Марианна Гончарова - Кошка Скрябин и другие
Он уже пометил двери нашего дома, написав на пороге: «Этот дом мой, других котов прошу не беспокоиться. А то плохо будет».
Я очень сержусь. К нам приезжают гости, ко мне приходят заниматься студенты, а тут опять нам свежее послание от кота, прямо на входной двери, где предположительно написано:
«Подайте еду на пропитание. Кот Бурбон желает кушать еду. Кот Бурбон очень любит кушать всякое разнообразное пропитание. Очень-очень-очень».
Чуть ниже:
«Очень».
И заметная внизу двери витиеватая подпись:
Кот Бурбон.
И сбоку P. S.:
«И побыстрей!»
Мон Амур
Дочка Линочка поехала со своим папой выбирать щенка. Выпросила ко дню рождения. Лина мечтала о лайке хаски – чтоб с синими глазами, чтоб белоснежная грудь. Бредила – хаски, хаски… Всем уши прожужжала, у меня будет хаски скоро. Звонила заводчикам, надоедала, ну когда уже, когда.
Наконец поехала. Сначала познакомилась с отцом хаски – дружелюбным, веселым псом, потом с матерью, потом стала рассматривать щенков, слушать объяснения заводчика, а в это время, совершая долгий путь мимо вольеров с грозными собаками, по пересеченной местности к ней упорно, бойко и смело ковылял, нет, продирался щенок западно-сибирской лайки. Он шел выбирать себе хозяйку, нетерпеливо приветливо потявкивая. Он добрался, задрал башку на девочку и рухнул Лине на ногу. И так сидел, иногда вежливо трогая Линкин башмак своей многообещающей плюшевой лапой и с надеждой поглядывая вверх Линке в лицо. Ну и все. Нет у Лины хаски. У Лины есть западно-сибирская лайка.
Двухмесячный толстый, коренастый, коротенький парень, черный, черномордый, с пока молочными, но в будущем карими хорошими глазами, в белых чулках на всех руках и ногах, с белым пузом. И с белой кисточкой на хвосте. Малыша зовут Амур. Если ласкательно, то Мур. А уж совсем нежно – Мон Амур. Так же он отзывается на «Ктовиделмоиключи?», «Идитеужинать» и «А кто у нас в семье самый красивый?».
Это он сначала был такой нежный, трогательный – мы-сами-не-местные, – а сейчас-то мы поняли, что взяли в дом отпетого хулигана.
– Кто это сделал, а? – спрашивают Мон Амура строго, тыкая пальцем в лужу или в разорванные тапочки. Нет, мордочкой мы его не тыкаем, нет. Он у нас особа царственная. В его паспорте всяких записей, не считая разных родительских титулов, больше, чем у меня, жизнь прожившей. А у его мамы – столько медалей, как будто она берлин брала, причем во всех родах войск и со всех направлений одновременно. Поэтому, когда его спрашивают, кто это сделал, Мон Амур уклоняется от ответа, а чаще скраивает морду: да шо ж это делается, люди добрые, а, обижают мальчика одинокого, от папы и мамы забрали…
А наша старая гвардия – кошка Скрябин, Петрович-кролик, Иннокентий-попугай, коты уличные, которые приходят столоваться и уже прописались у нас на террасе перед домом, – Бурбон, Шахтер и Настя В. – они все фыркают, кивают досадливо, как будто приговаривают:
– Говорили мы вам…
Позавчера прибегаю домой, а у нас все Линочкины подруги – Чеба, Чербик, Ксюша и Маричка. О, думаю, сейчас будет весело! Ксюшка обычно у нас по перилам катается. Я это люблю – полирует их хорошо своим пузом. Машка все, что в руки ни возьмет, что ни заденет, все падает, бьется, ломается. Ее детское имя в нашей семье Машка-Разрушительница. Чеба (Алинка) просто громко орет, перекрикивая всех и хватая за руки. Чербик (тоже Алина) обычно поет оперные арии – ну так прикалывается. А Линка суетится, бегает туда-сюда, угощает. А сейчас пришла домой – думаю, что так тихо, – а они чинно кофе пьют и тихо беседуют. Причем не все вместе, как у них было раньше, а по очереди. Сначала одна скажет что-нибудь, все остальные слушают, потом другая ответит.
Я так испугалась. Думаю, ну всеооо – взрослые.
А оказалось все гораздо проще – Амур-Мон Амур изволили почивать. Лежат белым пузиком наружу, башка на подушке, ухи маленькие острые, носик влажный. Лапы сложены на груди – чистый собачий ангел. Девчонки им тихо любовались, боялись разбудить.
Ну а вчера, на праздновании Линкиного шестнадцатилетия, они уже оторвались – сначала танцевали под Агилеру на катке, потом несколько часов кидали шары в боулинге, там даже выпили по глотку шампанского, потом поехали в ресторанчик и там ужинали. Орали, хохотали, шумели, Машка два бокала разбила. Словом, все спокойно – все как всегда. Детский сад.
А потому что Мон Амура с ними не было.
– Мама, мама! Ты говорила, что еще рано учить Амура, – кричит Линка, – а он запомнил команду с первого раза! Я ему говорю: «Сидеть!» – он садится. И даю ему из ладони кусочек мяса.
Линка ушла на репетицию. Беру несладкое печенье, иду к Мон Амуру. Мне не верится, что щенок в два месяца может выполнять команды.
Командую ему, подкрепляя команду жестом:
– Сидеть!
Мон Амур немедленно садится на попу.
– Ай, молодец, Амур, молодец! – хвалю его и даю угощение. Из ладони, как Линка учила.
– Голос! – подаю ему другую команду.
Он внимательно смотрит, поднимает попу и опять плотно садится.
– Нееет, – говорю я ему. – Голос!
Он опять хлопается на хвостик.
– Го-лос! Го-лос! Гооолос!
Песик, не совсем понимая, что от него хотят, но стараясь угодить, чтоб похвалили и дали печенья, кротко протягивает правую лапку.
Я смеюсь так, что малыш пугается и прячется в укромное место, тревожно блестя оттуда глазами.
Амур… Мон амур…
У нас был день города. 550 лет – не кот начихал. В городе – народные гулянья, духовые оркестры, гости со всех концов планеты понаехали, маршируют туда-сюда строем. Ходят колонной нарядные, в прическах, с шарами. Фейерверки, фонари повключали, еще засветло, слепит все вокруг, лазерное шоу, из каждого двора салюты нетерпеливые – нет чтоб ночи дождаться. А у нас дома – интерес другой. Мы никуда – мы люди маленькие, скромные, примус починяем, гуляем с Амуром. Мур, я и Аркаша. Аркаша – это мой садиковский еще друг, партнер по бальным танцам во Дворце пионеров, а также отец моих детей, зять моих родителей. Аркаша, мы его зовем Кузьмич, да. Мы гуляем. Мур весь черный, мягкий, с белой грудью, белоснежными лапами и пыльной круглой попой – такая особенность, объясню дальше. Ему всего три с половиной месяца. Но он умный и экономный. Когда ему интересно, он садится – бережет силы. Вот идем мы мимо наших соседей, а там – американские бульдоги, самые редкие дураки среди собак, чемпионы по глупости. Неучи и гопники. Они видят Мура, их заплывшие глазки наливаются кровью, и начинают они рвать на себе рубахи, плюются яростно, визжат, орут – стоит такой гвалт, что на небе собираются тучи и замолкают от страха птицы. А наш плотный, сбитый щенок – любознательный, сразу усаживается поудобней, где стоял, как в партере, и давай безмятежно разглядывать разъяренных американцев, склоняя башку то к одному плечу, то к другому, растопырив зубья в улыбке на всю свою немаленькую бархатную рожу. И выскакивает американцевый хозяин Птира и орет:
– УБЕРИТЕ СОБАКУ!
Да? У него в вольерах – семнадцать голов, а нашего – уберите. Ну понятно, хладнокровие и выдержка нашей лайки кого угодно могут довести до умопомешательства. А тут американцы в тесных вольерах, без обучения и дрессировки, выращивают их толпами на продажу. Они же вообще, мягко говоря, лабильные. А если правду, то просто истеричные кретины. Бедные.
Ну, я не об этом, гуляем дальше. И вот Мур увидел велосипедиста – интересно же: идет дядька, промеж ног у него сооружение и крутится. Мур в восторге – раз! – и сел опять, припудрив пылью попку. И неловко нам с Кузьмичом все время там у него руками елозить, отряхивать под хвостом. Так и ходит вразвалочку, весь бархатный, глубоко черный, грудь и лапы – белые, а пятая точка – серая.
Приходим на луг, отстегиваем Мура от Кузьмича, и песик начинает носиться. Трава, как водится, ему пузичко щекочет, радостно и беззаботно Мур носится кругами, вспрыгивает всеми четырьмя, раззявив пасть, время от времени подбегая к нам проверить, радостно ли нам тоже и видим ли мы, как ему тут клево, в этом мире, присаживается, заглядывает ликующе нам в лица, ждет подтверждения. Мы улыбаемся, киваем, мол, да, Мур, – жизнь прекрасна, иди, скачи дальше. А тут Кузьмичу звонят и зовут в бильярд. Праздник же – все празднуют. Ну кто не знает, девочки, бильярд – это святое. Зовут, надо идти. (Святого у мужчин, между прочим, есть чуток – бильярд, рыбалка, баня, такое все…) Оставляет нас Кузьмич на лугу, а сам – туда, где море огней.
Мур измотался, устал страшно. Он же еще маленький. Собираем манатки – мячик, миску для воды, бутылку неполную с водой, еле телепаемся домой. Он усаживается отдыхать у каждого столба – то жука рассматривает, энтомолог юный, то цветок обнюхивает. А тут еще люди гребут навстречу – интересно же, запахи разные, праздник, ну. Причем интерес двусторонний. И надо отбиваться – все тянут руки погладить мягкую спинку и сделать замечание, что вся собака – красавец, но в конце собаки – пыльно, обтрусить бы. А Мур садится и садится, устал от впечатлений, столько всего интересного. А вскоре совсем прилег, соснуть часок в траве. Ну я подхватываю его на руки – так быстрей, он не возражает, умаялся.
