Александра Стрельникова - Когда сбывается несбывшееся… (сборник)
— А вот еще такой анекдот… — продолжает Вася, откликаясь на призыв к «мужской солидарности».
— Да ну вас с вашими анекдотами. Надоели, — говорит Мария, вставая и направляясь в сторону совмещенного санузла.
Вася досказывает неприличный анекдот и мужчины хохочут, снова чокаются и выпивают.
— Слушай, Васек, — пользуясь моментом, что они остались одни, тихонько говорит Владимир, — а давай нашими бабами махнемся… Подпоим их еще чуток и…
Вася, хоть уже и пьян, но все же еще соображает, «откуда ветер веет».
— Так я и думал… Значит, заездила тебя твоя баба, — говорит Вася, усмехаясь. И тут же свирепея, добавляет, — а ты, значит, на Нютку мою глаз положил?
Вася встает, тянется через весь стол, хватает квартиранта-мужа за расстегнутый ворот рубашки и бьет со всего маху. При этом Вася задевает свою тарелку с едой и рюмку, которые падают на пол и разбиваются.
В это время на кухне Анюта накладывает в тарелку вареную картошку, щедро посыпая ее жареными опятами. Она слышит, долетающие из комнаты звуки бьющейся посуды и голоса мужчин, которые разговаривают явно на повышенных тонах. Быстро направляется туда.
А тут уже вовсю драка…
— Да вы что, мужики, — пытается разнять дерущихся мужиков женщина.
В потасовке ее толкают, она роняет тарелку с картошкой и грибами на пол.
На шум в комнату спешит квартирантка Мария. Не разбираясь, в чем дело, но видя, что ее мужик побит, «гром-баба» дает тумака Анюте так, что та отлетает на диван. Затем от ее тяжелых ручищ достается и Васе. Неожиданно «гром-баба» падает, поскользнувшись на жареных опятах, рассыпанных по полу.
— Да ты чего ручищи свои мужицкие распустила? Хоть бы спросила, из-за чего драка, — огрызается Василий, пользуясь моментом, пока упавшая грузная женщина приходит в себя.
В это время Владимир, опасаясь, что Вася сейчас проговорится, снова начинает потасовку, стараясь заткнуть ему рот.
За Васю вступается Анюта, оттаскивая от него обозленного постояльца. И под защитой Анюты Вася успевает выкрикнуть визжащим голосом, как побитый щенок из-под лавки: «Да ты хоть знаешь, что твой мужик предлагал? Бабами поменяться… На Нютку мою позарился»…
Мария, поднявшись с пола, недовольно потирает ушибленный бок и осмысливает услышанное. Разворачивается в сторону своего благоверного. Тот начинает пятиться…
— Так ты опять за старое, стервец проклятый, — говорит обиженная и разгневанная женщина.
Далее начинается потасовка, выражаясь спортивным языком, «другой весовой категории». Все падает, рушится, разбивается…
Вася и Анюта пятятся, боясь попасть под горячую руку.
А в это самое время по мере нарастания шума в Анютиной квартире, баба Нюра проявляет беспокойство. Она несколько раз прикладывает ухо к стене. Затем не выдерживает и выходит на лестничную площадку.
Баба Нюра оставляет дверь своей квартиры открытой и тихонько подходит к двери соседки. Слышит крики, доносящиеся оттуда, но зачем-то еще прикладывает ухо к двери и только после этого нажимает на кнопку звонка.
Дверь открывается. На пороге — перепуганная и поцарапанная Анюта с растрепанными волосами.
— Ой! Убиваются, — только и может выговорить она, подразумевая своих квартирантов.
Баба Нюра, испуганно и молча, пятится к двери своей квартиры.
С лестничной площадки в открытую дверь видна часть ее прихожей. В углу на маленькой тумбочке стоит телефон. Баба Нюра хватает трубку телефона и набирает всего две цифры.
— Милиция? Ой, убивают!
— Кого? — спрашивает голос в телефонной трубке.
— Соседку! — докладывает баба Нюра.
— Говорите адрес, — отзывается дежурный на сигнал взволнованной женщины.
Звонок в дверь Анютиной квартиры. Анюта распахивает двери настежь. На пороге — два стража порядка. Один — пожилой мужчина. Другой — совсем молоденький милиционер.
— Что тут у вас происходит? Попрошу всех предъявить документы, — строго говорит милицейский чин, что постарше.
…Комната, где вчера происходило застолье, как после погрома: на полу валяется сорванный карниз со шторами, в старом серванте выбиты стекла… Анюта с какой-то примочкой на лбу от головной боли сидит на диване и разговаривает все с той же сердобольной бабой Нюрой.
— И почему я такая невезучая? Одни убытки. Посуды сколько побили. Теперь мне еще какой-то штраф надо оплатить или налог за квартирантов. Первый раз о таком слышу.
— Да кто ж знал… Были бы жильцы спокойные — никакой милиции и никакого налога. Тебе ведь деньги нужны…
— Ой, как нужны. Не то слово, — откликается Анюта. Но квартирантов больше не буду пускать. Тяжело с чужими людьми жить…
Анюта задумывается.
— Я вот тут как-то думала, баб Нюр. Может, имя у нас какое-то несчастливое? Вот смотри: все мы Аньки — ты, я, моя баба Аня-покойница. И все — одинокие бабы по жизни…
— Да ерунда все это. Просто случайно совпало так, — ответила соседка. — Ведь твоя баба Аня была замужем. Ты знаешь. Просто война началась. Мужик ее погиб. Больше у нее никого не было. Может, верность хранила…А может, никто путный больше и не попался. Да и мужиков после войны не хватало.
— Мужиков всегда не хватает. И сейчас тоже, — откликаясь на больную для себя тему, констатирует Анюта.
— А вот ты, баб Нюр, почему замуж так и не вышла? — спросила она у соседки.
Баба Нюра задумывается.
— Если бы в деревне своей рязанской осталась, обязательно бы вышла. А вот в Москве — нет, — сказала пожилая женщина. — Я, ведь, как и ты, девчонкой в Москву приехала. На стройку по лимиту устроилась. Общежитие дали. Девки, что побойчее были, с такими же общежитскими парнями крутили. Кто замуж выходил, а кто матерями-одиночками становился… И тем, и другим сначала давали комнату в семейном общежитии. Потом — комнату в коммуналке. Потом, если повезет, отдельное жилье. А на нас — одиночек — никто внимания не обращал. Наша очередь на жилье не двигалась совсем…
Баба Нюра замолчала на время. Потом вздохнула и продолжила.
— Вот тебе повезло. Ты хозяйкой этой квартиры в двадцать пять лет стала. Опять же — благодаря своей бабе Ане (царство ей небесное). А я в свою квартиру въехала, когда мне сорок пять стукнуло… Какое тут замужество? Нарадоваться не могла, что мне отдельную дали. А многих, таких как я, по коммуналкам рассовали. Знаешь сколько по Москве таких вот одиноких баб, руками которых Москва строилась, мыкаются по коммуналкам и грызутся с соседями на старости лет…
— Да и я немало — восемь лет в общаге прожила, — глухо отозвалась Анюта.
— Ты — восемь, а я — двадцать девять, — парировала соседка.
— Ужас, — содрогнулась Анюта.
— Да тебе чего грустить-то. Молодая еще… Да к тому же, свое жилье есть. А знаешь пословицу — «была бы постелька, а милый найдется», — лукаво добавила баба Нюра.
— Да что-то плохо он находится… Я, баб Нюр, ночью иной раз проснусь, рядом мужик со мной сопит, Василий этот. А у самой такая тоска на душе… Все равно себя одинокой чувствую. Весь сон переведу, а тут и будильник уже звонит на работу.
— Ну, ты, видать, из тех баб, которым хорошо только тогда, когда у них штамп в паспорте стоит, — немного критически замечает баба Нюра.
— Может и так. Но тут еще что-то примешивается, понимаешь, — на миг Анюта замолкает и задумывается.
Будь женщиной более образованной, она бы непременно сказала, что ей не нравится окружающая аура. Но она этого слова не знает.
— Понимаешь, баб Нюр, вот как переступлю порог своей квартиры, так сразу меня начинает что-то давить, — продолжила свою мысль Анюта. — А ночью, если не спится, еще сильней…
— Да ну? Может — домовой? — сочувственно посмотрела пожилая женщина на расстроенную Анюту.
И сдается мне, что это тоска моей бабы Ани — покойницы по квартире бродит… вся ее несчастливая женская доля. Как невидимый призрак…Как призрак одиночества. И все это как бы накладывается и на меня, на всю мою жизнь. И в моей жизни поэтому ничего не ладится. Да еще и имена у нас одинаковые…
— Дались тебе эти имена, — махнула рукой баба Нюра.
— Я вот все мечтаю… — продолжала Анюта. — Наш дом ведь под снос идет. Вот как буду въезжать в новую квартиру, никаких ее вещей брать с собой не буду. Мне кажется, что от них от всех тоска эта и исходит. Ну, вот разве что часы настенные возьму… те, что в кухне висят. Как память. А больше — ничего.
— У-у-у, богачка какая… Ну, тогда мне что-нибудь подаришь, если, я только до этого переезда доживу.
— Конечно, доживешь, баб Нюр.
— Ну, да ладно. Мечты, призраки твои… Ты мне вот по существу дела скажи: сколько времени ты с этим сантехником кувыркаешься? — попыталась «взять быка за рога» баба Нюра.
— Да года три будет…
— И он тебе обещает чего?
— Да ничего. Просто встречаемся.
