Андрей Шляхов - Склиф. Скорая помощь
Заведующая отделением сдержалась. Дала пациентке возможность выговориться, то есть — наораться, а потом сказала:
— Выписывать сегодня не будем. Покажем невропатологу, а там решим.
— Я уйду! — пообещала Озорицкая, поправляя халатик на высокой упругой груди, стоившей целое состояние (делали в Лондоне). — В чем есть уйду!
— Да хоть безо всего! — ответила Анастасия Даниловна, никогда не поддававшаяся на шантаж. — Если вам охота разгуливать в феврале по улицам в чем мать родила — то я вам этого запретить не могу, да и не собираюсь. Только учтите, что…
— Это вы учтите, что у меня съемки! — перебила звезда больших и малых экранов.
— Съемок много, жизнь одна, — ответила Анастасия Даниловна и вышла из палаты.
— Вера Вячеславовна, будьте благоразумны, — попросил Коростылевский. — Мы же не просто так…
— А вы, Максим Павлович, не можете распорядиться, чтобы мне выдали одежду? — проворковала Озорицкая, пуская в ход часть своего богатого арсенала — доверчивый взгляд широко распахнутых глаз, ласковую улыбку, страстную хрипотцу в голосе и томное, как бы приглашающее к чему-то, движение плечами. — Вы же не такой, вы до-о-обрый…
Согласившись, Коростылевский мог бы получить в награду поцелуй и несколько ласковых слов, но он не согласился. Помотал головой и сказал:
— Это невозможно.
Озорицкая придала лицу выражение «как же я вас всех ненавижу!», демонстративно отвернулась и уставилась в окно. Коростылевский ушел. Едва он вышел из палаты, как Озорицкая схватила с тумбочки мобильный телефон и позвонила заклятой подруге Анне, тоже актрисе, но рангом пониже, «второплановой», то есть играющей роли второго, а то и третьего плана. В академических и близких к ним театрах подобных актеров называют «театральным горошком», недвусмысленно намекая как на размер их дарования, так и на то, что они являются чем-то вроде гарнира. Размеры одежды и, что самое главное, обуви у подруг совпадали.
— Анька, спасай! Меня не выписывают и не отдают вещи! Привези мне куртку, сапоги, джинсы, свитер, ну в общем все, что надо для побега. Только в сумку сунь, чтобы не светиться. В отделение не ломись, стремно, позвони, я выйду на лестницу…
Анастасия Даниловна в это время тоже разговаривала по телефону. С заведующим вторым неврологическим отделением Демишевым, которого считала лучшим невропатологом Склифа (нейрохирург — это тот же невропатолог, правда, владеющий не только молоточком, но и скальпелем). Демишев поворчал, что стар он по актрисам бегать и что дел у него невпроворот, напомнил, что существуют штатные консультанты, но все же сдался, потому что знал, что Анастасия Даниловна, не добившись своего, не отстанет. Не поленится даже спуститься с десятого этажа на четвертый, чтобы за ручку отвести консультанта к пациентке.
Новый визит врачей Озорицкая встретила в штыки. Подруга пообещала «пошевелить задницей», то есть — приехать как можно скорее, а тут еще один осмотр.
— Я не хочу, чтобы меня осматривали! — заявила звезда больших и малых экранов. — Замучили уже своими осмотрами. Я хочу выписку и вещи.
— Александр Акимович как раз и пришел для того, чтобы решить вопрос о вашей выписке, Вера Вячеславовна, — тон у Анастасии Даниловны был ласковым, таким тоном любящие матери увещевают непослушных детей. — Он посмотрит вас, и тогда уже мы…
— Смотрите, мне не жалко! — Озорицкая сменила гнев на видимость милости, сообразив, что чем меньше она будет выкаблучиваться, тем скорее уйдут доктора.
Осмотр вместе с расспросами занял четверть часа, но Озорицкой, изнывавшей от нетерпения, он показался вечностью. Когда врачи ушли, она снова позвонила подруге.
— Стою в пробке на Крестовском мосту, — доложила подруга. — Как только, так сразу… о, поползли вроде!
— Давай быстрее! — поторопила Озорицкая.
— У меня не вертолет! — ответила подруга и отключилась.
Озорицкая вытянулась на кровати, прикрыла глаза и стала ждать.
Демишев подтвердил опасения Анастасии Даниловны.
— Не хочется так с ходу каркать, но в первую очередь, Настя, я бы поискал опухоль, — сказал он в кабинете заведующей отделением. — Или метастазы. Парезы[18] просто так не возникают. Хорошо бы еще и нарколога пригласить…
— Нарколога потом, — Анастасия Даниловна представила реакцию Озорицкой на приход нарколога. — Давай вначале исключим органику. Ты распиши обследование, а я возьму всех за жабры, чтобы быстро управиться.
— С этими звездами никогда без сюрпризов не обходится, — посочувствовал Демишев. — Такая уж у них планида…
— Планида у всех одинаковая, Саша. Родился, заболел, умер… — Анастасия Даниловна явно настроилась на минорный лад. — Все дело в деталях и нюансах.
Подруга-спасительница позвонила через полчаса.
— Я тут, в Склифе, — доложила она. — Стою на десятом этаже у лифта.
— Выйди на лестницу, — велела Озорицкая. — Я мигом.
Одно дело — выйти из отделения с пустыми руками, и совсем другое — с сумкой в руках. Озорицкая не стала забирать ничего своего, кроме телефона, чтобы не привлекать лишнего внимания к своей и без того не обделенной вниманием персоне.
Искать укромное место для переодевания Озорицкая не стала. Просто поднялась этажом выше, чтобы ненароком не столкнуться с кем-то из «своих» врачей и медсестер, и быстро-быстро переоделась, доставая вещи из сумки по одной. Закончив, направилась к лифтам, потому что спускаться с одиннадцатого этажа пешком не хотелось.
Едва лифт тронулся, Озорицкая привалилась спиной к стене, закрыла глаза и издала странный звук, похожий на хрип.
— Кайфуешь? — спросила подруга.
Хрип усилился. Озорицкая сползла на пол и забилась в судорогах. Лицо ее посинело, перекосилось и стало таким страшным, что подруга завизжала от ужаса. Помочь было некому — они ехали в лифте вдвоем. Так и доехали до первого этажа. Обе обмочились, не обратив на это никакого внимания.
Озорицкую положили на четвертый этаж, в отделение реанимации и интенсивной терапии для нейрохирургических больных. Куда же еще класть пациентку после судорожного припадка. Подруга обошлась без госпитализации, быстро пришла в себя и уехала домой переодеваться в сухое.
Пришедшую в себя Озорицкую срочно повезли на томограф — проверять головной, а заодно и спинной мозг. После случившегося, да еще и на фоне сделанного внутримышечно реланиума, Озорицкая была вялой, сонной и выписаться не порывалась и вообще не разговаривала, потому что прикушенный во время приступа язык ощутимо побаливал.
Томограф не выявил ничего, кроме признаков повышения внутричерепного давления. Озорицкую оставили в реанимации. В Интернете появилось сообщение о том, что «выдающуюся русскую актрису Веру Озорицкую» едва не загубили в институте имени Склифософского. «Актриса потеряла сознание вскоре после того, как ее выпихнули из отделения, и теперь лежит в реанимации, где за ее жизнь борются врачи», — писал анонимный автор и добавлял: «Хочется верить, что борются». Подобно всем «горячим» (хотя правильнее было бы сказать — «горячечным») новостям, новость начала активно «размножаться». Два телевизионных канала показали стандартно-традиционный сюжет — корреспондент стоит возле Склифа, сожалеет, что его вместе со съемочной группой не пустили внутрь, и кратко пересказывает творческую биографию Веры Озорицкой. Несмотря на разность корреспондентов и каналов, заканчивались оба сюжета одинаково: «Вера Озорицкая еще не сыграла свою главную роль. Будем надеяться, что ей это удастся!»
