Александр Житинский - Лестница. Плывун: Петербургские повести.
Молодой человек заглянул в Наденькину комнату и увидел, что Толик безмятежно спит, но Наташи в комнате не обнаружил. Неужели она ушла? Пирошников бросился в кухню, но и там не было его вчерашней знакомой, а находилась, как всегда, бабка Нюра, которая взглянула на него с иконописной суровостью, отчего нашему герою сделалось не по себе. Оставался последний и весьма призрачный шанс обнаружить Наташу в мастерской, хотя что ей там делать? Пирошников направился туда и, слава богу, сразу же увидел Наташу, которая сидела посреди комнаты на стуле и спиною ко входу. Она сидела прямо, и даже не видя еще ее лица, наш герой смог составить впечатление о его выражении. Выражение это необходимо должно быть каменным.
Пирошников обошел Наташу и поместил себя так, чтобы ее взгляд падал на него, поскольку излишне объяснять, что Наташа не только не повернула головы, но и глазами не повела в сторону Пирошникова. Теперь же она надменно и безучастно глядела сквозь молодого человека, так что он даже ощутил себя бесплотным и прозрачным, как тюлевая занавеска. Это разозлило нашего героя, ибо он вдруг подумал, что никакой его вины перед Наташею нет, так что ее поведение в сущности ничем не оправдано. Тем не менее он осторожно приблизился к ней и взял ее за локоть со словами: «Здравствуйте, Наташа…» — а девушка, не отстраняясь, ответила: «Здравствуйте», но достаточно холодно.
Тогда Пирошников, не испытывая ничего, собственно, кроме жалости, и словно желая что-то припомнить, наклонился к ней и провел губами по ее мягким и блестящим волосам, но Наташа вдруг закрыла лицо ладонями, плечи ее вздрогнули, и Пирошников увидел, как сквозь сжатые пальцы Наташиных рук пробились две тонкие струйки слез. Он пытался отнять ее ладони от лица, и ему удалось это на мгновенье, за которое он успел заметить моментально покрасневший и припухший Наташин носик и обесцветившиеся глаза, но его знакомая вырвала руки, нашла платочек и прижала его к лицу. Объяснение начиналось тоскливо и старомодно.
Сколько раз, читатель, доводилось и мне в юности испытывать подобные сцены! Их кисло-сладкий привкус до сей поры ощутим мною, а те слезы, кажется, не просохли на моей руке. Все начиналось так же, с безотчетного влечения к покою и любви, с прикосновения, от которого замирала душа, с томящего, почти мучительного предчувствия и игры воображения, с краткого и желанного ослепления. Да, да, с ослепления! Простите меня, многие и многие, кому я был этим обязан, и спасибо вам, кто, может быть, испытывал то же, но надеялся на большее, чего я, отрезвленный, уже не смел да и не мог отдать. И заканчивалось все так же: и слезами, и грустью, и невозможностью вернуть даже одну минуту, прошедшую и обратившуюся в воспоминание, оттиск которого временами слабо тревожит душу. Простите, простите! И вы, читатель, тоже простите автора, чьи лирические излияния, может быть, пришлись вам не ко времени, но поверьте — так оно и было все, так оно все и осталось и даже ради этих минут стоит жить на свете.
Но вернемся теперь к загрустившему Пирошникову, который, увы, испытывал теперь лишь жалость к Наташе, как я упоминал, и всему виной было, естественно, отрезвляющее поведение лестницы, заставившей нашего героя взглянуть вчера на себя чужими глазами, — то самое минное пространство, раз и навсегда отъединившее его от предполагаемой любви.
Наташа, однако, знать ничего не знала о каких-то пространствах, и это стало ясно еще вчера. Утерев слезы, она вдруг обвила руками шею Пирошникова, который все еще стоял, склонившись над ней, и притянула его к себе с облегчающим чувством прощения. Пирошникова простили! Вчерашний эпизод был вычеркнут, сегодняшнее знакомство с Ларисой Павловной забыто, все начиналось сызнова. Ах, если бы хоть что-нибудь можно было начать сызнова!
Для удобства Пирошников опустился на одно колено рядом со стулом и оказался прижатым к беленькой кофточке, непосредственно к зеленой брошке, куда он погрузился глазом, отчего в голове у него все окрасилось в яркие изумрудные тона. Наташа шевелила ему волосы на затылке и глубоко и взволнованно дышала. Молодой человек закрыл глаз — изумрудный свет померк, он открыл — и брошка вновь зажглась, как огонек такси. Ему приятно было такое обращение Наташи, чему мешало, правда, сознание постыдной неадекватности, если можно так выразиться, его состояния состоянию своей приятельницы.
Между тем она ожидала ответа, и Пирошников это чувствовал. Он поднял лицо и поспешно поцеловал Наташу, куда пришлось, а точнее, в нос, но тут же поднялся, взял ее за руку и подвел к окну, не отдавая себе отчета в логической необходимости своих действий.
— Смотри, это ночью какие-то люди принесли, — сказал он, чтобы хоть что-то сказать, проходя мимо частей гипсовой фигуры и указывая на них.
— Какие люди? — спросила Наташа, не опуская руки с плеча Пирошникова, хотя последнее было не совсем удобно ей из-за разницы в росте.
— Не знаю какие… Вообще надоело мне здесь, Наташа. Все время какая-то чертовня происходит.
Наташа заглянула ему в глаза отуманенным взором и прошептала:
— Тебе нужно сегодня же уйти. Слышишь? Так не может больше продолжаться.
Пирошников согласно кивнул, хотя в сущности последняя его жалоба прозвучала больше для того, чтобы показать Наташе свою душевную занятость, что ли; чтобы не сетовала она на его рассеянность и неполную отдачу ласкам. На самом же деле Пирошникову никак не давали сосредоточиться и осознать действительную нелепость и безвыходность его положения все эти добрые люди, которые вот уже двое суток были заняты поисками выхода из замкнутого круга. Вот и Наташа с заявлением о немедленном уже сегодня уходе опять сбивала нашего героя на путь лихорадочных исканий внешнего освобождения, начисто забывая об известном определении свободы как осознанной необходимости.
Но довольно философии! Итак, Пирошников согласно кивнул, и черт его дернул за язык рассказать Наташе об увиденном в комнате Ларисы Павловны окне, из которого при желании можно было бы выбраться на волю. Наташа недоверчиво посмотрела на него и спросила, отодвигаясь от молодого человека и возвращаясь к состоянию деятельности:
— А ты не ошибся? Как это может быть?
— Откуда я знаю? — развел руками Пирошников. — Здесь все может быть. Разве ты еще не поняла?
— Это нужно обязательно использовать! Это единственный выход! — горячо и без особых раздумий заявила Наташа, не учитывая некоторых связанных с подобным путем трудностей.
— Боюсь, что она обиделась. Я не совсем вежливо с ней простился, — сказал Пирошников, криво усмехаясь.
