Джон Фаулз - Куколка
В: Об отце еще что-нибудь говорил?
О: Не упомню, сэр. Вот разве что на первой встрече сказал, что батюшка слишком суров, а в другой раз обругал его старым дураком, присовокупив, что братец ничем не лучше. Тогда же он поведал, что, в общем-то, равнодушен к политике, и привел мненье учителя математики Сондерсона{102}, у коего обучался в Кембридже: тот считал, что политика сродни облакам, застящим солнце, то бишь помеха истине.
В: С чем был согласен?
О: Так я понял. Помнится, еще он сказал, что можно б легко отказаться от трех четвертей сего мира — дескать, на его сужденье, для души в нем много лишнего. Однако больше говорил об ученом наставнике, кто, будучи слепым, силой ума одолел сей изъян, чем снискал любовь и уваженье своих подопечных.
В: Об вере и церкви высказывался?
О: Лишь однажды, сэр. Как-то раз на дороге, вернее, на обочине мы увидали вдребезги пьяного священника, над коим стоял слуга, дожидавшийся, когда его господин будет в силах оседлать коня. Мистер Б. выказал отвращенье — мол, нынче подобное слишком распространено, и посему нечего удивляться, что у подобных пастырей разбредается стадо. В дальнейшей беседе он объявил, что ненавидит лицемерье. «Господь, — сказал он, — недаром укутал свое таинство покровами, но Его посредники слишком часто их используют, чтоб закрыть глаза пастве, кою ведут к невежеству и пустым предрассудкам». Мол, он верует в спасенье души, однако на Страшном суде человеку зачтутся дела его, а не показное благочестье. Только ни одна официальная церковь сего не признает, ибо сие означало б ее отказ от земной власти и роли божественного наследника.
В: Слова вольнодумца. Вы их осудили?
О: Нет, сэр, я счел их благоразумными.
В: Благоразумно поносить официальную церковь?
О: Не церковь, но фарисеев, мистер Аскью. В нашем мире актеры не единственные лицедеи. Виноват, таков мой взгляд.
В: Он приведет вас к бунту, Лейси. Долой начальника, долой контору. Но хватит досужей болтовни. Где вы заночевали?
О: В Бейзингстоке, гостиница «Ангел». Поутру выехали в Андовер и далее в Эймсбери, где провели следующую ночь.
В: Похоже, вы не слишком торопились?
О: На второй день пуще замешкались, ибо мистер Бартоломью изъявил желанье осмотреть языческий храм в Стоунхендже. Пришлось ночевать в Эймсбери, хотя я думал, что поедем дальше.
В: Проволочка вас удивила?
О: Да, сэр.
В: Хорошо, прервемся. Мой помощник озаботится, чтоб вас покормили, а ровно в три продолжим.
О: Миссис Лейси ждет меня к обеду, сэр.
В: Не дождется.
О: Можно ее известить, что я задержан?
В: Нельзя.
Продолженье допроса под присягой, того же дня и года
В: Ночевка в Бейзингстоке прошла спокойно?
О: Без происшествий, сэр. Изображая племянника, на людях мистер Б. оказывал мне всяческое почтенье и уступил лучшие покои. Ужинали в моей комнате, ибо в общие залы он нигде не входил. Откушав, тотчас прошел к себе — мол, ты, Лейси, волен в своем досуге, каковой будет гораздо приятнее вне общества этакого буки, как я. С тем мы расстались.
В: Стало быть, вы не знаете, чем он занимался?
О: Нет, сэр. Наверное, читал. При нем был сундучок, который он называл «путевой библиотекой». В Тонтоне, где нам пришлось делить одну комнату, после ужина мистер Б. его открыл и сразу погрузился в чтенье.
В: Там были книги иль бумаги?
О: И то и другое. Он сказывал, сие математические пособья, кои отвлекают его от беспокойных мыслей.
В: Не уточнил, какого рода пособья?
О: Нет, сэр.
В: И вы не спросили?
О: Зачем? Мой ум не приспособлен для этаких материй.
В: Заглавий книг не разглядели?
О: Я видел труд сэра Исаака Ньютона, однако не припомню его латинского названья. Об сем ученом муже мистер Б. отзывался с величайшим уваженьем, кое внушил ему упомянутый мною кембриджский наставник мистер Сондерсон. Как-то в дороге господин попытался растолковать мне ученье сэра Исаака об дифференциалах и интегралах. Признаюсь, сэр, я чувствовал себя дубина дубиной и вежливо его известил, что он понапрасну сотрясает воздух. В другой раз он заговорил об древнем монахе, открывшем числовую последовательность. Ну этакую простоту я смекнул — складываешь два последних числа и получаешь новое: один, два, три, пять, восемь, тринадцать, двадцать один и так до бесконечности{103}. Мистер Б. верил, что в природе скрыта сия последовательность, ибо она — божественная шифра, кою надлежит копировать всему сущему. Мол, греки знали секрет соразмерности и потому открыли «божественную пропорцию»{104}, равную, кажется, целой и шести десятым. Дескать, во всем, что нас окружает, можно найти сию последовательность — в расположенье лепестков, листьев и прочем.
В: Сильно ль занимала его сия «божественная шифра»?
О: Да нет, упомянул как диковину.
В: Не утверждал ли он, будто проник в некие тайны природы?
О: Пожалуй, нет, мистер Аскью. Вернее сказать, что он подметил, но не вполне постиг сии тайны.
В: Вас не удивили подобные рассужденья, а также путевая библиотека, прихваченная в поездку, далекую от научных целей?
О: Капельку, сэр. Я все больше убеждался, что человек он необычный, а уж как влюбленный-то — и подавно. Видимо, был настолько увлечен научными делами, что не хотел их прерывать даже на время отлучки для похищенья возлюбленной.
В: И последнее: в том сундучке вы не приметили механизма, обилием медных колесиков напоминавшего часы?
О: Нет, сэр.
В: Но вы ж видели сундук открытым?
О: Сверху лежали бумаги, а что под ними — не ведаю.
В: При вас он не пользовался таким механизмом?
О: Нет, сэр.
В: Хорошо. Теперь Эймсбери.
О: Есть еще кое-что касательно Бейзингстока.
В: Слушаю.
О: Та служанка, Луиза… Джонс рассказал, что ей отвели комнату, хотя обычно горничных поселяют к гостиничной прислуге. Питалась она тоже отдельно — еду приносил немой. Было заметно, что девица его сразила. Мы подивились, но еще в толк не взяли.
В: Он тоже ее сразил?
