Мэтью Квик - Прости меня, Леонард Пикок
Я помню, как в детстве – может, мне тогда было четыре-пять лет – не столько помогал печь оладьи с бананом и шоколадной крошкой, сколько путался под ногами, а папа нежно перебирал струны своей акустической гитары за кухонным столом, и в то утро родители были так счастливы, что случалось нечасто, и, может, именно поэтому я и запомнил тот день. Мы с мамой готовили, а потом всей семьей ели.
Нормально для обычных людей, но не для нас.
По какой-то непонятной причине я должен непременно получить оладьи с бананом и шоколадной крошкой – и тогда все образуется. Прямо сейчас. Это единственная вещь, которая реально может помочь. Сам не знаю почему. Просто знаю, и все. Я говорю себе, что, если Линда испечет мне оладьи с бананом и шоколадной крошкой, я прощу ее за забытый день рождения. Я быстренько составляю в голове этот договор и пытаюсь заставить Линду выполнить свои обязательства по сделке.
– Так ты приготовишь для меня оладьи с бананом и шоколадной крошкой? – спрашиваю я. – Больше мне от тебя ничего не надо. Испеки оладьи, позавтракай со мной и можешь возвращаться обратно в свой Нью-Йорк. Ну что, договорились?
– А у нас есть необходимые ингредиенты? – с озадаченным видом спрашивает она.
– Черт! – говорю я, потому что ни хрена у нас нет. Я уже несколько недель не ходил в магазин. – Черт, черт, черт!
– А тебе обязательно чертыхаться в присутствии матери?
– А если я достану ингредиенты, ты приготовишь мне завтрак?
– И только ради этого ты заставил меня приехать домой. Ради оладий с бананом и шоколадной крошкой?! И ради этого так поставил на уши своего бедного учителя?!
– Если ты испечешь их мне, обещаю, что потом весь день сможешь от меня отдыхать. И вообще, сможешь с чистой совестью вернуться в Нью-Йорк. Нет проблем.
Линда смеется, и я сразу понимаю, что у нее на душе стало легче, а затем она пробегается своими идеально наманикюренными ноготками по моей стриженой голове, отчего мне сразу становится щекотно.
– Лео, ты действительно странный мальчик.
– Так это «да» или «нет»?
– Я до сих пор теряюсь в догадках, что ж такое вчера стряслось. Почему твой учитель позвонил мне и потребовал, чтобы я вернулась домой? Мне кажется, что у тебя все отлично.
Должно быть, герр Силверман не напомнил ей о моем дне рождения, но меня сей факт больше не колышет. Я просто хочу чертовы оладьи. Ведь хотя бы это Линда точно способна сделать. Задание, которое она способна для меня выполнить. Словом, то, что я могу иметь, и, следовательно, то, что я могу хотеть.
– Пойду схожу за продуктами, ладно? – говорю я, стараясь облегчить ей жизнь.
– Ладно, – отвечает она и игриво передергивает плечами, словно она мне подружка, а не мама.
Я пулей пролетаю мимо нее, вихрем несусь по лестнице и выскакиваю из дома, даже не надев пальто.
В шести кварталах от нашего дома есть местный продуктовый магазин, и я за десять минут нахожу все, что требуется.
Молоко.
Яйца.
Масло.
Блинную смесь.
Кленовый сироп.
Шоколадную крошку.
Бананы.
На обратном пути, сгибаясь под тяжестью врезающегося в руку пластикового пакета, я думаю о том, что уже в который раз позволил Линде легко отделаться.
Я стараюсь сконцентрироваться исключительно на оладьях.
Я уже буквально чувствую, как тают во рту бананы и шоколад.
Оладьи замечательные.
Именно то, что я хочу.
Вернувшись домой, я застаю Линду в кабинете, она орет на кого-то по поводу цвета тюля.
– Нет, мне не нужен, твою мать, кадмиево-оранжевый!
Заметив меня в дверях, она поднимает указательный палец и машет рукой, чтобы я уходил.
Уже на кухне я жду ровно пять минут, а потом решаю сделать сам всю подготовительную работу.
На разделочной доске я нарезаю три банана. Очень аккуратно, тонюсенькими ломтиками. Затем вбиваю в блинную смесь молоко и яйца, а напоследок добавляю туда шоколадную крошку и кусочки банана. Сбрызгиваю сковородку и ставлю на огонь.
– Линда? – кричу я. – Мама?
Она не отвечает, поэтому я решаю сам испечь оладьи. Ладно, достаточно и того, что мы будем есть их вместе с Линдой.
Я наливаю в сковородку немного теста, оно шипит и пузырится, а я тем временем наливаю теста еще на три оладьи. Переворачиваю все четыре и включаю духовку, чтобы готовые оладьи не остыли, пока я готовлю следующую порцию для мамы.
– Линда? – (Нет ответа.) – Мама? – (Нет ответа.)
Я ставлю готовые оладьи в духовку и наливаю на сковородку еще теста.
Похоже, я слегка перестарался, но я продолжаю печь оладьи, и к тому времени, как я заканчиваю, оладий у меня на семью из десяти человек.
– Мама?
Я иду в кабинет, а она снова орет в телефон.
– Пусть Жасмин катится куда подальше! – вопит она и вздыхает.
Она смотрит в окно.
Она снова стала рассеянной.
Теперь уже я вздыхаю.
Возвращаюсь на кухню.
Ем свои оладьи с бананом и шоколадной крошкой.
Они обалденно вкусные.
К черту Линду!
Она много теряет.
Она могла бы получить на завтрак обалденные оладьи.
Я мог бы простить ее.
Но вместо этого я сую все оставшиеся оладьи в измельчитель пищевых отходов.
Туда же попадает несколько осколков зеркала.
Я позволяю машине с хрустом пережевывать отходы, пока ее наконец не заклинивает, и тогда я снова слышу, как Линда громко материт своих служащих.
Она так и не выходит из кабинета – даже тогда, когда я срываюсь с места и захлопываю за собой дверь с такой силой, что весь дом буквально трясется.
38
Папочка!
Это твоя дочка С.
Я пишу тебе на свой восемнадцатый день рождения – ну, если быть точной, то на следующий день, так как уже далеко за полночь. Я управляю лучом маяка, потому что ты снова уснул в своем кресле: от старых привычек так легко не избавишься. Я собираюсь отдать тебе письмо завтра, когда впервые покину Аванпост 37, чтобы ты никогда не забывал, каким замечательным у нас был этот день.
(Примечание на полях. Звезды сегодня просто потрясающие – в них как будто бы можно плавать. Кассиопея светит особенно ярко.)
Подозреваю, что ты злишься на меня из-за моего желания уехать, хотя ты не сказал мне ни слова. Ты думаешь, будто я уезжаю, чтобы найти себе парня, по крайней мере, ты меня постоянно так дразнишь. (И клянусь, если ты еще хоть раз произнесешь слово «гормоны», я тебя просто убью!) Да, я действительно хотела бы обзавестись парнем (ПОТОМУ ЧТО ЭТО НОРМАЛЬНО!) и познакомиться с людьми своего возраста в этом ужасном городе из труб, но, кроме того, есть еще много вещей, которые я желала бы сделать.
Я хочу увидеть сушу.
Я ее никогда не видела.
Я хочу постоять на твердой земле.
Такая простая, но очень важная вещь для девочки, всю жизнь прожившей на воде.
И ты наверняка с этим отчасти согласишься, хотя и считаешь, что достоинства суши явно переоценивают.
Я жду не дождусь, когда смогу ходить на занятия с ребятами своего возраста, хотя ты мне не раз твердил, будто люди не всегда способны к проявлению любви и пониманию, которые я привыкла видеть от тебя, мамочки и дедули. И все же мне не терпится обрести самостоятельность, чтобы иметь возможность общаться с самыми разными людьми! И мне хотелось бы найти кого-то, кто каждый раз целовал бы меня при виде падающей звезды, как ты целуешь мамочку. И я надеюсь преуспеть в колледже, ведь я очень хорошо сдала вступительные экзамены, и вообще, ты еще будешь гордиться мной, поскольку я непременно внесу свой вклад в создание нового мира.
Спасибо за то, что испек оладьи на мой день рождения.
И пусть тебе пришлось использовать смесь для выпечки хлеба и ты сказал, что эти оладьи и рядом не стояли с теми, которые ты ел в детстве, так как у нас нет «сиропа», потому что на земле практически не осталось «кленов». Но я оценила твои усилия, особенно когда услышала историю о том, как ты еще ребенком пек со своей мамой оладьи – с «шоколадной крошкой» и желтыми фруктами, которые ты называешь «бананами». Я надеюсь когда-нибудь попробовать бананы. Мне хочется верить, что они до сих пор существуют в городе с закрытыми переходами, где по-прежнему имеется куча самых разных вещей – вещей, о которых мне оставалось только мечтать, вроде магазинов, и ресторанов, и кошек, и собак, и кинотеатров, и обзорных площадок, и множества всего остального, что мы видели с помощью луча визуализатора, когда хватало силы сигнала.
И твой подарок на мой день рождения был тоже… прекрасным.
