Игорь Гергенрёдер - Грация и Абсолют
4
На переднем сиденье «волги» она видела немолодого широкоплечего мужчину в пёстрой рубашке с короткими рукавами. Зеркало отражало его тёмные очки, продолговатое лицо, выступающий ребром как бы сжатый с боков нос. Блондин, садясь за руль, сказал ему с той обходительностью, когда не ожидают возражений:
– Забросим девушку в город? Она ногу повредила.
– Забросим? – переспросил пожилой словно бы в брюзгливом полусне, что выражало подтрунивающую игривость.
Губы Алика слегка тронула улыбка.
– Забросим, закинем, запулим... – проговорил мужчина так, будто начинал читать стихотворение.
Молодой словно обиделся:
– Извиняюсь, мы её не будем забрасывать. Мы отвезём её в город, как положено, – и включил зажигание.
Она положила обнажённые руки на спинку переднего сиденья и смущённо потёрлась носиком о своё запястье:
– Мне неловко... помешала вам искать ягоды...
Человек в тёмных очках сказал серьёзно и веско, будто осаживая с трибуны:
– Не много ли извинений с обеих сторон? – Всё это время он не двинул шеей, и, поглядывая на его лицо в зеркале, Алик подумала, что очки что-то чересчур темны.
Блондин, аккуратно ведя машину по тряской грунтовке, на миг обернулся. Кожа у него была чистая, смугловатая, а во взгляде удлинённых глаз отсутствовала неопределённость.
«Ты вспоминаешь, считаешь, сравниваешь, задаёшься вопросами, – понимала Алик, – и благосклонно глядишь на луговую дорогу. Но зря не опасаешься заблудиться».
Пожилой, ни на сантиметр не повернув голову, спросил:
– Вывих в каком месте?
– Где щиколотка.
– Опухоль? – спросил он, не шелохнувшись, и ей стало ясно, что уже не легкомыслие говорит его устами. Говорила пасмурная тяжесть, и Алика всколыхнуло: «Ведь он же слепой!»
– Опухоли нет... извините... – её тут же покоробило: он понял, за что она извиняется. Как бы устраивая поудобнее больную ногу, пересела, чтобы не видеть в зеркале непроницаемые очки.
Молодой за рулём адресовал ей:
– Пропал ваш денёк на природе! Жалко?
– Жалко. Мне так жалко... – сказала она кротко.
«Волга» выкатила из леса, водитель притормозил перед перегруженным шоссе и, обернувшись, не сразу отвёл глаза от девушки.
Пожилой произнёс густым баритоном:
– Как малину-то не любить… – и добавил назидательно: – Рясная малина – богатые хлеба!
Рясная, пояснил, значит обильная. Уходят, забываются выразительные слова.
Не двинувшись, он спросил:
– А пироги с гречневой кашей и мёдом вы любите?
– Не пробовала… – уронила Алик тоном вины.
Блондин мягко ввёл «волгу» в поток несущегося к городу транспорта. Спутник проговорил, будто изумляясь тому, о чём сообщал:
– В моих родных местах в эти дни, бывало, да… пекли пироги с гречневой кашей и мёдом и созывали соседей.
Алику показалось, что водитель втихомолку улыбнулся. Человек же в тёмных очках заговорил, будто ссорясь:
– Чтобы вам ещё больше стало жалко, чтобы вы очень жалели об этом дне – вы должны с нами пообедать! – и адресовал парню: – А, Виктор?
«Викто-ор!» – мысленно повторила она, перенося ударение на второй слог.
Следя за дорогой, блондин сказал девушке:
– Насчёт вашей ноги… Лонгин Антонович может из дома позвонить врачу. У него лучшие в друзьях.
«Лонгин» похоже на ангину, мелькнуло в уме девушки.
– Записано в святцах, часто встречалось у староверов, – сказал человек в очках, привыкший, что его имя кажется странным, – в юности, а я на три года моложе советской власти, мне бывало неприятно.
«Ему пятьдесят четыре», – мимоходом отметила Алик, встретила в зеркале взгляд водителя. Оба прислушивались к иному, к своему напеву.
Виктор двинул баранку, глядя в задний борт мчавшегося впереди «газика» и намереваясь его обогнать.
– А вас как зовут?
– Алик, – вырвалось у неё.
– Ага, – заинтересовался Лонгин Антонович, – и если кто-то собрался с вами в кино, он говорит: иду в кино с Аликом?
– Да.
Виктор, не спеша обгонять «газик», поднял глаза к зеркалу и обменялся с нею улыбкой. Пожилой между тем говорил:
– Александра? Алла? Альбина?
Ему ответили, и он так, будто это вытекало из ответа, уведомил:
– Едем к нам на воскресный обед.
«Волга» катила по улицам города.
– Ну… я не могу… – пролепетала Алик с выраженной нерешительностью.
Машина встала в тенистом переулке, над нею нависала заматерело-глухая состарившаяся листва деревьев, за которыми в некотором отдалении были видны внушительное закрытое парадное и барельеф над ним: кажется, античная богиня. Не сказать, чтобы казённо-индустриальный, неуютный город насчитывал десятки таких зданий.
5
Лонгин Антонович обратился к Алику:
– Как ваша нога? Пошевелите-ка! Нажмите на щиколотку – больно? Можете наступать?
– Кажется, смогу... наверно, растяжение.
Виктор обошёл машину и хотел открыть дверцу Лонгину Антоновичу, но тот обронил:
– Не мне!
И тогда была распахнута другая дверца. Молодой человек, наклонившись, галантно подставил руку девушке. Она оперлась на неё в мысли о некой заграничной мелодраме, которые пропускали иногда на советские экраны. Девица, повредившая ногу, доверчиво принимает помощь богатенького слепого и его племянника, слепой оказывается главой мафиози, племянник же...
Она взглянула в глаза Виктору брыкливо и, наслаждаясь своей несправедливостью, презрительно. Её тревога бежала впереди неё и спрашивала: где справедливость, если эта детски сияющая кожа, это приманчивое мужество пошленько обманут?
Тем временем хозяин неспешно, немного неуверенно вылез из автомобиля. Сухощавая с широкими плечами и узкими бёдрами фигура сохраняла стройность. Густые русые волосы перебивались сединой. Чёрные очки отвлекали внимание, но можно было заметить чувственность твёрдо очерченного рта с длинной верхней губой. В этом лице интеллигента выдавала себя порода.
Он повернулся – очевидно, угадывая, где стоит девушка.
– Обед с очаровательной гостьей! – произнёс в неподдельном удовольствии. – Я и сам знаю, вы восхитительны! И по обращению Виктора чувствую…
Алик и молодой человек одарили друг друга взглядами.
– Альхен, – ласково на немецкий манер обратился к девушке Лонгин Антонович, – с ногой осторожнее. Виктор, ты что оставил Альхен?
Парень запирал машину. Алик шагнула к беспомощному человеку, прикоснулась пальцами к его локтю:
– Тут как раз бордюр…
– Я ориентируюсь… этот маршрут усвоен, – сказал слепой поникшим голосом и грустно заключил: – Спасибо вам!
Виктор в ожидании стоял перед ними. Лонгин Антонович, точно осерчав на себя за раскислость, распорядился с отчаянной категоричностью:
– Алла, обопритесь на моё плечо! Смелее, не стесняйтесь! А другой рукой – на молодого человека. И мы вас поведём…
Она левой рукой обняла слепого, плечу же блондина предпочла его локоть. Символически опираясь на него и легонько направляя шаг Лонгина Антоновича, двинулась к дому. Парадное раздалось перед нею в приятно затемнённом прохладном объёме, повеяло многолетним уходом за здешней жизнью и досадливо представились тесные подъезды пятиэтажек, в которых живут Боб, Дэн и ещё один её приятель актёр Данков, живёт она. Да и запирающийся кодовым запором подъезд высотного дома, где проживает Аркадий Петрович Гаплов, безнадёжно проиграл.
Поднимаясь по лестнице, Алик исподволь поглядывала на Виктора. «Куда меня понесло?» – повторяла она в себе, при этом чувствуя: парень и пожилой вряд ли станут сообща душить крик о помощи.
– Вы не всегда ездите в лес без… – она чуть сильнее оперлась на руку блондина, – без никого?
– Лонгин Антонович – убеждённый женоненавистник, – с улыбкой ответил Виктор.
– А вы?
– А он – неубеждённый, – пробурчал пожилой, казавшийся сейчас в своих чёрных очках киношной криминальной личностью.
«Женоненавистники!» – Алик беззвучно хихикнула. Опять встретилась взглядом с парнем и ощутила покалывание в мышцах от зуда затанцевать на ступеньках. В этом старом парадном чувствовала себя героиней фильма-ретро: она в загадочном особняке в гостях, влиятельный слепой и его племянник… в ушах зазвучал обворожительный джаз пятидесятых… она невольно ускорила шаг, буксируя старика.
Виктор остановился на площадке третьего этажа.
– Мы пришли, – указал на обшитую кожей дверь, на табличку полированной стали, и девушка прочла фамилию – она была на слуху, такую же носил пребольшой военачальник.
Случайность?.. И Алик, отнесясь к случайности бережно, спросила Лонгина Антоновича:
– Вы не родственник маршала?
– Младший брат.
Разгадка, приглашающая разгрызть крепкий орех загадок. В этой квартире не придётся кричать, но не обернётся ли тем, о чём нельзя будет не умалчивать?
Ниже фамилии было выгравировано: «профессор».
– Проходите, Альхен, – пригласил Лонгин Антонович и, помедлив из-за того, что опасался наступить ей на ногу, шагнул вбок от двери.
