Мэтью Квик - Прости меня, Леонард Пикок
– Что, черт возьми, случилось с твоими волосами?
И тут я теряю дар речи – я хочу сказать: как мне объяснить все этому старику? Я даже не знаю, с чего начать.
И чтобы не смотреть ему в глаза, я начинаю разглядывать висящую на стене фотографию жены Уолта, навсегда оставшейся молодой.
Воздушная зеленая блузка.
Прическа в стиле блондинок из фильмов с Богартом.
Широко раскрытые загадочные глаза, которые как будто следят за тобой.
На фото ей не больше восемнадцати, но ее уже нет в живых. Я знаю, что Уолт ужасно тоскует по ней, поскольку не раз ловил его устремленный на фото грустный взгляд. Интересно, а как будет выглядеть моя будущая жена и захочу ли я повесить на стенку ее фото – возможно, на Маяке номер 1.
– А что за дурацкая медаль у тебя на футболке?
Теперь Уолт, сделав брови домиком, смотрит мне на грудь, туда, где сердце.
Я опускаю глаза и вспоминаю о шедевре герра Силвермана. И я не знаю, как объяснить значение медали, не вдаваясь в подробности той гнусной истории, в которую влип вчера вечером, поэтому я просто говорю:
– Ну, я знаю, что вчера вел себя странно. Простите, Уолт, и, если хотите знать подробности, я вам все расскажу, но только чуть позже. Ей-богу. Отвечу на все ваши вопросы. А сейчас, может, просто наденем наши шляпы и досмотрим вместе кино? Хорошо? Я буду вам очень признателен, если вы просто позволите мне посмотреть с вами кино. Я жутко устал. И мой запас цитат из фильмов практически иссяк. Чертовски тяжелая ночь. Реально тяжелая. И мне необходима помощь старины Богарта. Типа, лечение Богартом. Ну, что скажете?
Он вглядывается в меня секунду-другую, пытаясь понять, что у меня на уме, а затем осторожно, словно опасается какого-то подвоха с моей стороны, хотя я не лукавлю и не кривлю душой, возможно, впервые за много лет, говорит:
– Конечно-конечно. Богарт. Почему бы и нет?
Я снова надеваю шляпу и присаживаюсь на диван, поближе к его креслу.
Он нажимает на пульте кнопку «play», и картинка в телике оживает.
На том самом месте, где их лодка застревает в тине, а Богарт забирается в воду, чтобы ее освободить, и вылезает весь облепленный пиявками. Поскольку они застряли посередине реки в совершенно диких местах, они думают, что обречены на смерть. Но Роуз молится, и начинает идти дождь, и вода в реке поднимается, и они чудесным образом спасаются. А тем временем с плохими немцами много чего происходит, но это я уже знаю. Мои глаза стекленеют, я отключаюсь и думаю в основном о том, как был буквально в шаге от того, чтобы убить Ашера Била, а потом наложить на себя руки. Как наставлял пушку на своего одноклассника, воображая, будто просто смотрю кино и все это происходит, типа, не в реальной жизни. И каким, блин, ужасом все это кажется сейчас, когда мне удалось хоть немного прочистить себе мозги. И вот теперь, сидя рядом с Уолтом, я, типа, даже рад, как ни дико это звучит, что пережил этот момент своей жизни, словно мне чудом удалось избежать отвратительной, дурацкой смерти.
Я чувствую себя вроде как счастливчиком.
И меня немного беспокоит, что я могу быть ужасно взрывным, психически неустойчивым, способным совершить убийство – самоубийство, а буквально на следующий день спокойно смотреть с Уолтом, как Богги спасает положение, и ничто меня уже больше не волнует, и не надо исправлять окружающий мир или бежать от самого себя.
Мне жутко хочется всегда чувствовать себя вот так нормально: иметь возможность просто сидеть и расслабляться, не ощущая такого чудовищного давления, когда кажется, будто кровь вот-вот брызнет из глаз, из пальцев рук и ног, если хоть что-нибудь срочно не предпринять.
Когда фильм заканчивается, Уолт выключает телевизор и говорит:
– Знаешь, я вот тут думал…
– И? – спрашиваю я.
– Почему ты вчера подарил мне эту шляпу? Я хочу сказать, вчерашний день – он что, какой-то особенный?
– Вчера был мой день рождения. Мне стукнуло восемнадцать.
– Господи Иисусе! Почему ты ничего не сказал? Теперь я чувствую себя каким-то жмотом. Я должен был сделать тебе подарок.
Я улыбаюсь и говорю:
– Знаете, я купил вашу шляпу в комиссионке за четыре доллара пятьдесят центов. На самом деле она не реквизит из старого фильма. И Богги никогда не носил ее.
– Угу, я знаю, Рокфеллер, – отвечает Уолт. – Но в любом случае она мне нравится. И как ты отметил свой день рождения?
Мне становится смешно, потому что Уолт задает такой наивный вопрос, будто я самый нормальный ребенок, у которого был нормальный день рождения.
Уолт – единственный человек, который считает, будто я могу быть настолько нормальным, и мне, типа, это в нем нравится.
– Можно я вам после расскажу, что случилось со мной в мой день рождения? Я что-то слегка притомился. И сейчас у меня нет настроения это обсуждать.
Уолт смотрит на меня, а затем снимает свою шляпу.
– Лорен Бэколл подходит к Богарту в баре в фильме «Глубокий сон», – начинает он, а затем девчоночьим хриплым голосом Лорен Бэколл говорит: – «Я опоздала. Прости».
Я помню эту сцену и все реплики, поэтому, подражая Богарту, отвечаю:
– «Как себя чувствуешь сегодня?»
– «Лучше, чем прошлой ночью».
– «Ну, с этим нельзя не согласиться», – продолжаю я.
– Это начало, – выходя из роли, произносит Уолт. – Это только начало.
Я натужно улыбаюсь, но улыбка получается вымученной, и Уолт это видит.
А я сам-то лучше, чем прошлой ночью?
Без понятия.
Но я уже не чувствую такой жуткой злости.
– Ты пойдешь сегодня в школу? – спрашивает Уолт, прерывая неловкое молчание.
– Думаю, мне стоит взять выходной. А теперь мне пора домой. Я там не был со вчерашнего дня. Мне надо принять душ, – говорю я, хотя мне плевать с высокой колокольни, приму я душ или нет. – Может, еще немного кино чуть попозже сегодня?
Он открывает большим пальцем «Зиппо» с протяжным металлическим лязгом, прикуривает сигарету, делает затяжку и выдыхает вместе с клубами дыма:
– Я думаю, Леонард, это начало прекрасной дружбы. И это действительно так.
– «За твои глаза, детка».
И он улыбается, искренне так, хорошо улыбается, даже лучше, чем Богги.
Я присоединяюсь к Уолту, но когда стоять и улыбаться друг другу становится глупо, я просто ухожу.
– Леонард!
Я резко разворачиваюсь и оказываюсь лицом к лицу с Уолтом.
– Знаешь, я рад, что ты навестил меня сегодня утром.
Он пускает к потолку очередной клуб дыма, а его глаза под богартовской шляпой горят ярче, чем оранжевая вишенка на пачке его сигарет «Пэлл-Мэлл», и у меня вдруг возникает такое чувство, что, хотя мы просто смотрим вместе фильмы с Богартом и говорим исключительно на тему старины Богги, Уолт знает меня лучше, чем кто-либо другой в этом мире, как бы странно это ни звучало. Может быть, обмен репликами из фильмов с Богги и есть самый успешный способ общения. Может быть, я недооценивал свои способности к общению, по крайней мере с Уолтом.
И может быть, где-то там есть другие люди, похожие на Уолта, – и они сейчас ждут, когда я их найду.
Может быть.
37
Зеркало на кухне в моем доме по-прежнему вдребезги разбито, и когда я заглядываю в раковину, то вижу миллион собственных отражений.
Я открываю холодильник, нахожу свои волосы, завернутые в розовую бумагу, и думаю: Какого хрена?! и В кого я вчера превратился? и снова Какого хрена?
По идее, не мешало бы убрать все это безобразие, но у меня нет сил.
Ведь гораздо проще закрыть дверь холодильника, что, насколько я понимаю, вполне может служить метафорой для всей моей жизни.
Возможно, я даже хочу, чтобы Линда нашла завернутые в бумагу волосы и поняла, какой дикий ужас со мной творился вчера.
Какой у меня был дерьмовый день рождения.
Что она напрочь забыла о том, как рожала меня восемнадцать лет назад.
Что она худшая мать на свете.
Как я нуждаюсь в помощи.
Но Линда, скорее всего, вряд ли сможет установить причинно-следственную связь, даже если и найдет мои волосы, завернутые в розовую бумагу. Скорее всего, она решит, что я подстригся, чтобы сделать подарок именно ей.
Я поднимаюсь по лестнице к себе в спальню.
Выкладывая вещи из карманов, я обнаруживаю, что мой мобильник разрядился сразу после того, как я ушел от герра Силвермана, поэтому срочно ставлю телефон на зарядку.
Зарядив телефон, я слышу специфическое пиканье, значит, пришло новое сообщение.
Голосовое сообщение от Линды: «Что ты наговорил обо мне своему учителю? Что происходит? И что на сей раз? Я сижу на заднем сиденье машины, направляющейся к дому, вместо того чтобы присутствовать на ряде очень важных встреч, которые уже давно запланировала. Какого черта ты…»
