Олеся Николаева - Любовные доказательства
— Сломаешь ведь руку, гад!
Стас отскочил в сторону, Сёма очухался от крика, выпустил противника из рук, перевернулся и сел. Сел и Крольчатников, близоруко щурясь и хватаясь за голову. Наконец, он остановил блуждающий взгляд на Сёме, сфокусировал на нем огромные расплывающиеся зрачки и напал на него с новой силой:
— Так ты еще здесь!
Сёма тоже, в свою очередь, кинулся на Крольчатникова. Таня и Маня дружно заорали. Стас забегал, засуетился, изображая деятельность. Однако противники колотили теперь друг друга вяло и лениво, будто в замедленной съемке: не было былого огня, энтузиазма борьбы, пафоса и напора. Тузили друг друга в строгой очередности: Сёма ударит — ударит Крольчатников, Крольчатников пнет — пнет и Сёма, Сёма махнет рукой — Крольчатников замахнется. Так толкались, вмазывали, врезали, поддавали друг другу, пока не переплелись в единую кучу малу.
Наконец Сёма изловчился и ухватил Крольчатникова за ухо, тот ответил тем, что зажал Сёме нос. Тогда Сёма надавил Крольчатникову на глазное яблоко. Тот затрепетал от боли, выпустил было Сёму из рук, но это оказалось только маневром, потому что он тут же припал к Сёминому лицу и от отчаяния впился зубами в его теплую и мягкую щеку.
Сёма чуть не заплакал от боли, ущипнул изо всех сил Крольчатникова за могучую шею, но тот возопил, не раскрывая рта, утробно и грозно и окончательно стиснул челюсти.
У Сёмы в глазах зарябило, поплыло, тошнота подкатила к самому горлу. «Я умираю», — подумал Сема, выпуская врага и тяжело замирая.
Крольчатников мрачно встал, вытер рот пятерней и перешагнул через Сёмино поверженное тело. Его вдруг замутило от брезгливости и отвращения и, зажав рот, он кинулся в ванную.
Половина Сёминого лица была измазана кровью.
— Растерзал, изверг, убил, загрыз! — крикнула Маня под дверью ванной.
— Сёма, вы меня слышите? Очнитесь, Сёма! — умоляла Таня, тряся его за плечо и пытаясь пальцами открыть глаза.
— Папочка! — рыдал Лёва. — Папочку убили!
Сёма посмотрел на них, будто не узнавая, будто издалека.
— Где я? — слабым голосом спросил он.
— Вы у нас, — успокоила его Таня. — И вы — живы! Вот только рану я вам сейчас промою — и все!
Намочила вату водкой, вытерла щеку. Потом влила в рану йода. Прижала ватой, чтобы не растекался.
— Что там? — почти шепотом спросил Сёма.
— Пустяки, — улыбнулась она, — царапина.
Сёма привстал на локте, перевернулся на одно колено, потом подставил другое — встал, наконец. Прошел несколько шагов — голова кружилась. Что-то горячее, густое стекало со щеки на шею, забиралось под воротник…
Столкнулся в дверях ванной с Крольчатниковым, с ненавистью взглянул на него.
— Только, пожалуйста, не смотрите на себя в зеркало! — закричала Таня.
Как же, не смотрите! Посмотрел. Огромная кровоточащая рана. Рваная. Края неровные, кожа лохмотьями, мясо высовывается… И кровь, кровь!.. Пол-лица залито йодом.
— Царапина говорите? — вышел из ванной, оглядел присутствующих.
— Папа, папочка! — кинулся к нему Лёва. — Ты ранен!
— Вызывай скорую, Лёва. И милицию тоже. Пусть приедут — разберутся. За такие дела — сажать надо.
Мрачно прошествовал к дивану, держась рукою за щеку. Вата набухла от йода и крови.
— Я сейчас же отвезу вас в больницу, в травмопункт, — предложила Маня. — Но, возможно, в этом даже нет необходимости. Мы все продезинфицировали, сейчас пластырь наклеим, и вы будете еще красивее, чем раньше.
Сёма замахал руками, прижимая вату к щеке плечом:
— Мне швы надо накладывать! Шрам теперь на всю жизнь останется! Вызывай скорую, Лёва.
В Сёмином голосе звучала обида.
— А потом — сразу милицию.
— Благородный шрам, добытый в честном бою, при защите женщин! — Маня патетически протянула к Сёме выразительные руки. — Такой шрам — лучшее мужское украшение.
Подсела к Сёме на диван, погладила его по плечу:
— Зачем нам милиция, Сёма, правда?
— Такое должно быть уголовно наказуемо. По закону. А в больницу меня скорая доставит. Может, у него зубы инфицированные, может, он мне СПИД какой-нибудь в кровь занес, кто знает! А там проверят.
— Папочка, я же телефона не знаю.
— 01 — милиция, 02 — скорая.
— 01 — пожарная, — поправила Маня. — Или вы и пожарников хотите сюда позвать, чтоб уж все сразу?
— Милиция 02, Лёва, скорая 03, — железным голосом приказал Сёма.
— Сёма, может, не стоит — милицию? — Таня опустилась перед ним на ковер, заглянула в глаза, руки даже просительно прижала к груди — совсем так же, как когда она была Коньком-Горбунком.
— Папа, они там адрес спрашивают, куда приезжать.
— У меня есть их адрес — в куртке, в правом кармане.
— Сёма, а может, все-таки повременить с милицией, а? Ну, пожалуйста, ну ради нашей дружбы. Ради меня.
— Ради вас я и вызываю, — спокойно ответил он. — Сегодня он меня, завтра — вас. Я и хочу вас избавить от такого…
Он с презрением посмотрел на Крольчатникова.
— Выйди, Крольчатников. Уйди с глаз долой. Прошу! — Маня указала рукой на кухню.
Тот послушно встал в позу «чего изволите», поплелся в указанном направлении.
— И ты следом, — Маня метнула повелительный взгляд на Стаса.
— Папа, я нашел их адрес.
— Нашел — так диктуй!
— Сёма, вы это серьезно? — удивилась Маня.
— А там трубку уже повесили…
— А ты опять позвони!
Таня и Маня переглянулись.
— Сёма, — ласково начала Таня, — видите ли, дело в том, что Крольчатников — в некотором роде мамин муж. И даже не в некотором роде, а настоящий, законный. Во всех смыслах. Он тут живет, понимаете, Сёма? И он просто взял и пришел к себе домой. С другом. Ведь он имеет право приходить домой? А тут — вы… Он и подумал…
— Ну и законно же он пришел, если за два часа до его появления свет потушили, к телефону подходить боялись, двери забаррикадировали. Значит, не очень-то законный, не очень-то во всех смыслах муж!
— Я — муж! — раздалось из кухни, и что-то грохнуло об пол.
— Заткнись, придурок! — Маня старалась перекричать грохот. — То есть как это, Сёма, не во всех смыслах? Вы что имеете в виду?
— А друг вон всю мебель переломал! Хорош тоже друг! Настоящий пьяный дебош! — Сёма никого не слушал и только грозил указательным пальцем, направляя его то и дело, как дуло пистолета.
— Так друг же, — мягко объяснила Таня. — Ну, расслабились, погуляли, решили продолжить дома, в кругу семьи. А тут — вы. И сразу, не разобравшись, — рраз! — и любимому другу, гостю — по морде. Хозяин, как вы понимаете, возмутился.
— Папа, там занято.
— Звони, Лёва, звони. Посмотрим, как на это отреагируют органы правопорядка. Злодейское нападение с нанесением тяжких телесных повреждений гражданину США. С последующей материальной компенсацией, — пригрозил Сёма. — А что вы думаете, я могу с такой рваной щекой на работу выйти?
— Нет, ну представьте, — Маня встала пред ним в выразительной трагической позе. — Допустим, Крольчатников — это вы. Вы устали. Вы торопитесь к себе домой, к любимой жене, пригласили любимого друга, думаете — вот сейчас, дома, вас ждет покой, уют, ужин, а тут — чужой мужик.
— Я не мужик, — оборвал ее Сёма. — Я был гость. Вы меня пригласили. А потом, когда возникла опасность, вы сами просили вас подстраховать. Я встал на вашу защиту.
— Да, конечно, вы — гость, и гость благородный и желанный, вы — настоящий агент страхования, — подхватила Маня. — Но для него-то вы кто? Вот я и сказала: чужой мужик. Между прочим, даже не видно, что иностранец. Ну так вот — вы приходите домой. Дверь, как вы свидетельствуете, забаррикадирована. Вы опрокидываете баррикады — в тревоге, в смятении — и что? Что же вы видите? Возле вашей жены — чужой незнакомый мужик, который к тому же бьет по морде любимого друга!
— Вот именно! — Стас вырвался из кухни и, размахивая руками, дошел до дивана. — Истинная правда! Я пришел мирить, а меня…
— Пошел обратно, — приказала Маня.
— Адрес такой, — Лёва расправил на коленке бумажку с адресом.
Маня нажала на рычаг.
— Положи, детка, трубку. Кажется, мы пришли к разумному выводу, что милиция ни к чему.
— Я не понимаю, — в отчаянии закричал Сёма. — Вас же напугали, унизили, оскорбили! На ваших глазах мне, вашему защитнику, нанесли тяжкие увечья, травмировали… Меня, вашего гостя, валяли по полу, били ногами, изувечили… А вы теперь порете какую-то, извините, чушь о законном и добродетельном ревнивом муже! Лёва, звони еще раз. Я настаиваю! Из принципа.
— Сёма, — спокойно сказала Маня, вырывая из розетки телефонный шнур, — я думаю, вас не поймут. Против вас — факты. Смотрите, как бы вам самому не пришили дело, не приперли к стенке, не стали вымогать доллары. Вы же в бесправном государстве, Сёма! На что вы рассчитываете?
— Ничего, — ответил Сёма, вставая, — выкрутимся как-нибудь. Мы ведь не гордые. Можем и из гостиницы позвонить. Вот только возьмем документик из больницы и позвоним.
