Джон ван де Рюит - Малёк
08.36. Внезапно границу открыли, и пограничник с улыбкой помахал нам, чтобы проезжали. Папа вернулся в машину, громко крикнул «ура», и мы пересекли границу с Намибией. Сначала папа молчал, а потом сказал: «Раз уж я преступник, то подумал, что надо вести себя под стать и дать им взятку». Вомбат пришла в ярость и сказала, что ее Уолтер (мой покойный дедушка) в гробу б перевернулся, случись ему стать свидетелем такого ужаса. На что папа ответил, что настоящий ужас — это сорок два года жизни с бабулей, и раз дед пережил такое, ему уже ничего не страшно. К счастью, Вомбат его не слышала.
Наконец мы приехали на ферму дяди Обри. Дядя, тетя Пегги, их пес по кличке Лев и ручная овца Бее встретили нас у ворот. Папа с дядей Обри принялись обниматься, мутузить друг друга, бороться на кулаках и хлопать по спине. Мама с Вомбат так и остались в машине. Я вышел и обнялся со своими родными. Лев подбежал и опрокинул меня навзничь. Как обычно, мне сказали, что я вырос и все больше похож на отца. Обри по-дружески попинал меня, а я в ответ малость перестарался и вдарил ему в живот. Мне стало ужасно стыдно, когда он согнулся пополам под забором, а папа с тетей Пегги попытались его реанимировать. Когда мы вошли в дом, мама вышла из машины и пожала руки Обри и Пегги. Обри схватил ее за руку и крепко поцеловал в губы, а потом шлепнул по заднице. Мама покраснела и затараторила что-то про то, какие у них красивые клумбы. Вомбат отказалась выходить из машины, пока собаку и овцу не посадили на привязь.
После затянувшегося конкурса «кто больше выпьет» папа с дядей Обри устроили соревнование по армрестлингу без правил. Армрестлинг превратился в пинки, пинки — в толчки, толчки — в боксерский матч, а матч — в откровенный мордобой. Папа заехал Обри по носу, а Обри швырнул папу через спинку дивана, по пути разбив лампу. Я попытался разнять безумцев и выключил свет, но сделал только хуже — папа с разбегу врезался в стеклянную раздвижную дверь и потерял сознание. Мама бегала вокруг и орала на папу с дядей, точно те были школьниками. Когда папа пришел в себя, они с Обри обменялись рукопожатиями, обнялись и пошли спать.
Готов поклясться, что только что слышал смех и вой гиен. Решил на всякий случай спать с головой под одеялом.
30 марта, четверг
05.00. Разбужен дядей Обри, который принес мне крепкий кофе и приказал готовиться к «охоте». Наверное, в школе дядя был похож на Бешеного Пса.
Вооруженный винтовкой, Обри усадил нас с папой в древнюю «тойоту» с открытым кузовом, и мы поехали в буш. Как старший в семье, дядя Обри унаследовал семейную ферму в Южной Намибии — его владения тянутся на много миль в сухой полупустыне. (Папе, как младшему в семье, достались старая одежда его отца и «рено-универсал».) Алкогольный дух двух братьев чуть не вырубил меня на месте, поэтому я решил, что черт с ним, с утренним холодом, и открыл окно. Дядя Обри передал по кругу флакон с таблетками от головной боли. Папа проглотил четыре.
Не прошло и пяти минут, как дядя Обри со скрежетом остановил фургон, выпрыгнул и выстрелил в газель, пасущуюся под большой верблюжьей колючкой. Выстрел пришелся в нескольких метрах от дерева. Затем мы еще долго ехали, не встречая никакой дичи. Папа пожаловался, что у него онемел зад, и мы остановились размять ноги. Дядя стал учить меня стрелять, показал, как надо прицеливаться и использовать плечо в качестве шокового амортизатора от отдачи. Первым же выстрелом я попал в муравейник. Дядя
Обри захлопал в ладоши и заявил, что у меня большое будущее и он уже сейчас может сказать, что я стреляю лучше папы. Папа закусил губу и издал дурацкий липовый смешок. К сожалению, я не слышал почти ничего из того, что говорил дядя — после выстрела у меня звенело в ушах, а плечо так болело, будто я попал в него!
Через несколько минут мы заметили большое стадо газелей. Папа очень тихо вылез из грузовика с ружьем и приказал нам следовать за ним. Он заявил, что сейчас покажет, как надо охотиться на газелей.
Поводив нас по кругу, папа указал на стадо по ту сторону холма и сказал, что двигается против ветра, чтобы они не учуяли его запах. Когда я заметил, что ветра нет, он зашипел на меня и обозвал «тоже мне умником». Прижавшись к земле и следя за добычей сквозь утыканные сухими колючками деревья, я чувствовал себя настоящим охотником. Я слышал, как сердце колотится в груди. Папа возглавил операцию, общаясь с нами странными сигналами, которые ни я, ни дядя Обри не понимали. Прошла вечность, а мы отползли от фургона всего ярдов на пятьдесят. Папа показал на самца с большими рогами во главе стада и прошептал:
— Скоро эти рога будут украшать дверь моей спальни. Смотрите и учитесь. — С этими словами он прицелился и выстрелил. Раздался оглушительный взрыв, и газели разбежались в облаке пыли. Папа бросился за ними с торжествующими воплями и гиканьем.
Мы трое стояли и ждали, пока дым рассеется. Потом папа застонал. Дядя Обри щелкнул языком. Я присвистнул. Вокруг щебетали птицы.
Папа умудрился прострелить лобовое стекло фургона. Домой мы ехали молча.
Вернувшись, мы обнаружили, что на ферме царит полный хаос. Вомбат плакала, мама аж дымилась от злобы, а Пегги заваривала чай. Оказалось, ночью украли третий чемодан Вомбат, в котором было ее нижнее белье, нижние юбки и резиновые сапоги ее покойного мужа. Папа с винтовкой через плечо как ни в чем не бывало отряхнул стекло с брюк и заявил, что отдал чемодан пограничнику в качестве взятки.
17.30. Теперь я единственный из родственников, кто по-прежнему разговаривает с папой. После обеда мы прогулялись по высохшему руслу реки, чтобы полюбоваться закатом. Он спросил меня, как школа, и я рассказал ему про Жиртреста, ночное купание, Геккона, Рэмбо, Гоблина и Бешеного Пса с его охотой на голубей. Папу насмешили мои истории, и он признался, что ненавидел свою школу. (Он ходил в обычную школу в Апингтоне в Северо-Капской провинции.) Потом он разрешил мне глотнуть пива и сказал, что мне никогда не должно быть стыдно за то, какой я есть, и даже английская королева ходит в туалет по-большому раз в день. Я кивнул с серьезным видом, притворяясь, что понимаю, о чем он говорит, и уставился на заходящее солнце. Повисло молчание, а потом папа дал мне еще пива и сказал, что должен пойти и извиниться перед всеми. Я остался в буше, стал бросать камни в старый фонарь, и на мгновение, совсем на чуть-чуть, мне захотелось обратно в школу.
22.00. Каким-то чудом папа сумел всех утихомирить, и мы расселись вокруг камина, смеялись, болтали и рассказывали всякие истории. Даже Вомбат вышла из своей комнаты и присоединилась к веселью. Мама благоразумно посадила ее рядом с тетей Пегги, чтобы ей самой не пришлось в сотый раз выслушивать историю про кражу йогуртов. Папа попросил меня рассказать о том, как Жиртрест застрял в окне часовни. Когда дошло до той части, где Жиртресту пришлось описывать его божественное откровение во время службы, все уже катались по полу.
