Михаил Идов - Кофемолка
Нина заняла пост у дверей, приветствуя входящих и указывая оптимальный маршрут (по часовой стрелке от Массимо к ювелирше Бетти). Мой портрет был прислонен к кофеварке в самой глубине кафе. Я стоял за прилавком и разливал тепловатый «грюнер вельтлинер» на фоне своей собственной ухмыляющейся ряшки.
Тем временем новость об открывшейся выставке расходилась по всему кварталу между Ниниными моделями. Индийский мальчик, продающий носки и увековеченный ковыряющимся в носу, заглянул первым. Он посмотрел на свое огромное изображение, наклонил голову так и этак, поковырял в носу и очень быстро ушел, не сказав ни слова.
Ки приехала рано и тут же задала вечеру радикально новую планку в области гардероба своим кремовым костюмом «Шанель» с черной каймой. Лимузин с логотипом отеля «Пенинсула» остался ждать ее снаружи, придавая выставке вид голливудской премьеры. Само присутствие Ки Ляу в нашем кафе, даже превращенном в галерею, напоминало странный сон. Я и вообразить не мог, как чувствовала себя Нина. Ее мать уважительно обошла экспозицию. Она остановилась перед Ави Сосна, снятым у Ярона в «Каса Кава», с руками, смазанными жестикуляцией, и буравящим зрителя полуживым взглядом; она едва ли не ускорила шаг, встретившись лицом к подбородку со мной. В этот момент третий мир врезался в два уже столкнувшихся: вошел живой Ави в сопровождении Берты.
— Мама, — сказала Нина, — это владелец нашего здания, Ави Сосна. Господин Сосна, моя мать, Ки Ляу.
— Здрасте, — сказал Сосна. Ки отрывисто кивнула. — Вы говорите по-английски? О, слушай, Шарф, — продолжил он, беря бокал вина у меня из рук. — Тут Берта мне говорит, что ты просишь скинуть сотню-другую с аренды.
— Ави, пожалуйста, не сейчас, — сказал я.
— Я уж вижу почему, — хрюкнул он, махнув на фотографии и закатывая свой закатывающийся глаз.
— Обычно здесь не так все устроено. — Ки явно вслушивалась в разговор. Это было ужасно. — В любом случае, мне кажется, вы должны были предупредить нас о «Дерганом Джо».
— Ничего я вам не должен, — сказал Ави. — А вот вы, коли на то пошло, должны мне за сентябрь.
— Только не я, конечно, — сказал я в совершенном отчаянии и указал на портрет Вика. — А хозяин кафе.
Ави посмотрел.
— А это еще… — начал он.
По счастью, в следующую секунду за нашими спинами начало разворачиваться что-то бесподобное. Басовитая ювелирша Бетти зашла с другой, менее стройной подругой, чем та, с которой ее запечатлела Нина. Она бросила один взгляд на портрет, висевший справа от двери, развернулась и попыталась сбежать. Новая партнерша схватила Бетти за вязаный жилет и затащила ее обратно в «Кольшицкий». Оказавшись внутри, она принялась ритмично дергать пригорошню жилета вверх и вниз, тыча свободной рукой в портрет и вереща на совершенно неожиданном французском: «Qui est celle-la? Qui? Réponds-moi, salope!» [72] До определенного момента музыкальность последовавших за этим putain de merde [73] делала эту сцену выносимой: она выглядела почти как развлекательный номер программы. Если бы наконец освободившаяся Бетти, топая на выход, не замахнулась вяло на Нину. В толпе вскрикнули. Лицо Нины окаменело, и она медленно скрестила руки на груди. Ки попросила меня открыть еще одну бутылку: эта, дескать, отдает пробкой.
Француженка едва успела высеменить за дверь, бормоча свои пардоны, как внутрь промаршировала целая делегация местных мелких предпринимателей под руководством покрытого мукой, заранее возмущенного Массимо и Марии из «Сеньориты Флауэрс». Они оба впервые переступили порог «Кольшицкого», несмотря на то что проводили все свое рабочее время, то есть целый день, в метрах отсюда. Минутой позже сцена напоминала уже не Левый берег, а советские подпольные выставки художников. «Кто позволил? Кто разрешил это безобразие? Вы называете это говно искусством? Это не искусство! — орал Массимо. — Я, что, сказал вам, что со мной можно так поступать? Я дал вам разрешение?» При каждом жесте с него слетало облачко муки.
— На самом деле, — включилась Ки громким судебным голосом, остановив Массимо на полуслове, — для художественного, некоммерческого использования фотографии не требуется разрешения изображенного лица. У вас нет позиции. Дорогуша, думаю, я пойду, — продолжила она, обращаясь к Нине. — Надеюсь, ты не против. Это все становится слишком богемно, как выражается молодежь.
— Конечно, мама, — сказала Нина. — Мы тебя завтра проводим в аэропорт.
— Ну что ты, не нужно. Марк, мое почтение, — она помахала водителю лимузина, а затем, через пару секунд, из лимузина нам.
Отъезд Ки был невероятно своевременным. Пока Массимо бесновался, прохожие, привлеченные зрелищем громкого скандала в претенциозном на вид помещении, начали заглядывать внутрь. Секунду спустя они замечали бесплатный бар. Еще минут через двадцать обстановка внутри превратилась в сюрреалистическую толчею раздраженных предпринимателей и все более нахальных халявщиков. Мне показалось, что я заметил в толпе Великого Белого и карибского попрошайку. Несколько зазевавшихся людей искусства спешно удалялись. Вечер вылетал коту под хвост.
Надир нашего падения, однако, наступил чуть позже, когда вино закончилось, неотесанная толпа рассосалась и объявился Кайл Свинтон. Он строевым шагом обошел всю галерею по часовой стрелке, останавливаясь перед каждой работой на равные промежутки времени, сказал Нине что-то, от чего у нее раскраснелись щеки и разжались кулаки, и совершил единственную за этот вечер финансовую транзакцию в «Кольшицком», купив одну из фотографий. Мой портрет.
Мы не открылись в воскресенье. Написанное фломастером объявление гласило: «Закрыто по семейным обстоятельствам. В течение 24 часов можете пользоваться услугами наших менее компетентных конкурентов». Я напросился с Ниной проводить Ки в аэропорт; я был уверен, что она расклеится по дороге домой, но ничего подобного не произошло. Слез не было вообще, не было даже того отстраненного, чуть сонливого тона, который голос Ки обычно вызывал у Нины при телефонных разговорах. Наоборот, Нина позаимствовала у матери немного ее стальной выправки. На всякий случай я все равно решил, что нам нужен «нормальный» вечер в городе. Мы наелись японской лапши в Сохо, долго гуляли, посмотрели, как группа друзей друзей дурачится на сцене в «Тонике». Над этими простыми развлечениями висело такое облако отчаяния, что, казалось, каждый укус, вид и звук был окутан неким высшим смыслом. Где-то к двум часам ночи мы с Ниной добрели до «Кольшицкого». Пол был липким. Пластмассовые стаканчики, до разного уровня наполненные недопитым вином, заполонили каждую горизонтальную поверхность. Все это само по себе выглядело как арт-инсталляция. Работая в изможденном молчании под обвиняющими взглядами Массимо, Марии, массажисток, меня, мальчика, Ави, Вика и Бетти, мы принялись сворачивать выставку.
Глава 4
Октябрь 2007
Kaffeehaussterben
— Нам нужен пиар, — мрачно сказала Нина, уставившись из-за кассы в пустоту зала. По матовым стеклам плыли косые тени прохожих. Элегантно помятая пара остановилась прочитать меню.
К своему удивлению, я осознал, что не хочу, чтобы они вошли. Когда дела по-настоящему, безоговорочно плохи, их лень поправлять; лихорадочное гостеприимство уступает место ощутимому раздражению от самой идеи покупателей. Наверное, щелкает некий внутренний тумблер, и ты начинать воспринимать кафе как свое личное пространство, а посетителя — как его нарушителя. Или включается брутальная логика: один четырехдолларовый заказ не спасет твое заведение, но потратит твое время. Каждый зашедший превращается в нечаянного представителя всех прошедших мимо.
Девушка указала на что-то внизу листа и рассмеялась. Я прищурился и выпустил из указательного пальца лиловый лазерный луч, изжарив ее и ее бородатого партнера на месте.
— Заметь, все мужское население Вильямсбурга в этом году ходит с окладистыми бородами, как дровосеки, — сказал я Нине. — Вопрос: на отращивание такой дикости нужно по меньшей мере шесть месяцев. Каким образом мы пропустили трансформацию? Щетину?
— Нам нужен пиар, — повторила Нина.
Мы оба регулярно произносили эту фразу с момента создания «Кольшицкого», но так как ни один из нас не имел ни малейшего понятия о том, какие действия для этого требовалось предпринять, само признание необходимости ее и удовлетворяло. Мой давешний трюк с пресс-релизом ни к чему не привел, а найм агентства все еще казался неоправданной роскошью. С другой стороны, вариант не нанять агентство практически гарантировал скорое забвение. Платный пиар мог оказаться либо классической глупостью — все равно что вернуться в казино с зарплатой жены, проиграв свою, — либо единственным умным решением, принятым нами за три месяца. Либо — либо. Загвоздка состояла в том, что, не сделав, не узнаешь.
