Зэди Смит - Белые зубы
— А тебя это прямо-таки с ума сводит, да?
— Ну, не то что бы с ума, но… мне это не нравится.
— Это потому, — перебил Шива, — что твоей заднице в последнее время неймется. Все это заметили.
— Кто все?
— Мы все. Парни. Вчера была крупинка соли на салфетке. Позавчера Ганди криво на стене висел. Последнюю неделю ты ведешь себя, как подпевала нашего фюрера. — Шива кивнул в сторону Ардашира. — Как сумасшедший. Не улыбаешься. Не ешь. Ко всем цепляешься. Если метрдотель сбрендил — труби отбой. Мы словно футболисты без капитана.
— Совершенно не понимаю, о чем ты говоришь, — поджав губы, сказал Самад и передал Шиве вазу.
— Все ты понимаешь, — с вызовом ответил тот и поставил пустую вазу обратно на столик.
— Если меня что-то и заботит, то на работе это не отражается. — Самад заволновался и снова протянул ему вазу. — Я бы не хотел причинять беспокойство окружающим.
Шива снова вернул вазу на стол.
— Так значит, что-то все-таки есть. Давай, говори… Я знаю, у нас порой случались разногласия, но в этом месте нужно держаться друг за друга. Сколько мы оба здесь работаем? А, Самад Миа?
Внезапно Самад взглянул на Шиву, и тот увидел, что Самад весь мокрый и как будто оцепеневший.
— Да, да… что-то… все-таки есть.
Шива положил руку ему на плечо.
— Так давай похерим эту чертову гвоздику и пойдем приготовим тебе карри — солнце через двадцать минут сядет. И ты все расскажешь Шиве. Не то чтобы я совался куда не надо, ты понимаешь, но мы вместе работаем, и ты меня очень огорчаешь, дружище.
На удивление тронутый этим неловким проявлением дружеского участия, Самад оставил розовых лебедей и поплелся за Шивой на кухню.
— Животное, растение, минерал?
Встав к рабочей поверхности, Шива принялся резать цыплячью грудку правильными кубиками и посыпать их майценой.
— Что?
— Это животное, растение или минерал? — нетерпеливо повторил Шива. — Я имею в виду то, что тебя беспокоит.
— В основном животное.
— Женщина?
Самад сел на ближайшую табуретку и повесил голову.
— Женщина, — заключил Шива. — Жена?
— Весь стыд, вся боль падут на мою жену, но… причина не в ней.
— Другая крошка. Это мой конек. — Шива изобразил, будто крутит ручку камеры и, пропев вступление к «Мастермайнду»,[45] впрыгнул в кадр. — Шива Бхагвати, у вас есть тридцать секунд, чтобы перепихнуться не с женой, а с другой женщиной. Вопрос первый: правильно ли это? Ответ: зависит от обстоятельств. Вопрос второй: грозит ли мне ад?
— Я не… спал с ней, — вознегодовал Самад.
— Я начал, и я закончу: грозит ли мне ад? Ответ…
— Довольно. Забудь. Пожалуйста, забудь, что я вообще о чем-либо говорил.
— Баклажан положить?
— Нет… хватит зеленого перца.
— Ладушки, — отозвался Шива, подкинув зеленый перчик и поймав его острием ножа. — Один цыпленок бхуна уже на подходе. И давно это у вас?
— Что это? Я ее всего один раз видел. Я едва с ней знаком.
— Так в чем беда? Обжимались? Целовались?
— Здоровались за руку. Она учительница моих сыновей.
Шива кинул лук и перец в шкворчащее масло.
— Твои мысли отклонились в сторону, только и всего.
Самад встал.
— Дело не в одних только помыслах, Шива. В смятении все мое тело, я утратил над ним контроль. Никогда еще я не подвергался таким физическим унижениям. Вот, к примеру: я постоянно…
— Да. — Шива указал на его ширинку. — Мы и это заметили. Может, тебе перед работой проделывать простое упражненьице?
— Да я итак… я… и без толку. К тому же Аллах это запрещает.
— Самад, давай без религиозного фанатизма. Тебе не идет. — Шива смахнул луковые слезы. — Все эти угрызения вредят здоровью.
— Дело не в угрызениях, а в страхе. Шива, мне пятьдесят семь. В этом возрасте начинаешь… думать о вере, боишься упустить время. Меня испортила Англия, теперь я это понимаю… моих детей, жену тоже испортила. Я иногда думаю: может, и друзей я выбрал неправильно? Наверное, я был легкомысленным. Ставил ум превыше веры. А теперь возникло последнее искушение. Как возмездие, понимаешь? Шива, ты разбираешься в женщинах. Помоги мне. Ведь это чувство невозможно! Я знаю о существовании этой женщины от силы несколько месяцев и разговаривал с ней всего один раз.
— Сам сказал: тебе пятьдесят семь. Кризис среднего возраста.
— Среднего возраста? Чушь какая, — раздраженно перебил его Самад. — Черт побери, Шива, я не собираюсь жить сто четырнадцать лет.
— Это такое выражение. Во всех журналах написано. Когда мужчина подходит к определенному моменту жизни, он чувствует, что уже перевалил через холм… а мужчине столько лет, сколько его милашке, если ты понимаешь, о чем я.
— Я на нравственном распутье, а ты говоришь всякую ерунду.
— Тебе полезно кое-что уяснить, приятель, — втолковывал ему Шива медленно и терпеливо. — Целиком весь набор: женский организм, прыщи, рак яичек, менопауза — и кризис среднего возраста. Современный мужчина должен знать это, как свои пять пальцев.
— Но я не желаю это знать! — воскликнул Самад, снова вскакивая и принимаясь расхаживать по кухне. — В том-то и дело! Не хочу быть современным! Я хочу жить, как должен был жить всегда. Вернуться на Восток!
— Да, да… все хотят, конечно, — забормотал Шива, помешивая на сковороде перец с луком. — Меня увезли в три года. И что б я когда чего понимал в этой стране! Но деньги из воздуха не берутся. А кому охота жить в хибаре с четырнадцатью другими слугами? Кто знает, кем окажется Шива Бхагвати, вернувшись в Калькутту? Принцем или нищим? — На лице Шивы проступила прежняя красота. — И кто сможет вытравить из них Запад, если он живет в них?
Самад мерил кухню шагами.
— Мне не следовало приезжать в Англию — отсюда все беды. Не следовало рожать сыновей здесь, так далеко от Аллаха. Уиллзден-грин! Визитные карточки в витринах кондитерских, Джуди Блум[46] в школе, презервативы на тротуаре, праздник урожая, педагог-искусительница! — Самад выкрикивал все, что приходило на ум. — Шива… скажу тебе по секрету: мой драгоценный друг, Арчибальд Джонс, — неверующий! Какой пример я подаю своим детям?
— Икбал, сядь. Успокойся. Слушай: ты просто хочешь некую женщину. Люди хотят друг друга. Везде — от Дели до Депфорта. И это не конец света.
— Хотелось бы верить.
— Когда ты ее в следующий раз увидишь?
— В первую среду сентября… на заседании школьного комитета.
— Ясно. Она хинди? Мусульманка? Не из сикхов же она, верно?
— Гораздо хуже, — сказал Самад дрогнувшим голосом. — Она англичанка. Белая.
