Марианна Гончарова - Кошка Скрябин и другие
А тут парк перекрыли, сержант всех заворачивает – Большой Брат должен как раз сейчас пройти по мосту, со свитой, депутатским значком на лацкане пиджака, жуликоватым – знакомым по фотографиям – таблом, в мерцающих каменьями часах, с барсеткой «Прада» и другими первичными половыми признаками. А сержант – мальчик знакомый – у папы моего тренировался, у нас по вечерам чай пил с сыром после тренировок. Я, помахивая собакой дружелюбно, ему, мол, Гриша, пропусти, а то я в джинсах драных не по-праздничному и вся заслюнявленная, потому что язык Мура у меня на плече уже валяется, хотя щенячий интерес к жизни не ослабевает – этим мы все отличаемся, наша семейка, да. Мы можем уже без сознания на каталке, но интересное не пропустим ни за что, глаз приоткроем, рассмотрим, запомним, запишем.
Гриша добрый мне – ну бегите, только быстро, а то мне попадет. Быстро мы умеем бегать, мой папа – тренер был, говорила я? Но это если налегке, а если волочь на себе уставшую толстенькую собаку, хоть и трехмесячную, но коренастую, сбитую и расслабленную, тут я мировых рекордов по бегу на короткие дистанции не побью. Ну правильно вы догадались, если догадались. Мы вышли один на один, прямо на середине моста, как в кино. Я с собакой наперевес, и он со свитой. Мур, молодец, чуткий, драматургию почувствовал сразу, увидел, что на нас неторопливо и церемонно шествует колонна с предводителем уездного дворянства. Все такие чопорные, стерильные. А он, главный, – ну чисто аум сенрике, что с японского языка переводится как «чистая истина», ну.
Мур, собственно как и я, такого не любит. Ну не любит он пафоса и вот этого вот, как будто люди – небожители, нектар хлебают, пыльцой столуются и не писяют совсем никогда. Вот когда я услышала Амуров потенциал – каКККой у него мощный бААс! Шаляпин впал в депрессию от зависти и удавился бы! Повиснув у меня на руках, мой щен виртуозно откостерил его величие по всем статьям и со всех сторон. Мощно, уверенно, презрительно. Красавчик.
Кстати, как смешно кидаются в сторону, скокают от страха и неожиданности эти пацаны – умора. Нервы ни к черту – чуть с моста не сиганули с испугу.
Да, так я вот что – в последних строках этого поста обращаюсь к тебе, Гриша, если ты меня читаешь, а ты меня точно читаешь, я знаю, особенно после того, как я про тебя написала, что ты книжки покупаешь, да, я хочу перед тобой извиниться. Ты мне только скажи – если тебе настучали в бубен, я могу написать объяснительную твоему начальству, что это я виновата. Или лучше давай я приду к вам в отделение, объясниться по-человечески. Я с Муром приду. И даже попу его пыльную отряхну, чтоб было нарядно. Гриша, прости нас…
Авдотья, она же – Дуня
Дуню мы нашли молочным полуслепым щенком у Прута. Она теперь живет у нас. Зеркала у Дуни нет, чтобы оценить свою красоту, размеры, а поскольку воспитывает ее гигантский пес-лайка Амур, Дуня уверена, что она тоже большая, лохматая, грозная и сильно породистая. А на самом деле по двору бегает черная туфля с белым бантиком примерно тридцать пятого размера, носится и пищит.
К Дуне иногда приходит курица с соседнего двора – перетереть за жизнь. Мы ей симпатизируем за дружелюбный нрав, веселость и странное поведение. Ну вот какая еще курица потащится дружить с нашей козявкой. Курица – человек занятой, она работает несушкой. Поэтому не очень часто появляется даже в своем дворе, а уж в соседний двор – так только ради Дуни. Ну и Дуня вроде бы и не против потолковать о том о сем, ей скучно; ей, грозной гигантской собаке, пообщаться совсем не с кем. Амур же не догадывается, что Дуня тоже большая и грозная, а общаться со шныряющей под ногами мелкотой – нет уж, увольте!
Поэтому Курица стала ее единственной подругой…
Курица жалуется ей:
– Я их несу одно за другим, одно за другим, одно за другим. Не успеваю оглянуться, а уже украли. Как тебе?
– Ну, во-первых, не «тебе», а «вам»! – высокомерно тявкает Дуня, играя плечами и пританцовывая передними малюсенькими, как карандашики, лапками. Действительно, что за фамильярность. Ну конечно, она ведь большая и породистая собака, а курица – она же просто курица. Надо соблюдать субординацию.
Курица не обижается. Она усаживается и, грустно подперев клюв грудью, завистливо квохчет:
– Вам хорошо. Бегаете где хотите, играете, вот черепашку игрушечную хозяйскую с нашего двора спер… стибри… укра… взяли. Свобода у вас.
– Что?! Свобода?.. Да тут все на мне! – Дуня выпучивает и без того круглые свои глазюки и возмущенно лает (она уверена, что басом). – Этот… – Дуня легонько, чтобы Амур не заметил, кивает в его сторону, – спит да жрет. Жрет да спит. А я! Да тут все – я. А еще же мой хвост! Это ведь ужас какой-то.
– А что ваш хвост? – приподымает голову курица.
– Так удирает все время! Лови его и лови. Дисциплины ни-ка-кой! Вот опять, смотри, смотри, смари, смари! Удирает, видишь, удирает! А я тебя сейчас! Щас я! Ой, убежит! Да я тебя щас! Да я! – Дуня крутится на одном месте, пытаясь поймать свой куцый и тоненький как прутик хвостик.
Курица удивляется, вздыхает, на всякий случай понимающе кивает головой, тяжело подымается и ковыляет в свой двор.
Дуня останавливается, вытягивает шейку, удивленно лупает глазами, печально смотрит вслед, усаживается и недоуменно чешет задней лапкой ухо, мол, ну вот, даже не попрощалась, ушла.
Амур лежит на крыше будки на террасе, своей дневной резиденции, по-королевски свесив кисти лап, если можно так сказать, наблюдает за всем этим и вдруг зевает с подвывом.
Дуня подбегает, задрав голову, вся лучится от радости, повизгивает, потявкивает, семенит всеми четырьмя карандашиками, от восхищения теряет над собой контроль и равновесие, валится на один бок, вскакивает:
– Вы что-то сказали, мой прекрасный великий господин?
Амур величественно поводит носом, вздыхает и в сторону:
– Д-д-дурочка!..
Собака Амур выходит гулять. Он шикарный красавец: высокий в холке, широкий в груди, на больших мощных ногах, глаза блестят, клыки чищены у ветеринара, шерсть лоснится, весь черный, с белоснежной манишкой. Его ведут на поводке.
Следом на коротком расстоянии несется вприпрыжку, еле успевает, торопится маленькая беспородная собаченька Дуня. Дуня – козявка, размером с мою туфлю. Дуня парусит ушами, заплетается лапами, скачет, спотыкается, переворачивается, но изо всех сил старается не отставать. Она тоже гуляет! И не просто гуляет, а с хозяином – всем своим видом демонстрирует она.
Амур следует чинно, осознавая свою красоту, силу, благородство, и оставляет вокруг щедрые знаки внимания – на деревьях, столбах, заборчиках, на изгороди, на каждом углу: «Респектабельный господин среднего возраста без в.п. желает познакомиться с серьезными намерениями».
Дуня трусит, задыхаясь, вывалив розовый язычок. Она подбегает к объявлению Амура, насупив мордочку, внимательно читает шепотом по слогам и тоже пишет. Но у нее получается оставить поверх высокопарного, с вензелями и завитушками, брачного объявления Амура лишь короткое, но дерзкое эсэмэс: «Сабаки! Ухадити нимедлина! Он – мой. Писала Дуня».
На обратном пути, подходя к нашей калитке, Амур оставляет на углу коротенькое объявление: «Здесь живет Амур, эсквайр, сын Юкона и Мэри-Камы, трехкратных чемпионов Европы среди ездовых собак».
К тому же углу подбегает утомленная пробежкой Дуня, исхитряется и под объявлением Амура ставит точку: «И Дуня тожы».
В кустах сирени под нашими окнами живут воробьи. Собаки наши с ума сходят, когда воробьи начинают скандалить.
– Молчать! – командует Амур. – Всем молчать, я сказал.
– Да! Вы что, не слышите? – подтявкивает Дуня. – Сказано вам: тишина!
А воробьи все равно орут. Но среди них есть один. Я его узнаю. По голосу. Он кричит как-то совсем по-другому. Как вроде бы жил где-то в другой стране, среди других птиц, среди красивых средиземноморских птиц. Нет, он там тоже был воробей. О нем так и говорили: «Этот воробей из Бессарабии». И все птицы вокруг хохотали издевательски. Но наш воробей прилетел домой совсем другим. Он брезгливо морщит клюв, мол, как вы тут вообще живете, фу! И выделяется среди других местных воробьев акцентом. Нет, по-тамошнему он петь так и не научился, но вот средиземноморский акцент приобрел. И вот все воробьи: «Чив-чив! Чив-чив!» А этот как-то лениво и не ритмично, мол, ну чаов… чаов… чаов… Короче, как-то не старается.
Правда, вчера он сел на нижнюю ветку, зазевался, и Амур клацнул зубами практически по его крылу. Воробей разорался, расскандалился. И никакого акцента. Никакого акцента совсем. Как был деревня, так и остался.
Собака Амур гигантский. Мы брали щенка собаки. Оказался щенок коня.
Если в прихожей становится на задние лапы, может достать до верхней полки и снять оттуда шляпу.
