Джон Фаулз - Куколка
В: О том после. Вернемся к путешествию. Всем заправлял мистер Б.?
О: В том, что касалось маршрута. Он опасался людной бристольской дороги, полагая, что дядюшка мог поставить сторожевых у Мальборо иль Бристоля. Оттого мы взяли на юг — вроде как до визита к бидефордской сестрице справить кое-какие дела в Эксетере.
В: Стало быть, еще до начала поездки он сказал, что направляется в Бидефорд?
О: Да. А также просил совета в маскировке — мол, сие ему внове, а мы в притворстве понаторели. Так что мы его наставляли.
В: Где вы встретились?
О: Было решено, что днем раньше мы с Джонсом возьмем экипаж до Хаунслоу и заночуем в «Быке».
В: То бишь двадцать пятого апреля?
О: Да. Там нас ждут лошади, на которых спозаранку мы отправимся по дороге на Стейнс, где встретимся с мистером Бартоломью, его слугой и девицей. Так и вышло. Мы увидали их за милю до Стейнса.
В: Откуда они приехали?
О: Не ведаю, сэр, об том ничего не говорилось. Может, переночевали в Стейнсе, выехали, а затем повернули обратно. Во всяком случае, компания наша в городе не останавливалась.
В: Встретились без происшествий?
О: Безо всяких. Не скрою, в душе имелось легкое томленье, как перед приятным, но рискованным приключеньем.
В: Что вам заплатили до начала путешествия?
О: Согласно уговору, я получил свой и Джонсов задатки. На расходы.
В: Сколько?
О: Десять монет мне, одну — Джонсу. Золотом.
В: А остальное?
О: В последний день со мной рассчитались векселем, который я обналичил.
В: Где?
О: У мистера Бэрроу с Ломбард-стрит.
В: Тот, что торгует с Россией?
О: Он самый.
В: Идем дальше. Мелочи отбросьте. Подробно изложите, как вы поняли, что мистер Бартоломью не тот, за кого себя выдает.
О: Скажу по чести, подозренья не замешкались. И часу не проехали, как доверье мое пошатнулось. Я следовал за Джонсом, кто буксировал вьючную лошадь. Есть разговор, шепнул мой выпивоха, но ежели недосуг, язык попридержу. Говори, разрешил я. Глянув на девицу, что амазонкой ехала с Диком, он и говорит: мистер Лейси, говорит, кажись, я уже видал сию дамочку, но только, сдается мне, никакая она не служанка. И рассказывает, что два-три месяца назад видел, как она входила в бордель, что за Сент-Джеймсом. Бывший с ним приятель поведал, что девица сия лакомый — извинюсь за выраженье — кусочек в заведенье, кое попросту кличут «У мамаши Клейборн». Вообразите, как я был ошарашен, сэр! «Да верно ль?» — наседаю на Джонса. Тот завилял: поклясться не могу, ибо видел мельком, да еще при факеле, может, и обознался, но уж больно похожа. Признаться, я оторопел, мистер Аскью. Слыхал я об доходах от сего ремесла и об том, что знакомым сластолюбцам бандерши поставляют девок на дом, но в голове не укладывалось, чтоб этакую мамзель отправили в дальнюю поездку. Да и зачем? Мерзко думать, что мистер Б. меня так подло обманул, к тому ж немыслимо, чтоб известная шлюха вдруг нанялась в служанки. Короче, сэр, я сказал Джонсу, что он определенно ошибся, но при удобном случае пусть порасспросит девицу — может, что и прояснится.
В: Не знал ли Джонс прозвища той шлюхи?
О: Ни клички, ни имени, сэр. Сказал лишь, что завсегдатаи окрестили ее Стыдливицей.
В: Отчего так?
О: Распаляя похотливый аппетит, всегда изображала целомудрие.
В: В строгом платье?
О: Видимо, так.
В: Джонс переговорил со служанкой?
О: Да, в тот же день. Но девица отмолчалась. Сказала только, что родом из Бристоля, да еще, мол, не терпится ей увидеть хозяйку.
В: Выходит, она была в курсе вашей мистификации?
О: Да, но говорить об ней не стала. Дескать, ей велено молчать. Чрезвычайно робка, отчитался Джонс: чуть слышно шепнет «да» иль «нет», а то и просто кивнет. Он уж сам засомневался и решил, что ошибся, — уж больно скромна. В общем, сэр, наши подозренья на время рассеялись.
В: С мистером Б. об том говорили?
О: Нет, сэр. Лишь на прощанье, об чем еще скажу.
В: С девицей он не секретничал?
О: Ни разу не подметил, сэр. Казалось, она его интересует не больше, чем сундук иль иная поклажа. Должен сказать, почти все время он ехал один и не раз просил извиненья за свою, как он выразился, угрюмую неучтивость отшельника, но просил понять, что мыслями он не здесь, а в будущем. Тогда я не придал этому значенья, сочтя его повеленье естественным для полного надежд влюбленного.
В: Таким манером он избегал докуки притворства?
О: Теперь и я так думаю.
В: В общем-то, говорить вам было не об чем?
О: Так, болтали кое об чем, ежели вдруг ехали рядом. В первый день такого и не припомню. Говорили об пейзаже, лошадях, дороге и подобном. Только не об нашей затее. Он расспрашивал меня об жизни и вроде как охотно слушал байки про моего деда и его покровителя, но, полагаю, скорее из учтивости, нежели подлинного интереса. Чем дальше мы отъезжали, тем больше он замыкался. К тому ж наш уговор запрещал мне допытываться. Я мало что выведал. Да, мистер Аскью, мой персонаж в «Опере нищего» потешался над сэром Робертом Уолполом, но, поверьте, актер на сцене и актер в жизни — два разных человека. Ей-же-ей, в тот первый день, минуя пустоши Бэгшота и Кэмберли, я вовсе не чувствовал себя Робином-Мошной, но чрезвычайно опасался встречи со своим прототипом, коей, благодаренье Богу, не случилось.
В: Пустое, Лейси, вы отвлеклись.
О: Осмелюсь возразить, сэр, не пустое. Я пересказываю нашу беседу, в коей похвально отозвался об принципе нынешнего правительства quieta non movere{100}, на что мистер Б. ответствовал неодобрительным взглядом. Я настоятельно просил его объявить свое мненье, и тогда он сказал, что сэр Роберт бесспорно хорош в управленье делами нации — ибо глупец не изловчится угождать одновременно помещикам и купцам, — однако упомянутый мною основополагающий принцип его руководства порочен. Откуда возьмется лучшая жизнь, ежели в нынешней ничего не менять? Не кажется ли мне, что божественная цель Создателя вполне ясна: мы подобны кораблю в безмерном океане времени, коему свобода передвиженья и выбора дарована вовсе не затем, чтоб вечно стоять на приколе там, где его спустили на воду. Вскоре миром будет править купеческий интерес, что уж заметен в государевых людях, чьей честности достанет на пару недель, а на месяц уже и не хватит; меркантильностью пропитаны все, от последнего лоточника до торговца-богача. Затем он печально улыбнулся и добавил: «Сказать такое отцу я не дерзну». «Отцы всегда стремятся взрастить сыновей по своему подобию», — ответил я, а он подхватил: «И до скончания века ничего не менять — увы, сие я знаю, Лейси. Сын, не склонивший голову перед родительским „Актом об корпорациях“{101}, проклят и не имеет права на существованье».
