Семья - Тосон Симадзаки

Так и окончился ничем этот разговор. Решительным отпором ответила о-Юки на предложение мужа.

Стояла глубокая осень, когда нежданно-негаданно приехал Сёта. Он был в Токио и на обратном пути решил навестить мать. Сёта приехал всего на одну ночь.

В северной гостиной слышались оживленные голоса дяди и племянника. О-Танэ ног под собой не чувствовала от радости. Она стряпала на кухне и то и дело появлялась в кабинете Санкити, чтобы полюбоваться на милого сына.

— Ты приехал за мной? — спросила она у Сёта.

— Нет, мама. Я заглянул к вам на обратном пути из Токио. Надо было договориться там о поставке товаров. А за тобой скоро приедет Касукэ.

— Ну и хорошо. Я просто хотела знать, какие у тебя планы. Мне вовсе не обязательно ехать домой сегодня.

О-Танэ очень была рада известию, что поедет домой. Она поспешила на кухню поделиться радостью с невесткой.

Давно не виделись дядя и племянник. Им было о чем поговорить. В печальное время произошла их встреча — отец Сёта ушел из дому, оставив дело накануне краха. Но вид у Сёта был добрый и решительный. Он стоически перенес несчастье, взяв на свои плечи всю тяжесть хозяйственных забот.

— Я могу тебя порадовать, Сёта, — сказал Санкити. — Твоя мать сейчас успокоилась. А когда она приехала к нам, я не знал, что с ней и делать. Теперь-то я даже шучу с ней. Надевай, — говорю, — башмаки полегче и ступай торговать лекарствами вразнос.

— Вот и прекрасно. Я думаю, ей уже можно возвращаться. Ну и удивится же она, когда войдет в дом. У нас почти ничего не осталось. Долгов было столько, что я собрал всех, кому был должен, и говорю: берите все, что вам по душе...

— Нелегко на такое решиться.

— Конечно, нелегко, но я только так смог рассчитаться с долгами и более или менее привести в порядок дела. Забрали почти все. Только вещи Тоёсэ я не позволил трогать. Хорошо, что мамы не было дома. При ней у меня бы на это не хватило решимости. Сейчас из дому уплыло все, но дом-то все-таки существует. Основа его непоколебима. В деревне в этом отношении легче. Продаем, как прежде, лекарства. Старший приказчик у нас теперь другой, не Касукэ. Его время отошло. Дела ведет молодой. Думаю на него все оставить и перебраться в Токио. Дальнейшее зависит теперь только от меня самого.

— Ты, значит, собираешься в Токио... Признаться, я тоже подумываю об этом. Кончать книгу я буду там.

— Я, видимо, перееду раньше.

— Ну, а я вслед за тобой. Очень уж я засиделся в деревне.

На другой день, поговорив с матерью, рассказав ей о больной сестре, о житье-бытье дома, о делах, Сёта уехал в Кисо.

О-Танэ потихоньку стала собираться домой. А в сердце ее рос страх, что она скоро увидит вещи мужа, его комнату, стол, за которым он работал, его одежду, постель.

— Санкити, — как-то сказала она брату, — я думаю заехать по дороге к родителям Тоёсэ. Повидаюсь с госпожой Тэрадзима, поговорю с ней. Я уверена, мы поймем с ней друг друга.

О-Танэ говорила это, помогая о-Юки укладывать в корзину летние вещи.

И вот наконец за о-Танэ приехал Касукэ. Годы не пощадили и его, он выглядел совсем стариком.

О-Танэ очень любила цветы. На память о доме брата она взяла луковицы лилий, когда-то привезенных Санкити с горных пастбищ, несколько кустиков полевых хризантем, что росли у развалин замка. Чуть не со слезами распрощавшись с братом и его семьей, о-Танэ покинула гостеприимный дом Санкити.

Как ни привык Санкити к местам, где он прожил столько лет, где родились его дети, но и его потянуло в город. Он решил переезжать, как только кончатся холода и весеннее солнце начнет обогревать землю. Это был серьезный шаг. Книга продвигалась медленно — много времени отнимала работа в школе. Даже если бы он все бросил и только писал, он закончил бы ее не раньше, чем через год. А он был отцом троих детей. Приходилось думать о хлебе насущном. И все-таки он решил спуститься с гор и завершить свой труд в Токио.

Чтобы обеспечить жизнь семьи на то время, пока он будет писать книгу, необходимо было заручиться поддержкой какого-нибудь богатого человека.

— О-Юки, дай-ка мне теплое пальто, — сказал как-то Санкити жене, собравшись ехать к одному знакомому, жившему неподалеку в богатом поместье.

В морозном воздухе раздался звук рожка — это приближался экипаж, совершавший рейсы между деревушками в горах. Вместе с Санкити собрался было ехать один его приятель, но, испугавшись холода, в последний момент отказался. Санкити поднял воротник пальто, чтобы закрыть уши, и вышел из дому. Выдыхая ноздрями пар, лошадь тащила повозку, полную пассажиров. Вот она полезла в гору. На углу улицы Санкити вскочил в нее.

Кругом лежал глубокий снег. Экипаж петлял по склону горы Асама, забираясь все выше. Пассажиры, прижавшись друг к другу, тряслись от холода. Проехав два ри, Санкити соскочил с повозки. Отсюда до дома приятеля надо было идти пешком. Санкити зашел в придорожную таверну обогреться. Выпив чашку чая, он зашагал дальше. Было холодно и пустынно, внизу блестела скованная льдом река. Но Санкити было недалеко идти.

Поместье его приятеля Макино лежало в глухом, отдаленном месте, в горах. Макино был молод и богат. Санкити давно знал его и всякий раз, находясь у него в гостях, с каким-то легким, умиротворенным чувством оглядывал его уединенный кабинет, богатый фруктовый сад, тщательно обработанные поля. Но сегодня Санкити было не по себе. Вся семья Макино — он сам, его жена и дети — собрались в большой гостиной и занимали гостя разговором. А Санкити не давала покоя мысль о будущем. Он все хотел заговорить о своих планах, попросить помощи, но никак не решался. Не нашлось момента для серьезного разговора и на другой день.

Санкити покинул дом Макино, ни словом не обмолвившись о цели своего посещения. С чувством, близким к отчаянию, шагал он по заснеженной дороге, потом битый час ждал, пока придет попутный экипаж. С ним дожидалось несколько рикш. Они шумно разговаривали, шутили и весело смеялись. Это немножко развлекло Санкити. Он даже посмеялся вместе с ними. Наконец подкатил экипаж. Лучи близкого к закату солнца ударили Санкити в глаза. Поросшие лесом горы казались желтыми пятнами. Санкити смотрел по сторонам. От холода у него стучали зубы.

Дома он ничего не рассказал о своей поездке. Младшая дочь уже спала. В углу, у закопченной стены, на которой висел календарь и картинка в стиле «нисики-э»⁶, играли в камешки о-Фуса и о-Кику. Рядом валялась кукла с оторванной головой. Санкити сел возле очага и, глядя на игравших девочек, ломал голову, где взять деньги, чтобы прокормить семью, пока он будет кончать книгу.

О-Фуса была краснощекая, живая девочка. Она очень походила на бабушку, мать Санкити. Санкити привез детям от Макино гостинец — виноградное варенье. О-Юки посадила девочек возле себя и стала по очереди кормить их, как птенцов, то отправляя варенье прямо в рот, то намазывая им кусочки хлеба.

Никто не знал, какой тяжелый груз лежал на душе Санкити. Веселая шалунья Футтян подбежала к отцу и запела свою любимую песенку:

— Заяц, заяц,

Не дрожи,

Расскажи нам,

Расскажи, Отчего у тебя длинные уши?

— Я —

Когда зайчонком был —

В холода

Глодать любил

Длинные бамбуковые прутья,

У бамбука

Вкусный прут.

У меня с тех пор

Растут

Длинные-предлинные уши

Эту песенку пела девочке о-Юки, слышавшая ее в детстве от своей старой служанки с юга.

И Санкити принял решение. В тот же вечер было написано большое письмо Макино. Санкити рассказал о своем бедственном положении, о невозможности продолжать работу в деревне. Ответ не заставил себя ждать. Макино писал, что с радостью окажет ему свое покровительство. И сделает это так, что никто не будет знать. Санкити был очень признателен другу за его доброту и деликатность, «Мне нечем отплатить ему, — подумал Санкити, — но когда-нибудь, если ему понадобится моя помощь, я сделаю для него все».