналу пока ничего говорить об этом не будем».
Видения Пола
… Пол и сам не мог сказать, когда характер его видений, возникавших под влиянием ЛСД и марихуаны, стал оформляться во что‑то осмысленное и имеющее определенную систему. Наверное, после смерти малыша Марка, а особенно после смерти Джил. Пол сильно переживал, что та, кого он полюбил, не хочет жить с ним обычной семьей, такой как жили его родители. Подростком он презирал свой домашний семейный уклад, но сейчас думал, что это, наверное, и есть счастье. И никакое это не собственничество супружеская верность – это нормальное и естественное состояние.
Но то, что вдруг стало очевидно для него, не стало столь же очевидным для Джил. Его мысли ее просто взбесили. Она начала встречаться все с новыми и новыми людьми, уже будучи беременной от него, думая, что таким образом доказывает свою свободу. Джил подхватила гонорею, ребенок родился слепым и очень болезненным и прожил всего три месяца. Марк лишь однажды смог взять его на два дня у Джил, когда она была задержана в полицейском участке и позвонила ему, что не с кем оставить их сына. Их сына… Пол тогда по какому‑то наитию использовал эти дни, чтобы отнести Марка в католический храм – воспитанный в католической семье, он считал, что без крещения мучения маленького страдальца будут лишенными смысла. А так – он сможет за него молиться…
Пол вспоминал, как исказилось яростью лицо Джил, когда он сообщил ей о крещении их ребенка, как она набросилась на него с кухонным ножом, как потом билась на полу в истерике и из ее рта шла пена, а круглые глаза, казалось, вот–вот выскочат… Она запретила ему видеть Марка, сказала, что воспитает сына свободным от христианских запретов, делающих человека рабом… Ребенок умер через месяц, и Пол не знал нужно ли его жалеть: ему казалось, что он ушел туда, где ему лучше.
А вот Джил, которая тоже недолго после этого прожила, ему было жалко. Однажды, после очередной инъекции ЛСД, она пришла к нему.
Джил была какая‑то прозрачная, но Марк сразу ее узнал.
— Где ты сейчас? – испуганно спросил он.
— Не знаю, меня гоняют с места на место, — измученным голосом сказала она. – Там намного хуже, чем в наших земных тюрьмах.
