Кристиана Барош - Маленькие радости Элоизы. Маленький трактат о дурном поведении
— Это существенно, видит Бог! — заключает Элоиза, обращаясь к своему пупсу. Выражение она позаимствовала у дяди Шарля, который приезжает в Параис только тогда, когда черешни начинают сыпаться дождем. Ей нравится, когда он так говорит, дядя Шарль. Может быть, потому, что он при этом грозно тычет пальцем в папу и богохульствует не хуже Дедули. «Андре, — говорит он, — твои предпочтения на бирже смехотворны, найти золотоносные рудники на островах Тихого океана почти столь же вероятно, как слитки золота у тебя на чердаке. А это существенно, видит Бог!» Нет, в общем, все, что он говорит, ничуть не интересно, это их взрослые дела, но «существенно» — такое красивое слово!
Для сестры Сен-Дамьен жизнь — юдоль слез, а для Магделены («Вот уж кому это имя совсем не подходит», — говорит Дедуля), — в общем, той Магделены, которая терзает фисгармонию в церкви, она — короткая, к счастью: «Господи, поближе к Тебе, Осанна, и пусть все скорей пройдет!»
— На вкус и цвет товарища нет, — усмехается мама.
Бабуля на сей раз молчит.
— Если ей хочется жить подольше, то только для того, чтобы надоедать всем на свете, — бормочет Дедуля у себя в саду, — всем и каждому плешь проедать.
Конечно, никакого смысла говорить об этом ей самой нету: она все равно не слушает.
— Так чего же они орут-то там, как ненормальные? — повторяет Элоиза. — Скажи, ну, скажи, наконец!
— Не повторяй за мной ничего, дурочка, а то сейчас нам обоим от Камиллы влетит! Дело в том, что у твоего папы вскочил фурункул не на том месте.
— Что значит «не на том месте»? А на каком?
Дедуля внимательно смотрит на Элоизу и удовлетворенно хихикает. Желание этой девчушки все уточнить ужасно его радует. На днях Камилла воскликнула в сердцах, что, мол, эта девчонка у меня уже вот где… и что таким паршивкам, как она, прямая дорога в ад до конца времен, потому что они не дают никаким своим родственникам жить спокойно! А надо сказать, что Элоиза тогда всего-навсего вывернула полную баночку Ритоновой присыпки на бабкину шляпу из соломки, и Камилла безуспешно пыталась отчистить ее пылесосом. Как же — отчистишь: тальк так и липнет ко всему, нипочем не отдерешь…
Конечно, Камилла тут же получила свою порцию вопросов насчет того, когда наступит этот самый конец времен? Элоиза желала знать точно, и немедленно. Ее жажда познания не терпела промедлений. Или — терпела с трудом.
Мадам Миньотт, прачка, проворчала, орудуя вальком, что еще не завтра.
Ответ был обтекаемый, и на лице Элоизы появилось характерное выражение: «давай-выкладывай-все!» — обычно сохраняющееся до тех пор, пока она не получит мало-мальски вразумительного объяснения. А такое случалось не часто.
— Ну, ладно: у твоего милого папочки на заднице вскочил чирей, вот и все!
Элоиза, разинув рот, уставилась на деда, потом побежала к себе в комнату, стащила штанишки и попыталась рассмотреть свою круглую попку в зеркале: господитыбожемой, да как же это так? Оделась снова, бегом вернулась к задремавшему было опять Дедуле и принялась тормошить его.
— Эй, просыпайся! Если он туда вскочил, этот чирей, то как он там удерживается? Почему не скатывается?
Дедуля приоткрыл один глаз и сердито взглянул на внучку:
— Дашь ты мне поспать или нет, негодница?! Если уж тебе угодно знать все, не скатывается, потому что застрял, поняла? А теперь — оставь меня в покое. И спроси лучше у мамы, ей виднее во всех смыслах, кому про это знать, как не ей.
Элоиза отступила.
— Отлично, пойду сейчас спрошу у мамы.
— Нет уж, если хочешь собственную задницу поберечь, — посоветовал Дедуля, — подожди, пока она с ним свои дела закончит, а то плохо тебе придется!
Элоиза крадучись подобралась к двери и затаилась: что там слышно?
— Нет, ну как я мог подцепить эту дрянь, — стонал папа.
— От занозы! — И мама ледяным тоном добавила, что если бы он как следует обтесал в лодке доску, на которую садился, да если бы носил плавки под шортами, да если бы мылся каждый день…
— Черт побери! — хнычущим голосом прервал ее папа. — Чем ругаться, поменяй лучше пластырь с антисептиком! Хочу напомнить, что больно мне, а не тебе! Это я страдаю!
— Попробуй об этом забудь! Дашь ты забыть! Я уже сто раз говорила: никакого смысла наклеивать пластырь на гнойник, а ты не даешь мне обработать болячку!
— Да ты же мне делаешь чертовски больно, эй! Какая это болячка, это чирей, почти карбункул!
— Замечательно! — воскликнула мама. — Тогда я иду звонить доктору Камю: у мужа карбункул, с этим мне самой не справиться! Кроме того, перед доктором-то ты не решишься так выпендриваться, как передо мной!
— У тебя нет сердца, Элен. Я знал это с самого начала: ты бессердечная, в точности как мой дорогой папочка!
Ничего себе! Нет, сейчас не время к ним лезть. Элоиза мигом смылась. Вернулась к себе в комнату, достала из ящика с игрушками голыша, которого тоже звали Андре, наполнила водой тазик, усадила его туда: мойся давай, отмокай как следует, старина, иначе у тебя вскочит чирей на попе — как у папы!
Когда приехал доктор Камю, папе все еще приходилось изображать из себя стрелка, целящегося в мишень из позиции лежа, хотя «когда приходится лежать на животе, совершенно нечем дышать», — изливался он в жалобах, закатывая глаза.
— До чего же прелестный фурункул вы себе отрастили! — прямо-таки обрадовался врач. — Набух, что твоя весенняя почка, того и гляди лопнет, а сейчас вроде бы не сезон, чтобы почкам лопаться!
Элоиза удивлялась все больше и больше: какое отношение эта штука имеет к почкам? Она тоже должна лопнуть — и что оттуда вылезет? Из почек появляются листики, а оттуда? Девочка побежала к калитке и стала поджидать там. Когда мама вышла проводить доктора, Элоиза попрощалась с ним так же, как это делал всегда Дедуля:
— До свидания, господин коновал!
Камю ходил с Дедулей в школу, вместе с Годоном и еще некоторыми другими.
— Меня больше не заманишь вкалывать на твоих отпрысков, урод ты этакий! Даже не потрудился, черт тебя возьми, научить свою внучку вежливости! Всего доброго, мадемуазель! Бьюсь об заклад, старикашка еще мно-ого новых слов нашептал тебе на ушко.
— О, да! — заверила доктора Элоиза, глядя ему прямо в лицо. — Вот только я не все понимаю. И раз уж мне надо знать обо всем, скажите: это правда, где и как у папы чирей застрял? На каком таком «не том месте»?
Мама, Дедуля и доктор Камю чуть не упали.
— Дедушка, — мама говорила очень сурово, но глаза ее смеялись, — у вас все-таки язык без костей! Теперь она станет повторять это на все лады с утра до ночи!
Доктор уже сидел в машине — бедняга, его всего трясло! — и, засунув голову под руль, вставлял куда-то ключик. Нет, эти взрослые все-таки очень странно иногда себя ведут! Наконец ему удалось сдвинуться с места, и его развалюха на дороге набрала нормальную скорость. Наверное, у его машины, как у папиной, проблемы с зажиганием.
Элоиза проводила его глазами, потом снова спросила очень твердо:
— В каком именно «не том» месте у папы застрял чирей?
Но ее собеседников уже и след простыл, а бабуля Камилла закричала:
— Идите ужинать, все за стол, пора!
Так никому и не удалось узнать точно, где застрял чирей у папы, зато ягодицы Элоизы, непрестанно расспрашивавшей всех, по этой причине сильно покраснели.
Что касается Дедули, он улыбался: усваивать новое всегда очень непросто, процесс познания требует времени и самоотверженности.
Кстати, «самоотверженность» — что это такое?
4
Палочка
— А-а-а! Эта бабуля Камилла просто какая-то паршивая святоша! — вопила Элоиза, стоя на своей кровати с изогнутыми стенками.
Все заторопились к ней, кроме Бабули, которая, как обычно в этот час, пела в церкви.
Элоиза топала ногами, продолжая поминать Господа и его «мирских монашек», как говорил Дедуля, но внезапно она затихла: вошел папа, а Камилла все-таки папина мама. И Элоизе пришлось теперь ругаться про себя.
— Не понимаю, о чем ты? — спросил папа, который и впрямь ничего не понимал. Он никогда не слышит ничего, что его прямо не касается. Тем не менее, Элоиза насторожилась:
— Мышьяк и старые кружева… — напевала она, а злость и горе грызли ее изнутри. — В фильме они такие симпатичные, эти две старушки, правда, симпатичные, не то что эта… эта Бабуля, чтоб ее!
Все сомкнулись вокруг нее тесным кружком.
— Погляди, что ты сделала со своей постелью, — выговаривала мама, считавшая своей священной обязанностью проливать свет на все, что в жизни не в порядке, и наводить немедленно этот самый порядок.
— Плевать мне на постель! — во всеуслышание объявила Элоиза. — Бабуля швырнула мою палочку в печку!
Папа вытаращил глаза, мама распахнула рот — ну, просто чемодан, иначе не скажешь, зато Дедуля, наоборот, тесно сомкнул под закрученными кверху усами свои сморщенные губы. Ритон, спотыкаясь и падая каждые десять шагов — «в собственных ходулях путается, — говорил Дедуля, — что поделаешь, наследственность! Его отец был точно такой же до семи лет…», Ритон семенил на кривых ножках к сестре, пуская пузыри и бормоча что-то непонятное.
