Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют
Ниже фамилии было выгравировано: «профессор».
– Проходите, Альхен, – пригласил Лонгин Антонович и, помедлив из-за того, что опасался наступить ей на ногу, шагнул вбок от двери.
6
В просторном, с паркетным полом коридоре она увидела слева ряд дверей. Темновато, Виктор включил свет, платиновые волосы матово блеснули. Стоячее зеркало – чуть повернуться перед ним, поправить мозаичный обруч на волосах. Силуэт отнюдь не скрадывается воздушными шальварами…
Глаза парня. Они кажутся фиолетово-чёрными, в них – её крохотное отражение.
– Виктор, не держи девушку на больной ноге, – недовольно сказал профессор.
Она выразила голосом ласку:
– Спасибо, Лонгин Антонович, я выдержу…
Осторожно ступила – гримаска, как от боли. Взгляд парня скользнул с её лица на стопу – участливый, почти горячий.
– Извините, что это я… – он чуть наклонился… секунда-вторая, третья… сейчас возьмёт её на руки.
– Идёмте, сядете в кресло, – руки протянуты, но он намерен лишь поддерживать её.
– Я дохромаю. Куда – в эту дверь? – адресовала ему тоном упрёка.
Он поспешил за ней, хромающей, в комнату: у стен – стеллажи с книгами от пола до потолка, палас во весь пол, венские стулья, поодаль от окна – тахта. Кресло стояло в другой стороне, Алик замешкалась:
– Лонгин Антонович?
Тот отозвался из коридора, что ополоснёт руки и приведёт себя в порядок с дороги. Она отвернулась от кресла, направилась к тахте и села, шальвары приходились чуть ниже середины икр. Осторожно сняв босоножку, вытянула упругую крепкую ногу на тахте, взглянула на Виктора:
– Растяжение... побаливает.
– Наверно, надо приложить холодное.
Она вскинула ресницы:
– У вас есть лёд в холодильнике? Можно сделать компресс?
Кивнул, сумев, не улыбаясь, выразить трогающую чистосердечную учтивость. Он отправился за льдом, Алик внимательно оглядывала комнату: книги, книги. Их много и в квартире её лучистого воздыхателя Гаплова, но там, нетронутые, они на полках то и дело расступаются, и из уютных промежутков глядят морские раковины, статуэтки, кораллы, шкатулки. Гаплов лечил неутолимое сердце окружающими вещицами.
Виктор вернулся, и она в ветреной злости на себя подумала: ей не помешал бы компресс на сердце! Малый принёс льда в вафельном полотенце и целлофан. Она произнесла с вызывающим ехидством:
– Чудесно! Вы не поверите, как я вам благодарна!
– Да ради Бога, – отреагировал он дежурной фразой, постелил на тахту под ногу девушки целлофан и поместил на лодыжку завёрнутый в полотенце лёд.
Какие деловитые движения. Пальцы ни на миг не прильнули к её коже. Неужели его взгляд только что был почти жарок?.. Он из терпеливых удильщиков, и когда подсечёт – уже не сорваться. Вещь с двойным дном.
– Вы родственник профессора? – спросила она равнодушно.
– Нет.
– Но живёте тут?
– Да.
– Вы домработник? – бросила, внутренне негодуя: «Это не может быть так обыкновенно!»
– Я у Лонгина Антоновича в штате института, – он стоял перед нею с видом, что сейчас сунет руки в карманы брюк и ухмыльнётся: «Ну так какие ещё вопросы?»
Алик устроила ногу на тахте поудобнее, шевельнула пальчиками с малиновыми ногтями. Её интересовал профиль института, и она услышала: нефтепереработка, нефтехимия.
– А с профессором… – начала она, выражением и тоном намекая, что спрашивает о слепоте, – как это случилось?
– Было до меня. Он не любит рассказывать, – небрежно поставил точку Виктор.
– Его работе не мешает?
Молодой человек объяснил: работает, дай Бог каждому! В науке и не только в ней достаточно подобных примеров.
– А почему он не в Москве живёт?
– Мог бы – сам не хочет. Как-нибудь потом расскажу...
«Потом» гарантировано, отметила она. Какая отточенная уравновешенность в нём, невозмутимо стоящем уже несколько минут!
Брюки, рубашка на нём импортные, но надо бы – от портного. Ах, как она одела бы его!
– Ни о чём не хотите меня спросить? – сказала и вдруг смутилась.
Он с любезной готовностью спросил:
– В каком институте учитесь?
В технологическом, но теперь уже – училась! Её ждёт работа в Доме моделей, сообщила она, кстати, там скоро показ мужских новинок осеннего сезона – можно достать ему билет. А если его интересуют женские модели, то это в будущую пятницу... между прочим, она сама манекенщица и покажет модели того парня, что в лесу проводил её к машине. Денис – он окончил их институт в прошлом году.
Сняв компресс, принялась растирать щиколотку. Выдержка иссякла, тело требовало движения. Вдев стопу в босоножку, Алик встала, пошла к стеллажу, зная, что малому видны сквозь лёгонькую ткань шальвар очертания трусиков на её подвижных ягодицах. Корешок одной из книг выступает из их ряда, на корешке – латинские буквы, она протянула руку. О, Кама-сутра… на английском? Нет, кажется, на немецком. Она раскрыла книжку, основательно зачитанную, иллюстрации – одна, вторая, третья… обнажённые парочки в позах… Алик повернулась к нему, не исключая, что он заберёт Кама-сутру. Но Виктор сделал только шаг, в нём уже не было бесстрастности, он охватывал её всю красноречивым взглядом. Она тоже повела глазами по его фигуре сверху вниз, заметила кое-что: о, парень в порядке! Подумала – глаза её наверняка блеснули; держа книжку в руке на отлёте, сказала тихо и доверительно-серьёзно:
– Если бы не нога, я бы сейчас вам станцевала… танец живота.
Ну, подойди же! Нет, не двинувшись, обронил вопрос:
– Любите танцевать?
Она возвратила книгу на полку и поведала, что в институте занималась в кружке современного танца. Спросила:
– Вы, наверно, любите меланхоличную музыку?
– Необязательно… люблю и темп.
«Поверю тебе на слово!» – мысленно воскликнула она.
7
Ему пора на кухню, сказал он, а она может тут посмотреть книги – окинул стеллаж взглядом. Есть поэзия, вон Бальмонт, а там – томик Гумилёва из букинистического… Точно так официант в ресторане предлагает: есть суп харчо, бефстроганов… Нет, объявила Алик, она пойдёт с ним.
В коридоре указала на двустворчатую дверь: здесь у вас что?
– Как вам угодно – столовая или гостиная. – Виктор толкнул застеклённую створку: в глубине комнаты – резной ореховый буфет; сколько хрусталя! Часы-шкаф. Принадлежало всё это купцам? графам? Посреди комнаты – большой полированный стол морёного дуба; а сколько лет этой люстре? хрустальные подвески в три ряда – висячий трёхступенчатый пьедестал да и только. Какая милая во всём надёжность!
Вошли в кухню, Алик оценила её вместительность, царящую в ней чистоту, воскликнула, словно прищёлкнув языком:
– Порядочек!
– О, я польщён, – соскользнул он на игривость, наконец-то! – А у вас разве не так?
– Так… увидите. – И ясный прямой взгляд ему в глаза.
Глаза ответили. Теперь можно легко обратиться к нему на «ты» – непринуждённо подхватит. «Виктор!» – мысленно произнесла она по-своему, с ударением на втором слоге, услышь, как я называю тебя! моё отражение в твоих глазах до того чётко, что я вижу обруч на волосах. Брось играть, расслабься, ведь я же не играю: вот она я – как на ладошке. Мы поняли друг друга. Мы одни здесь, мы рядом, нам просто и хорошо – разве нет? Молчание, до предела насыщенное смыслом. Ничто не мешает – звуки за окном отдалились и пригасли, по тенистому переулку почти нет движения. Из соседних домов донеслась музыка – видимо, магнитофонная запись, искренне грустящий юношеский голос выводил:
Я тебя называл самой лучшей на свете девчонкою
И не думал, что будешь ты зваться чужою женой…
– Подпоём? – произнесла она с бархатистой ноткой, запела: – Я тебя называл… – и оба вдруг захохотали, едва не сталкиваясь лицами.
Обещала танец, сказал он, а начала с вокала. И как? О!.. – кивнул и затем ещё картинно поклонился. Обмен комплиментами, милая болтовня о любимых мелодиях, о фильмах. Он зажёг газ, поставил на плиту кастрюлю:
– Собственно, обед уже готов – только подогреть.
Что будем есть? Украинскую солянку с копчёной свининой. Хо, никогда не пробовала! Понравится – научу варить. Она воскликнула: тебе цены нет! окончил кулинарный техникум? Нет, кулинарией занимается приходящий человек, а я только подучился немного… Она помолчала. И:
– Ты разведён?
– Я не был женат.
Алик глядела тепло, внимательно:
– Я тоже не спешу…
Спросила: ты местный? Если она имеет в виду Урал, то да. Я из города-призрака – дал он понять, что названия города нет на карте по причине находящихся в нём объектов. На одном из них отец был главным инженером, умер в прошлом году. Мать уже вышла замуж. У него две сестры, у них свои семьи. Почему он оказался здесь? Отец был другом Лонгина Антоновича… Замолчал. Она подумала: «У тебя тут какая-то выгода и немалая». Пауза. Алик спросила с запинкой:
– Тебе здесь… удобно?
Он слегка пожал плечами. Расскажешь, подумала она, всему своё время… А у неё папа – начальник цеха почтового ящика (почтовыми ящиками называли предприятия, которые по соображениям секретности обозначали лишь как почтовые абоненты). Мама – врач-косметолог.
