Алекс Тарн - Книга
Исключение предполагалось лишь для одного народа — еудеев, и это понятно: меньше всего Шимону хотелось совратить единоверцев с пути истинного. Но и это исключение вводилось не впрямую, в лоб — «вам, мол, нельзя, и точка», а косвенно, по-умному, без ущерба для провозглашенной универсальности нового культа: просто еудеи играли в сказке Шимона и Йоханана сугубо отрицательную роль, а потому неизбежно воспринимались, как враждебное, чужеродное тело.
Одной из самых блестящих находок авторов сказки была ее женская составляющая. Обычно языческие культы либо не уделяли женщинам вообще никакого внимания, либо делали из них совершеннейшее пугало, типа ашшурской Иштар. В лучшем случае женские персонажи представали ужасно бесцветными, как, например, яванские богини. Могла ли реальная женщина ассоциировать себя с такими дурацким идолами? В противоположность этому, сказка Шимона и Йоханана содержала живые и, главное, страдающие женские образы: Мариам, мамашу главного божка, а также его подружку, простую мигдальскую блудницу — последнее, понятно, без упора на несовместимую со святостью плотскую составляющую, но с явным на нее намеком. В сказке присутствовали и материнская любовь, и чувство утраты, и нерассуждающая готовность к самопожертвованию, и милосердие к другим, и жалость к себе, и, конечно, любовь, любовь, любовь… Новая религия была обречена на успех среди женской половины человечества.
По крайней мере среди женской половины. Потому что мужчинам она предлагала не менее привлекательный товар. Во-первых, равенство бесправных с владеющими, предпочтение убогих перед сильными и достоинство нищих духом по сравнению с благородными. Конечно, это утверждение представляло собой грубое вранье, очевидное своей нелепостью и несоответствием реальности. Зато оно не могло не понравиться подавляющему большинству людей: ведь бесправных, убогих и нищих всегда несравнимо больше, чем сильных и благородных. Во-вторых, сказка предлагала искупление всех и всяческих грехов в прошлом, настоящем и будущем. Конечно, адептам новой религии предписывалось, по возможности, следовать десяти заповедям, но, в то же время, любое прегрешение легко перечеркивалось последующим раскаянием. Что и говорить, это была крайне милосердная религия. Именно поэтому она подходила всем без исключения… за исключением еудеев.
Кстати, заповеди слово в слово совпадали с заповедями еудейской Торы, но не потому, что Шимон с Йонатаном хоть немного надеялись на их соблюдение, а для создания первой зацепки: как вы помните, внутрь всей этой искусственной чепухи надлежало поместить вполне реальную ценность — Книгу. Для пущей надежности Книга была накрепко привязана к главному персонажу сказки. В то время Шимон и Йоханан еще не придумали ему имя, а потому именовали его просто Идол. История с происхождением Идола была позаимствована Шимоном из яванских сказок про детей земных женщин и бессмертных божков. С той лишь разницей, что в нашей сказке роль божка играл не яванский Зеус, а… тьфу!.. даже и не выговорить… впрочем, это звучало дико только для еудейского уха. Остальные же внимали и верили без какого бы то ни было затруднения.
Идол исполнял роль главного спасителя. Именно он брал на себя все человеческие грехи — все, без исключения… гм… вернее, за исключением еудейских грехов. Именно его страдания искупали любую бывшую и будущую пакость любого прохвоста… за исключением… ну, вы понимаете. У него пока еще не было имени, зато его речи, проповеди и принципиальные тезисы были подготовлены самым детальным образом. По сути дела, изобретенный Шимоном Идол проповедовал Книгу, утверждал ее ценности, объявлял себя ее прямым и верным продолжателем. Более того, объявлялось, что само появление Идола было многократно предсказано и запечатлено на ее страницах. Новая религия просто не могла отказаться от Книги — для этого нужно было бы отказаться от Идола, то есть, от главной фигуры, к которой, в конечном счете, сходились все нити.
В общем, задуманное Шимоном и Йохананом представляло собой самый настоящий ковчег, огромный и непотопляемый — конечно, при условии успешной реализации плана. С этим трудно было не согласиться, и мы согласились. Вас это удивляет? Честно говоря, меня сейчас — тоже. Но если принять во внимание тогдашние обстоятельства: всеобщее уныние после александрийского фиаско, непререкаемый авторитет Шимона, хитроумную манипулятивность Йоханана, замкнутость нашей, в общем, небольшой общины, то удивляться особенно нечему. Мы были коллективом единомышленников — помните? А с коллективами единомышленников случается и не такое.
Кстати о реализации. Это было самое туманное место в плане. Нет, в общем и целом, Шимон объяснил нам все. Он планировал начать проповедь новой религии в условиях максимального стечения народа, то есть, в Ерушалаиме во время самого многолюдного праздника — праздника Песах. Хотя нет, не совсем так. Ведь еудеи, как уже сказано, вовсе не являлись целью проповеди. Но Ерушалаим и Песах были важны Шимону все для той же привязки: апофеоз сказки, происходя именно в Ерушалаиме, неизбежно делал его святым для новой религии городом, святым, как в Книге, понимаете? Провинциальное захолустье ромайской империи одним разом превращалось в центр мира, а религиозный праздник крошечного народа — в главное событие всемирной религии… гениально, не правда ли?
Кроме того, Шимону был необходим шум. Ведь проповедуют людям, а люди сбегаются на шум. На шум и на кровь. Или — на публичную казнь, из тех, что обычно совершаются накануне первого дня праздника Песах. Тут все сходилось один к одному. Языческое сознание любит мертвых и не доверяет живым.
— Мы похороним Идола после того, как ромаи распнут его по просьбе еудеев, — объяснял Шимон. — Таким образом, мы убьем сразу нескольких зайцев. Во-первых, мервый Идол уже не сможет сказать глупость или совершить ошибку; все, что он якобы сказал, будет записано нашими руками и не сможет быть изменено во враждебных Книге целях. Во-вторых, за еудеями навсегда закрепляется роль злодеев, что фактически исключает их участие в новой религии. В-третьих, могила Идола, расположенная в Ерушалаиме, превратит город в святыню и сохранит Храм. В-четвертых, слухи и рассказы о публичной казни разойдутся далеко, как волны от брошенного камня, и это поможет нам в дальнейшей проповеди.
О дальнейшей проповеди Шимон говорил особенно подробно — ведь от от этого зависел успех всего предприятия. В оставшееся до Песаха время он собирался подготовить двадцать-тридцать надежных проповедников, которых он называл посланниками. Предполагалось, что после казни и похорон Идола посланники разойдутся по всему свету, неся людям весть об искупительной жертве, о спасении, о новой правде, простой и понятной всем и каждому.
Йоханан немедленно начал отбор подходящих кандидатов. Поначалу люди немного колебались, но, в конце концов, никто не смог устоять перед силой шимоновых аргументов. Желающих оказалось хоть отбавляй: приглашение стать посланником льстило самолюбию, потому что свидетельствовало о выдающейся добродетели и особых способностях кандидата. Шимон и Йоханан не обещали своим ученикам легкой жизни. Трудности предстояли немалые. На первом этапе нужно было преодолеть косность и недоверие, собрать людей в организованные группы, превратить религию в силу. Но, превратившись в силу, новое движение неизбежно привлечет внимание властей, и тогда начнутся гонения, аресты, казни и пытки. От гонений не следовало уклоняться, напротив, надлежало искать их, использовать для дополнительного усиления: ведь, чем больше мученичества прирастет к исходной сказке, тем крепче она укоренится в сердцах.
— Язычники любят глазеть на смерть, они получают удовольствие от чужой муки, от человеческой жертвы, зарезанной на плахе, вздернутой на виселицу, распятой на кресте… — говорил Шимон. — Что ж, доставьте им эту радость своей собственной смертью, своей собственной болью. Пусть, затаив дыхание, смотрят на вашу казнь. Пусть описывают ваши страдания в своих книгах, рисуют на своих фресках, высекают в каменных изображениях. Пусть потом пускают слюни перед вашим искаженным в смертной муке лицом. Помните: вы страдаете и умираете во имя спасения Книги. Во имя жизни. Нет и не может быть смерти почетнее.
Да, он умел быть убедительным. Я лично, не задумываясь, отдал бы обе руки за право стать посланником. Но, увы… у меня не имелось на это ни единого шанса.
— Извини, бар-Раббан, — мягко сказал мне Йоханан, когда я на правах старой дружбы пришел к нему с соответствующей просьбой. — Ты ведь и сам понимаешь, что это невозможно. Ведь понимаешь, а? Посмотри мне в глаза и скажи: сможешь ли ты произнести мало-мальски убедительную проповедь на какую бы то ни было тему? Ну?.. Убеди меня сейчас, и я тут же отведу тебя к Шимону.
Я не стал смотреть ему в глаза… зачем? Я действительно никогда не умел связать двух слов перед любой аудиторией, которая включала бы кого-нибудь, кроме меня самого. Да-да, я не случайно говорю «кроме меня самого», потому что перед самим собой я произносил такие длинные и замечательные речи, каких не постыдился бы и мой отец, ученый Раббан. Наверное, поэтому мне показалось, что, может быть, если немножко подучиться… ведь Шимон чему-то там обучал будущих посланников — возможно, и из меня что-нибудь получилось бы? Сказать вам начистоту — мне ужасно хотелось хоть ненадолго вернуть то незабываемое ощущение всеобщего внимания, которого я удостоился в первые свои кумранские дни… вот я и зарвался. Конечно. Возвращайся к своим горшкам, ничтожество. Поверите ли, но я даже не испытал обиды. Просто кивнул и повернул восвояси.
