Андрей Матвеев - Жизнь с призраками
Как только окажусь в Бодруме, то, отойдя с дороги, сразу пойду к замку.
Уже без сопровождения, тени и призраки отпустили меня на свободу.
Начало желтого лета еще сезон, но народа намного меньше, чем в жаркие месяцы. Набережная пуста, лишь несколько человек толкутся в сувенирной лавке, покупая кто морские губки, кто сладости, кто что-то еще.
Замок не изменился, он возвышается над гаванью, у входа нет очереди, но мне вдруг расхотелось заходить в ворота и подниматься по крутым ступеням, ведущим к верхней башне.
Если я и приехал сюда снова, то не для того, чтобы переживать то, что было.
Хотя рыцари здесь, они все еще на страже, и это вселяет в душу надежду, уверенность и спокойствие, как и тогда, когда Петрониум был лишь затерянным форпостом госпитальеров на побережье Малой Азии. Жаль, что я так и не рассказал Лере о замке и о тех мгновениях, когда в струящемся мареве перед тобой на ступенях вдруг оказываются люди в плащах и доспехах, расступающиеся, чтобы дать тебе дорогу, а потом вновь смыкающие ряды.
Но она бы и не поняла этого, она повесила трубку, фонари за окном начинают гаснуть, один за другим, дождь усиливается. Если я найду что-то выпить дома, то с удовольствием сделаю пару глотков. Но можно и больше, пока алкоголь не расслабит и в голове не прояснится настолько, что желтое лето станет явью, как замок Святого Петра, от ворот которого я разворачиваюсь и иду привычным путем на Улицу баров, пытаясь найти знакомые лица, ведь за минувшие месяцы я бывал здесь множество раз и, кто знает, может, я увижу ее?
Улица баров немноголюдна, еще месяц назад здесь все было не так. Но мне это нравится, исчезло ощущение безумной энергии, что пропитывало город в сезон, все расслабленно и кейфует, это слово выскакивает само по себе, я его не искал специально, просто подобрал на мощенном камнем пятачке у входа в Old Cafe, где оно лежало, прикрывшись слетевшим с платана листом.
Мне захотелось продлить это ощущение неги. Дождь за окном нарастает, если так будет и дальше, то никакого тумана утром, лишь хляби небесные да море раскрытых зонтов.
— Салям алейкум, джаным беним! Кофе, кальян?
Я сажусь на берегу, хорошо виден замок.
Мы так и не сходили сюда с Дениз, хотя и собирались. — Там уютно, — говорила она, — тебе понравится! — Мне здесь действительно нравится, хотя бы потому, что я абсолютно один, если кто и появится, то уже вечером, ведь еще желтое лето, а это значит, что сезон продолжается и надо наслаждаться жизнью, ради чего еще едут в Бодрум?
Официант приносит мне кофе и стакан холодной воды.
Негромко играет музыка. Заканчивается одна песня, начинается другая. Эту я хорошо знаю, слышал уже не раз. Она меланхолична и светла, эпитеты дурацкие, но я не смогу найти сейчас иных, да и сами слова ее настолько просты и точны, что даже третий глоток коньяка не сможет убить их очарование, как не будет способен заглушить хюзюн, опять поселившийся в моей душе.
Как рассказать, с чего начать?
Бодрум, Бодрум…
Чего я хотел в те дни? Нежных чувств, вот и всё.
Искупаться в море, выспаться — вот и все желания.
Как рассказать, с чего начать?
Помнишь, сколько нас было тогда —
А сколько теперь осталось?
Однажды я был влюблен —
Вот только как ее звали, уже не вспомнить.
Бодрум, Бодрум…
Чего я хотел в те дни? Нежных чувств, вот и всё.
Искупаться в море, выспаться — вот и все желания.
Песня заканчивается. Я прошу бармена поставить ее снова, улыбнувшись, он выполняет мою просьбу, по берегу ходят чайки, ища, чем бы поживиться. Они так же ленивы, как этот день, полный истомы и неги, им неведом мир, в котором нет моря и где зимы выстуживают души, а солнца не бывает больше двухсот дней в году.
Вот только как ее звали, уже не вспомнить…
Это неправда, я помню имя и номер телефона, в моем мобильнике опять турецкая симка, а набрать нужные цифры несложно, жаль лишь, что абонент недоступен.
Я звоню снова и снова, коньяк сделал свое дело. Начинают путаться мысли, Арнольд в аэропорту зачем-то рассказывает о том, что летит на свадьбу по приглашению, он хитро улыбается, тебя не пригласили?
Пора расплатиться, нет, кальян я курить не буду, может позже, скажем, вечером или завтра, ведь завтра тоже желтое лето?
Отставляю недопитую рюмку и решительно иду к столу. Там, в одном из ящиков, лежит пачка фотографий, которые обычно не достаю, прошлое и так сильно давит. Мы с Лерой на них совсем молодые, как та самая смешная пара, что сняла бы мою квартиру, если бы я надумал уезжать.
Рассматривать эти фото как раскладывать пасьянс, который никогда не сойдется.
Стало прохладно, все же уже октябрь.
Скоро начнется исход. Позакрываются многие магазины и бары, ресторанчики и отели. В Бодрум тоже придет зима.
Я опять набираю номер, абонент все еще недоступен, хотя что-то мне говорит, что скоро я ее увижу, может, имеет смысл пойти в сторону офиса?
Он закрыт, жалюзи на окнах, дверь заперта на засов.
— Ты опоздал, — говорит мне Дениз, — мы уехали неделю назад, может, вернемся на следующий сезон, если я не уеду в Европу.
Мне хочется о многом спросить ее, за окном непроглядная тьма, дождь стих, фотографии я так и не стал доставать из стола, раз она уехала, значит, так было надо, но зачем в Европу, может, она передумает и вернется, вдруг все можно начать сначала?
Я назначу тебе встречу на Галатском мосту, там, где стоят рыбаки, под дождем они ловят кефаль и хамсу, из моря, не из реки. Мы будем вместе смотреть на Босфор, накрытый туманом зимы, на Галатском мосту ты найдешь меня, под зонтом от потоков воды. Ведь зимою в Стамбуле часто дожди, но я тебя буду ждать, на Галатском мосту ты найдешь меня, хотя можешь и опоздать…
Раздается звонок, извиняющийся Лерин голос.
— Слушай, я тебе нагрубила, что-то случилось?
После трех рюмок коньяка мне сложно объяснить, что в действительности случилось. Я уже жалею, что позвонил ей и нарвался на фразу, которую так часто слышал в последние месяцы нашей совместной жизни. Да и потом, какой смысл нам видеться, она замужем, у нее все хорошо, стоит ли опять начинать все сначала, впрочем, это невозможно, мы все совершаем ошибки, потом платим за них, раскаиваемся, пытаемся что-то изменить, пока не понимаем, что это бесполезно и надо лишь стоически принять условия игры, пусть этого и не хочется.
На Галатском мосту ты найдешь меня, хотя можешь и опоздать…
От Бодрума до Стамбула час лета или почти четырнадцать часов на автобусе. Это если я остаюсь здесь.
— Ты меня слышишь? — спрашивает Лера.
— Да! — машинально отвечаю я, думая о другом.
О пустом, зимнем Бодруме, когда с моря идут шторма. Бывает, что набережную заливает до замка и Улицы баров, но потом волны отступают, и на мокрые камни приходят собаки. Бродят они и по пляжу, местные, что остаются здесь на это время, подкармливают их, смотря на острова, спящие у горизонта, и на то, как солнце быстро скрывается за ними, а небо покрывается звездами, если, конечно, на нем нет рваных, клочкастых туч.
Обе Медведицы, Орион, Кассиопея, Персей, Андромеда, Цефей…
Капудан-паша Пири Реис находит Полярную звезду и прокладывает курс. Лучше снова идти вдоль берега, чтобы была возможность переждать бурю, если она начнется, в тихой гавани, а не болтаясь на волнах в открытом море, когда так мало шансов уцелеть.
Я кладу трубку, даже не попрощавшись. Теперь моя очередь устроить ей душ из коротких гудков.
Желтое лето в самом начале. Мне даже не приходило в голову, что оно может быть так прекрасно. Надо успевать ловить каждое мгновение, пытаясь забыть все, что возвращает тебя к другой жизни, где опять могут проснуться призраки, да и тени бродят неподалеку, ожидая встречи с тобой, и нет замка, в котором можно найти защиту.
Что же касается Дениз, то она ушла, ее больше никогда не будет. Рассказчика ждет Сулейман Великолепный. Он собирается отрубить мне, как когда-то и Пири Реису, голову. Впрочем, Великий визирь передал через гонца, что возможна отсрочка, я ведь должен узнать, какая здесь зима.
И тогда внезапно нагрянувшие морозы по-детски разукрасят окно, за которым будет еле просматриваться заваленная снегом, ведущая неизвестно куда улица.
Я назначу тебе встречу на Галатском мосту, там, где стоят рыбаки, под дождем они ловят кефаль и хамсу, из моря, не из реки.
Чайки, как по команде, внезапно взмывают в воздух и начинают кружить над остекленевшей поверхностью воды, которая из жемчужно-розовой становится темно-зеленой, с голубыми проблесками. Но чем дальше от берега, тем она все темнее, пока не превращается в черную полосу, за которую цепляется последними сегодня лучами нежаркое солнце желтого лета.
