Бектас Ахметов - Чм66 или миллион лет после затмения солнца
Галя вновь рассмеялась.
– Я, по твоему, изящная?
– Очень.
– Не трепись.
– Я говорю правду.
Говорил я чистейшую правду. Твигги из Краснодара ходила в халате, под которым не было платья. Когда мы сидели друг против друга, я видел, что у нее под халатом.
Я смотрел туда без вожделения, но с волнением.
Галя поставила передо мной пластмассовую кружку с горячим какао.
– Пей.
– Не хочу.
– По вечерам чем занимаешься?
– Когда чем. В основном больше болтаюсь.
– А я вечерами купаюсь на море.
– Нам разрешают купаться только днем.
– Да-а… В Алма-Ате у тебя есть девчонка?
– Нет.
– Правду говоришь?
– Конечно.
– Не верю.
– Хочешь верь, хочешь не верь. Дело твое.
– А-а… Если тебе вечерами тебе делать нечего, приходи. предложила Твигги из Краснодара. – Погуляем.
– Приду.
Вредный мальчишка этот Алты. Алты, Алтышка семилетний солист ансамбля из Туркмении. Он дразнился, я погнался за ним. Танцор привел двух москвичей. Илья Штейнберг побежал за Игорем и Борей.
Байдалаков расправил плечи и, поправив очки, выписал тормоза москвичам;
– Вы что тут рязанские штучки выкидываете! А?
Столичные враз сникли.
Надо понимать так, что рязанские штучки в глазах ленинградцев мера дремучести. Москвичи хоть и понтовитые ребята, но здесь они ничем не выделяются.
На каких инструментах играли Боря и Игорь не помню. Да и не интересовался. Они во что-то дудели. Игорь поклонник Дина Рида, играет на гитаре и поет.
Игорь, как и Боря, никогда не выходит из себя, как бы кто не пытался специально задеть, завести.
Кончились сигареты и кому-то надо подняться на гору в магазин для вожатых. Игорь предложил:
– Может ты сходишь?
– Ты это что, Игорек? – Я поднялся с корточек. – Ты меня за сигаретами вздумал послать? Деловой что ли?
– Нет. Не деловой. – Конаныхин не шелохнулся. – Мне сигареты в магазине не дадут. А вы азиаты выглядите старше нас. Тебе дадут.
В их отряде из ребят запомнился еще Гарик. Но он хоть и умный, но совсем еще малек.
Среди ленинградских девчонок заметно выделялась Таня Власенкова.
Бессознательно я приглядывался к ней. Власенкова являла собой незнакомый мне тип европейской красоты. Высокая, с искрящимися зелеными глазами, с выгоревшими на Солнце русыми волосами, Таня была не Твигги. Она играла в симфоническом оркестре Ленинградского дома пионеров то ли на альте, то ли на скрипке. На репетициях, что происходили на наших глазах, Таня, самозабвенно водя смычком, уходила куда-то в дали далекие, остервенело подергивалась лицом и никого не видела вокруг себя.
После репетиции худрук что-то выговаривал музыкантам. Власенкова молча стояла рядом с Конаныхиным и широко улыбалась.
Днем играли в футбол с азербайджанцами. Если уж кто и выглядит взрослым, так это тринадцатилетний азербайджанец. С волосатыми, короткими, накачанными ногами азербайджанские отроки носились по полю половозрелыми вепрями.
Один из них подсек меня. Судья дал штрафной. Азик с ходу толкнул меня в шею – я, не успев испугаться, автоматом ответил тем же. Иначе было нельзя – на нас смотрели пионеры с вожатыми. Азербайджанец тяжело дышал и сквозь зубы пригрозил: "Ну смотри…".
Я ничего не сказал.
Игра закончилась. Подошла Валя.
– Пойдем к врачу. – сказала вожатая.
– Зачем?
– Меня беспокоит твой фурункул под ухом.
– Валя, не надо. Пройдет.
– Я сказала тебе, пошли.
– Ладно.
– Я принесла тебе Эразма Роттердамского. Слышал о таком?
– Нет. – ответил я и спросил. – О чем будет разговор на сегодняшнем костре?
– О человеческих отношениях.
– Опять?
– Да, опять. – Валя поправила, выбившиеся из под пилотки волосы. Когда-нибудь ты поймешь, что главнее всего на свете человеческие отношения. И больше ничего.
Что такое человеческие отношения для Вали? В данном случае для меня это прямой намек на историю со склеенной пилоткой. Вожатая не может забыть – я чувствую это – пилотку Артура Дика. Она не может воссоединить меня, потому что пилотка ломала все, до тла разоблачала мою сущность. Валя сильно тонкая девушка и четко понимала, что зверьковость – это, мягко будет сказано, – камень за пазухой.
Понимая, что зверьковость никогда не выжечь из меня и каленным железом, она не теряла наивной надежды, что к концу смены я и сам наконец догадаюсь, что подлинно сделал, когда тайком в мертвый час склеивал воедино злополучную пилотку Дика.
На летней эстраде дружины "Стремительная" встреча с Дмитрием
Кабалевским.
– Вы спрашиваете, как я писал эту вещь? – Дмитрий Борисович поднялся из-за столика, обхватил подбородок. – В больших сомнениях я начинал работу над "Реквиемом". Дело в том, что автор стихов очень молод… Он даже младше моего сына…Войну Роберт Рождественский знать не мог…
Кабалевский высокий и очень худой, на шее большое родимое пятно.
По телевизору я не замечал у него пятна. Что-то общее есть у него с
Андрюшей. Может, простота и открытость, с которой они разговаривали с нами? Может быть.
Встреча закончилась и мы с Ильей Штейнбергом темной аллеей возвращались в корпус.
Илья младше меня на год и учился в 56-й школе. Он, Витька
Червенчук и две Ирины – Дарканбаева и Павлова – составляли со мной пятерку, представлявшую коренных алма-атинцев в "Орленке".
Мы шли, болтали и не сразу обнаружили, как кто-то сзади обкидывал нас камушками. Мы обернулись.
За нами шли два азербайджанца. Один из них тот, кто толкнул меня в шею и другой – такой же маленький, и такой же невероятно плотно сбитый.
Они разбирались со мной за игру.
Я завилял хвостом.
– Нам, мусульманам надо жить дружно.
Азик вплотную приблизился.
– Месяц назад я покалечил девушку.
– Покалечил? – спросил я и заметил. – Ты не мог поступить иначе.
– Да… Такой я человек… Ха. – Мое замечание подействовало. Он приосанился. – Если бы ты был кристианином, я бы тебя давно убил. Но ты мусульманин и я прощаю тебя.
Он еще и прощает.
Илья ошарашенно смотрел вслед удалявшимся азикам:
– Это не люди…
Илья сделал вид, что не придал значения тому, как я сгнилил.
Хотя что я мог сделать с этими вепрями?
"Вертится быстрей Земля…". Быстрей? С чего вдруг? Как она может вертеться еще быстрей?
Над стеклянным фрегатом корпуса дружины "Звездная" летела и уходила высоко в небо песня. Песня, которую распевала вся страна.
Ленинградцы согласились сыграть с нами в интеллектуальный хоккей.
Интеллектуальный хоккей – игра в вопросы и ответы, ничего в ней интеллектуального кроме заученного знания нет, но ленинградцы пошли мне навстречу.
Команды расселись по стульям. Вот те на… Капитан у ленинградцев
Таня Власенкова. Мы сидели на выдвинутых от остальных стульях друг против друга на верхней палубе звездного фрегата. По-моему,
Власенкова хорошо сознавала надуманность состязания – паренек из
Казахстана желает лишний раз блеснуть на публике эрудицией, ну и что тут такого? – я видел это по ее глазам. Однако при этом Таня ничуть не скрывала, что палубное ристалище для нее самой интересно и проявляла нетерпение.
– Откуда берет свое название Северная Пальмира? – задал вопрос
Гарик.
Че-е-го? Что еще за Пальмира? Так мы не договаривались. Я мог бы их в два счета уделать, задай вопрос: "В каком ауле родился композитор Шамши Калдаяков?". Мог, но пожалел. Что прикажете мне с вами делать?
– Счет 2:0. – объявил судья.
Таня записала что-то в блокнот. На игре она в очках. Окуляры ей к лицу.
Может задать ей вопрос про Грюнет Молвиг из норвежского фильма
"Принцесса"? Не-ет… Таня музыкант и знает, как и что было на фестивале в Москве. Выход один – валить ленинградцев вопросами в духе Шамши Калдаякова.
– Перечислите состав футбольной команды (я назвал то ли "Интер", то ли "Милан"). – сказал я и мне стало жалко капитана ленинградцев.
– Джулиано, Бьянки…- Власенкова загибала пальцы и при этом с еле заметной насмешливостью смотрела мне в глаза.
Так иногда бывает. Но только иногда. Потому, что тогда я думал, что про футбол лучше меня никто не знает.
– Ответ принимается. – я прокашлялся.
– …Подлинное имя Пеле.
Таня оторвала ручку от блокнота.
– Нассименто… Так кажется? – спросила она и призналась. -
Дальше не помню.
Вообще-то правильно. Для любой девчонки страны даже больше чем правильно. Но Таня знает составы итальянских клубов, а кому многое дано, с того и спрос…
– Ответ неполный. – пробурчал я.
Болельщики недовольно загудели. Таня улыбнулась и переглянулась со своими. Она не обижалась на въедливость.
Судья ответ засчитал.
Заготовленные вопросы улетучились из памяти, и я лихорадочно перебирал варианты. Ладно, пусть себе торжествуют. Я задал засевший во мне единственный вопрос.
