Крис Вудинг - Отрава
Обзор книги Крис Вудинг - Отрава
Крис ВУДИНГ
ОТРАВА
Не изменить того, что начертал калам.
Удела своего не увеличить нам.
Не подвергай себя тоске и сожаленьям,
От них напрасное мучение сердцам.
Омар Хайям, Рубайят (Перевод Владимира Державина)НОЧЬ БЛУЖДАЮЩИХ ОГНЕЙ
В давние времена на болотах жила-была юная девушка, и звали ее Отрава.
Выглядела она для тех мест необычно: бледная, худенькая, с длинными черными волосами, которые она расчесывала на прямой пробор. Лицо у нее было овальное, с высоким лбом и узким подбородком, тонкими губами и идеально прямым носом – правда, немного длинноватым. Но главное, что привлекало внимание, – это глаза девушки: огромные, удивительного темно-лилового цвета. Эти глаза смотрели на мир с угрюмой задумчивостью, многим становилось не по себе под их взглядом.
Девушка жила в деревеньке под названием Чайка, где-то посреди Черных болот. Кто и почему дал селению такое имя – непонятно, ведь никто из ее обитателей никогда в жизни не видел чаек, да и вообще море. Кроме, разве что, папаши Паруса, который, если верить его рассказам, путешествовал по королевству и много повидал. Деревня стояла на множестве деревянных площадок на сваях, которые растянулись по всему мрачному, заросшему водорослями озеру. Эти площадки извивались между огромными пробковыми деревьями и зелеными островками, что выступали из серо-бурой воды. Иногда вода поднималась почти до уровня домов и затопляла островки. А временами опускалась настолько, что можно было разглядеть смутные очертания озерных тварей, которые так и норовят схватить зазевавшегося прохожего. Здесь, на Черных болотах, жизнь очень опасна и твердую почву под ногами каждый строит себе сам.
Отрава жила в круглой хижине прямо рядом с озером, где густые заросли деревьев с колючей корой подходили очень близко к воде. Она делила кров с отцом, мачехой и маленькой сестренкой Азалией. Их семье принадлежала целая площадка. Вокруг хижины проходила круговая дорожка из шатких досок с перилами из кривых веток. С соседней площадкой ее связывал висячий мостик, одна из его перекладин давно сгнила, и на ее месте зияла дыра, через которую Отрава перепрыгивала, сколько себя помнила. В детстве она садилась на край дыры и свешивала вниз ноги. Ее мама – настоящая мама – запрещала ей так делать, но Отрава уже тогда была упрямым ребенком и никогда не слушалась. А однажды, когда вода в озере поднялась особенно высоко, девочка вот так же сидела, свесив ноги, как вдруг из воды вынырнул речной козерог – огромная рогатая рыбина. Отрава заметила чудовище за миг до того, как оно вынырнуло из глубины, раскрыв широченную пасть и волоча за собой бороду. Девочка едва успела вскочить, как кровожадные челюсти сомкнулись на том самом месте, где только что были ее ноги. А челюсти были и правда громадные – отхватили бы ноги одним махом. Так что она получила хороший урок.
Ее мать, Даль, всегда говорила, что Отраве бесполезно давать советы, потому что она обязательно сделает наоборот. После того случая Отрава задумалась о том, чтобы наконец начать слушаться маму, но поняла, что начнет путаться и все равно забудет. Потом мама умерла от болотной чахотки сразу после рождения Азалии, а их отец от горя женился снова – на холодной красавице из соседней деревни. Звали ее Мелисса. Между мачехой и падчерицей с самого начала возникла неприязнь. В присутствии отца Отравы женщина была сама прелесть и доброта, но в душе ненавидела девочку с лиловыми глазами, а Отрава ненавидела ее.
Именно назло Мелиссе девочка взяла себе имя Отрава. Да, ее не всегда так звали. Какие же родители назовут свое чадо Отравой? При рождении ей дали имя Наперстянка, а в день четырнадцатилетия вся деревня собралась на главной площадке, чтобы услышать, какое имя себе выбрала девочка. Такая у них на болотах была традиция. Девочкам давали имена цветов или трав, а мальчикам – животных или деталей пейзажа. А на именинах, когда ребенок становился взрослым, ему разрешали самому выбрать себе новое имя. Многие (например, Мелисса) оставляли прежнее. А другие, как отец Отравы, дровосек Руб, брали имя от названия своего ремесла.
Утром в четырнадцатый день рождения Наперстянки они с Мелиссой сильно повздорили.
– Ты никогда меня не слушаешься! Никогда! Ты никогда не станешь приличной девушкой! Вечно у тебя куча вопросов, ты не можешь принять вещи такими, какие они есть. Ты все время меня изводишь! Твой отец никогда не будет счастлив, и ты не выйдешь замуж за крепкого парня. Ты отрава для нашей семьи, отрава.
И Наперстянка стала Отравой. Когда девочка объявила свое имя, среди жителей деревни никто и глазом. не моргнул от удивления. Она всегда была изгоем, странной, чужой. Только ее отец и мачеха пришли в ужас, но было уже поздно. Она стала Отравой, и навсегда.
* * *– С того дня минуло два года, и теперь Отрава вступила в нелегкую пору зрелости. Родители напрочь забыли о ее шестнадцатом дне рождения, и девушке не с кем было его отпраздновать. Да и ей было абсолютно все равно. Самый обычный день, как все остальные. Зачем заставлять себя радоваться, танцевать и пить болотное вино? Чтобы отметить годовщину того дня, когда ее, мокрую, в крови, силой выпихнули из материнской утробы? Что же тут веселого? Она чувствовала себя гораздо счастливее, когда мир был маленьким, красным и теплым, и она слышала только биение сердца матери и приглушенное эхо ее голоса. Там было намного лучше, чем здесь – на этой холодной, мрачной земле, среди горя и нищеты.
Девушка завидовала своим сверстникам, которые могли в праздники позабыть обо всех заботах и чьи стремления ограничивались желанием стать хорошим мужем или достойной женой и воспитать потомство. Ее же мучили другие мысли. Как можно. отмахнуться от того, что каждый пятый не доживает до тридцати и умирает от болотной чахотки, а каждый второй ребенок рождается мертвым? А тех детей, которым посчастливилось появиться на свет, часто похищают болотные чудовища и эльфы. Взрослые очень горевали, жизнь была для них одним сплошным несчастьем, но ни один из них и пальцем не пошевелил, чтобы что-то исправить. Казалось, им было легче принять собственную участь как неизбежное; Но девочка не могла с этим смириться. Выйти замуж, завести хозяйство и провести остаток жизни, рожая и воспитывая детей? Уж лучше броситься к речным козерогам – они хотя бы принесут быструю смерть, а жизнь в Чайке была той же смертью, только долгой и мучительной.
– В тебе есть капля крови древнего рода, Отрава, – однажды сказал ей папаша Парус. – Того, который правил королевством в стародавние времена, когда мужчины и женщины были сильными.
– А что с ними случилось? – спросила девочка, усаживаясь, как обычно, на мохнатый коврик перед очагом, где старик в своем старом плетеном кресле пускал клубы дыма из кальяна.
– Они ослабели, размякли, – ответил Парус. – Жить было легко, в королевстве царил мир. Человек не любит жить мирно. Это идет наперекор его натуре. Вот люди и начали спорить по пустякам, и эти ссоры привели к войнам. А война – это такая вещь, которую легко развязать, но очень трудно остановить. Так началась Многосторонняя война, а к тому времени, когда она закончилась, остались лишь разрозненные, слабые племена. Они ушли на болота и в горы и стали жить особняком, чураться других племен. Старые города опустели и разрушились. Теперь их, как и нас, посещают духи прошлого. – Парус затянулся и выпустил струйку ароматного дыма, который заклубился в восходящих токах горячего воздуха над очагом и рассеялся под соломенной кровлей.
О Многосторонней войне Отрава знала все. Вернее, ей были известны все легенды о тех временах – кто знает, что на самом деле правда, а что вымысел? – но ей нравилось слушать старика. Паруса считали чудаком, как и ее. Он держался особняком и избегал общества односельчан, на долгое время куда-то уходил и всегда возвращался с новыми рассказами. В остальном он был совершенно безобиден, но одного того, что Парус странствовал, было достаточно, чтобы родители наказывали детям держаться от него подальше.
От внешнего мира ничего, кроме зла, не дождешься. В окрестностях Чайки жили эльфы, тролли, гоблины и прочая нечисть, для которой и имени-то не придумано. В деревне даже поговаривали, что в жилах старика течет толика эльфийской крови. А то что-то он уж больно шустрый для своих лет, не к добру это… а – Но в тебе, девочка, – проскрипел Парус после долгого молчания, – живет древний дух, тот же, что и во мне. Ты никогда не будешь довольна жизнью здесь, потому что дальновиднее, чем остальные.
– Временами мне хочется просто быть… счастливой. Счастливой тем, что я имею, – призналась Отрава. – Как другие девушки.
– Ах-xa – прокашлял старик и махнул своей морщинистой, обветренной рукой. – Не пугай довольство со счастьем, Отрава. К тому же, – добавил он, уставившись на огонь невидящим взором, – одни рождаются там, где им место, а другим приходится это место искать.
