Сергей Алексеев - Покаяние пророков
На противоположном конце стола в вальяжной позе сидела Наталья Сергеевна, пили чай…
Дурной сон! Ни раньше ни позже явилась!
Получив от Данилы хорошее наследство — почти законченную докторскую и материалы по расколу, ассистентка почти сразу уехала в Москву, защитилась и, вернувшись в университет в смутную пору великих сокращений и увольнений, под тихое изумление униженной научной публики получила место преподавателя на своей кафедре. А спустя год таким же удивительным образом стала ею заведовать. Василий Васильевич был еще жив, сидел дома, и если выбирался, то ходил держась за стенки, по-птичьи, и следы оставлял крестиком. Но сил на возмущение еще хватало.
— З-змею пригрел! П-продала меня Цидику! Б-была бы сила, своими руками з-з-задавил! Н-ничего, Бог все видит!
Бог видел и наказал, уже года три ходила с костылем.
В их отношениях было много непонятного, даже таинственного, говорили, что Наталья Сергеевна была его любовницей и крутила им как хотела, что когда Данила еще лежал в клинике, она сама вывезла из квартиры больного все научные материалы, а также некоторые ценные вещи. А другие завистливые языки болтали, что она любовница самого декана Ровды, и вместе они, объединившись, потихоньку съедают Данилу, чтоб освободить место.
В тот же год Василий Васильевич продал квартиру и уехал к сестре в Севастополь, чтоб жить и лечиться у моря. Наверное, он знал, что не вернется, однако на вокзале погрозил кулачком и сказал с хохляцким упрямством:
— Н-ну, псы гончие, й-я круг сделаю и вернусь! Космачу тогда показалось, что грозит он своей бывшей аспирантке…
Последний раз они виделись больше трех лет назад, случайно встретились на улице. Наталья Сергеевна была ухоженная, в нарядном платье — из церкви шла. Правда, и тогда уже с тросточкой, а вместо изящных туфелек, которые она любила, — мягкие суконные боты.
О ее личной жизни никто ничего толком не знал, из-за стремительной чудесной карьеры друзей у нее не было, а многочисленные враги болтали что угодно. После столь неожиданного взлета Наталья Сергеевна стала барственной, многим начала говорить «ты», звучащее в ее устах несколько надменно, будто с холопами разговаривала.
— Цидик умирает, — без всяких предисловий сказала Наталья Сергеевна.
Это было прозвище академика Барвина, которым чаще всего пользовались в провинции, и происходило оно от названия Центра исследований древнерусской истории и культуры.
— Ого, — невыразительно сказал Космач, сбрасывая шубу на руки Вавилы.
— Сегодня утром позвонили от него. Секретарша, стерва такая, помнишь?
— Не помню…
— Звонила по его просьбе. А вот зачем — угадай.
— Что тут гадать — на похороны.
— Куда мне на похороны? Саму хоть в гроб клади… Просила немедленно отыскать тебя и сегодня же… Сегодня самолетом отправить к Цидику. Иначе можно опоздать.
— Ого, — еще раз повторил он. — С какой стати?
— Сам и спросишь.
Вавила не суетилась, и все-таки немного переигрывала, показывая свое нынешнее важное положение. Стоило Космачу сесть, как бросилась снимать сапоги, но он демонстративно взял ее руки, поцеловал ладони.
— Спаси Христос, я разуюсь… Сейчас придет фотограф и сделает снимки, на твой паспорт. — А сам уговаривал ее глазами — не бойся, ничего не бойся.
Придерживающиеся старых правил неписахи легче под пулемет шли, чем под объектив фотоаппарата. Наталья Сергеевна разрушила идиллию.
— Послушай, Космач, я с такими трудностями добиралась!.. Грузовик нанимала! А ты уходишь от ответа. Может, ты не понял? Академик Барвин умирает!
— Вот почему буря на улице, — вздохнул он. — Комендант был прав, ветер зря дуть не станет.
— При чем здесь ветер?
— Да так… Народные приметы, суеверие. Фольклор, одним словом.
Она ничего не поняла, повторила с прежней повелительной настойчивостью:
— Все-таки советую тебе поехать. Академик просит, нобелевский лауреат. Неспроста…
Докторская диссертация перед защитой попала на экспертизу все в тот же злополучный ЦИДИК. Кто отправил ее туда и по какой причине — ни сам Космач и никто другой тогда об этом не знали, и на кафедре терялись в догадках (а может, делали вид?), с чего это вдруг и по чьей воле назначили новых, чужих оппонентов, прислали влиятельных заседателей в ученый совет. Впрочем, ему намекали, мол, считай, это привилегия — очень уж непростая была тема.
И вот вся эта варяжская ватага вместо защиты устроила судилище, да еще вынесла сор из избы в прессу.
Тогда его поразила жестокость и несоразмерность наказания, определенного ему лично и абсолютно ничем не обусловленного. Произошло как раз то, что он отразил в диссертации, объясняя смену исторических периодов в русской жизни, когда особенно остро проявлялась эта жестокость — обязательный атрибут утверждения новой власти или династии.
В общем, за что боролся, на то и напоролся.
И лишь спустя полгода, пропивая библиотеку и собирая на халяву таких же сокращенных МНСов и СНСов, он узнал нехитрый, вполне предполагаемый секрет: все научные работы, касающиеся древнерусской истории, языка и культуры, обязательно проходят экспертизу в ЦИДИКе, а иначе зачем он существует? Только об этой цензуре не принято говорить, и если поехать туда качать права, то в центре будут делать недоуменные глаза — ничего они не видели, не читали, не рецензировали.
— Ты же знаешь мое отношение? — поморщился Космач. — И всю эту историю… Не поеду.
— Надо быть выше старых обид. Человек умирает…
— Обижаться на бронзового идола, как на погоду, без толку…
— Подумай сам, милый друг! Если Цидик о тебе вспомнил, значит, что-то серьезное. Находится в очень тяжелом состоянии. Секретарша говорит, третий день невыносимые боли, судороги…
— По этому поводу я бы сказал просто: бог не фраер…
Наталья Сергеевна застучала клюкой, пробуя встать, однако не встала и обиженно отвернулась. По слухам, она и защищалась в ЦИДИКе, а потом несколько раз ездила туда на стажировки, забыв своего покровителя Данилу, боготворила академика и, слышно было, называла себя ученицей Барвина — должно быть, не без оснований.
Тогда, после сокрушительного поражения его на защите, она сама разыскала Космача — тогда многие ходили к нему выражать соболезнования и свое возмущение по поводу всего произошедшего, а проще говоря, выпить и покуролесить в холостяцкой квартире. Ее, хоть и запоздалое, появление в Холомницах, откровенно говоря, подкупило: мало того что пришла в трудный час и не помнила обид, — привезла второй экземпляр диссертации, заново переплетенный, обезличенный и вместо фамилии помеченный номером 2219 — тот самый, что побывал на экспертизе в ЦИДИКе.
