Энни Пру - Горбатая гора
– Ты спятил? Нет, конечно! – рассерженно отозвался тот. – Горбатая нас затянула по полной программе и вряд ли даст нам свернуть с этой тропы. Вот только надо теперь решить, что нам со всей этой ерундой дальше делать.
– Тем летом, – проговорил Эннис, – когда мы получили деньги и разъехались, меня просто вывернуло наизнанку. Я думал – сожрал что-то не то в Дюбуа, остановился и хотел проблеваться у обочины, да не в еде было дело. Только через год я допёр, что это такое: тебя я не хотел отпускать. Но было слишком поздно.
– Дружище, – сказал Джек. – Мы здорово влипли с тобой. Давай думать, как быть дальше.
– Сомневаюсь, что мы сможем что-то придумать, – ответил Эннис. – Понимаешь, Джек, за эти годы у меня появилась другая жизнь. Я люблю моих дочек. А Алма... Она ни в чём не виновата. У тебя тоже жена и сын в Техасе. Не знаю... Поведи мы себя вот так в неподходящем месте – нам не жить. – Эннис имел в виду тот порыв страсти, что внезапно накатил на них при встрече на лестнице. – А в узде чувства сдержать невозможно. Вот что меня пугает до смерти.
– Я вот думаю, друг, что тем летом нас видели, – сказал Джек. – На следующий сезон я там побывал – хотел наняться опять, но дело не выгорело, пришлось искать счастья в Техасе. Так вот, этот Джо Агирре и говорит мне: «Ну что, ребятки, нашли способ весело провести там время, а?» Я, конечно, промолчал, но когда проходил мимо его машины, приметил там бинокль.
Джек не упомянул, впрочем, что Агирре добавил ещё. А тот, откинувшись на спинку скрипучего стула, дал ему от ворот поворот со словами: «Я вам, голубчики, не за то платил, чтобы вы, оставив стадо на одних только собак, сами развлекались вовсю!»
– Да, – прибавил Джек вслух. – Тот твой ударчик меня застал врасплох. Не ожидал я, что ты на такое способен.
Эннис рассказал:
– У меня есть брат – на три года меня старше. Так вот, он донимал меня каждый божий день. Отцу надоело моё нытьё, и он однажды сказал мне так: «Эннис, свою проблему ты должен решить сам, иначе она так и останется с тобой до самой старости». А я ему отвечаю, мол, брат-то ведь больше меня. А отец мне: «Застань его врасплох, всыпь ему как следует и делай ноги. И повторяй это, пока до него не дойдёт. Раз он не понимает по-хорошему – по-плохому поймёт уж наверняка». Ну, я так и сделал. Сперва я подкараулил брата во дворе, прыгнул на него с лестницы, а ещё оттрепал хорошенько, подкравшись к нему, пока тот спал. И с тех пор он стал тише воды, ниже травы. Вся штука в том, что проучить надо быстро, жёстко и без лишних слов.
В соседнем номере зазвонил телефон. Он трезвонил и трезвонил беспрестанно, пока наконец не стих внезапно на середине звонка.
– Больше ты меня не подкараулишь, – усмехнулся Джек. – Я вот что думаю... Было бы здорово завести своё ранчо, торговать скотом помаленьку. Взяли бы туда твоих лошадей. Из родео я точно уйду – я же не идиот какой-нибудь, чтобы продолжать калечиться дальше или, не приведи Бог, угробить себя насмерть. Только если я брошу это дело, я останусь на мели. Но ничего – вместе мы справимся, я кое-что надумал. Папаша Лурин, как пить дать, с радостью отстегнёт мне отступных, если я свалю из их семейки. В общем-то, он уже дал мне это понять...
– Э-э, нет, так не пойдёт! Нельзя так. Я прочно застрял, Джек, и мне не выпутаться. Эти парни, ну, ты знаешь, какие... Я не хочу быть как они. И шкура моя пока ещё мне дорога. Знаешь, жили у нас когда-то по соседству двое таких ребят – Эрл и Рич. Отец всякий раз отпускал шуточки, когда их видел. Над ними все насмехались, хоть они и были оба весьма крутыми парнями. А кончилось всё... В общем, когда мне было лет девять, Эрла нашли мёртвым в канаве. Его избили монтировкой, привязали за член и таскали волоком по острым камням, пока тот не оторвался. Всё его тело и лицо после этого было сплошным кровавым месивом – как жареный помидор.
– Ты это видел?
– Отец водил меня с братом посмотреть на труп. Помню, он ещё смеялся... Уверен, он во всём этом тоже участвовал, чёрт бы его побрал. Да если бы он был сейчас жив и заглянул в эту комнату, то точно бы схватился за монтировку. Чтобы два парня жили вместе? Никогда в жизни. Всё, что нам остаётся – это встречаться изредка тайком, где-нибудь у чёрта на куличках...
– Изредка – это как, по-твоему? – спросил Джек. – Один раз в четыре долбаных года?!
– Нет. – Стоило ли сейчас искать виноватых? Эннис решил – нет смысла. – Чёрт, думаешь, я радуюсь тому, что утром ты уедешь, а мне идти на работу? Когда изменить ничего нельзя, остаётся только смириться... Тьфу ты! Хоть у людей спрашивай, что делать. Думаешь, с кем-то ещё такое случалось?
– Не знаю, в Вайоминге, наверно, ни с кем. А даже если и случалось, то я понятия не имею, как они с этим разбирались. Наверно, валили в Денвер. – Джек сел, устало отвернувшись от Энниса. – Да плевать хотел я на всё это... Эннис, сволочь ты моя, ну возьми пару отгулов, а? Прямо сейчас. Собирай манатки, кидай в мою машину и рванём в горы! Всего на пару деньков. Позвони жене, скажи, что уезжаешь. Ну же! Ты растравил мне душу – так дай хоть какое-то утешение. Это вопрос жизни и смерти!
За стеной опять гулко зазвонил телефон, и Эннис, словно бы отвечая на звонок, поднял трубку и набрал свой собственный номер.
В отношениях Энниса с женой начался разлад. Скандалов не было – просто молчаливое отдаление. Расходы семьи росли, и Алма устроилась в магазин продавцом. Не желая снова забеременеть, она попросила Энниса пользоваться презервативами, но он отказался. И добавил, что с радостью больше не притронется к ней, если Алма не хочет от него детей. А она со вздохом сказала:
– Я бы рада завести ещё, если ты сможешь их прокормить.
А мысленно добавила: «От того, чем ты любишь заниматься, детей не бывает».
Недовольство, которое началось с подсмотренной ею сцены на лестнице, росло год от года. Примерно каждые шесть месяцев Эннис уезжал на рыбалку с Джеком Твистом, а с нею и с девочками не проводил отпуск никогда; он не любил развлечений и убивал кучу времени на низкооплачиваемую работу на ранчо, вместо того чтобы найти что-то более достойное и постоянное – например, в какой-нибудь муниципальной конторе или электрокомпании. Он имел обыкновение отворачиваться к стене и засыпать, едва коснувшись головой подушки. Всё это угнетало Алму, и в конце концов, когда девочкам исполнилось девять и семь лет, она решилась подать на развод, а потом вышла замуж за бакалейщика.
Эннис вновь стал трудиться на ранчо, нанимаясь то на одно, то на другое. Пусть платили там немного, но он был рад снова вернуться к возне с домашним скотом. Он с лёгкостью менял места работы и мог по малейшему желанию укатить в горы. Тяжёлого горя он не испытывал, просто смутно чувствовал себя обманутым, но как ни в чём не бывало пришёл на праздничный обед в День Благодарения к своей бывшей семье, главой которой теперь стал бакалейщик Алмы. Сидя между дочерьми, он рассказывал им о лошадях, шутил и смеялся, стараясь не казаться грустным и брошенным.
После того как был съеден пирог, Алма позвала Энниса с собой на кухню. Моя тарелки, она сказала, что беспокоится за него и считает, что ему надо бы опять жениться. Она снова была беременна – на четвёртом или пятом месяце.
– Обжёгся один раз, – ответил Эннис, прислоняясь к рабочей поверхности возле раковины. Кухня почему-то казалась ему тесной.
– Всё ещё рыбачишь с Джеком Твистом? – спросила Алма.
– Бывает, – ответил он.
Алма тёрла тарелку так, будто пыталась соскрести с неё рисунок.
– Знаешь, – начала она, и в её тоне Эннис почуял недобрые нотки, – я всё гадала, почему ты ни разу не привёз домой хоть немного форели, хотя всегда рассказывал, что улов был огромный. Однажды вечером, перед одной из этих твоих поездочек я открыла садок для рыбы, купленный пять лет назад... На нём, кстати, всё ещё висел ценник. Я привязала к леске записку: «Привет, Эннис, привези домой рыбы. С любовью, Алма». А потом ты вернулся и сказал, что вы наловили целую кучу рыбы, но всю съели сами, помнишь? Улучив момент, я заглянула в садок, а там осталась моя записка – совсем сухая, без единой капли воды.
Произнеся слово «вода», Алма пустила её из крана, ополаскивая тарелки.
– Это ни о чём не говорит.
– Не лги мне, не держи меня за дурочку, Эннис! Говорит, и ещё как. Джек Твист? Джек Развратник. Я знаю, ты с ним...
Это было уже слишком. Эннис до боли стиснул её запястье.
– Замолчи, – процедил он. – Это не твоего ума дело, ты ничего не понимаешь.
Из глаз Алмы катились слёзы, тарелка в дрожащей руке стучала о мойку.
– Я закричу... Позову Билла.
– Давай, попробуй! Мне пох**! Пикнешь – заставлю вас обоих вылизывать ваш грёбаный пол!
Вывернув руку Алмы напоследок ещё раз, он выпустил её, оставив на запястье бывшей жены горящий след своего пожатия. Нахлобучив на ходу шляпу и хлопнув дверью, он отправился в бар «Чёрно-синий орёл», напился и подрался.
