Махмуд Теймур - Синие фонари
— Ничего не поделаешь — судьба! Видно, на роду мне было написано стать преступником. — И он обернулся к Абдель Кериму: — Да, я виноват, по прощения у тебя просить не буду.
Он замолчал. Казалось, мысли его витают где-то далеко-далеко… И когда он заговорил, в голосе его слышалась печаль:
— Да, я преступник, заслуживающий суровой кары. Хотите сажайте меня в тюрьму, хотите убейте. Только умоляю, пожалейте моих детей — они ведь ни в чем не виноваты…
Мой друг остановился перед несчастным и, внимательно глядя на него, сказал:
— Вот что — расскажи нам свою историю, а уж потом мы решим, что с тобой делать. Почему тебе взбрело в голову сжечь мой кинотеатр?
Человек задумался, не отводя взгляда от Абдель Керима, потом на лице его появилось выражение мольбы. Он схватил Абдель Керима за руку, прижался к ней лицом и, рыдая, запричитал:
— О, моя злосчастная судьба! Горе мне, горе!
Абдель Керим стал вырывать у него свою руку. И когда это ему удалось, взял стул, сел и мягко сказал:
— Не плачь! Расскажи нам всю правду. И ничего не бойся. Честное признание облегчит твою вину.
Человек выпрямился, перевел дыхание и заговорил несколько спокойнее:
— Хорошо, я расскажу… расскажу всю правду. Я — Итрис, владелец волшебного фонаря. Вы, конечно, видели меня или хоть обо мне слышали. Когда-то я был знаменитостью в своем квартале. Просто меня невозможно узнать в таком жалком виде. Итрис, который находится перед вами, ни капли не похож на прежнего. Я был красив, хорошо одет, подтянут, выбрит, усы мои были лихо закручены кверху, а на голове красовался тарбуш[50]. Я ходил по улицам, неся за спиной свой драгоценный фонарь, украшенный чудесным орнаментом и мишурой, и дул в рожок. На его звуки со всех сторон сбегались ребятишки, крича и прыгая от радости. А как только я устанавливал фонарь, собиралась целая толпа. Ребятишки жадно рассматривали через стеклянные глаза диковинные картины и слушали мои рассказы о неведомых им событиях.
Мой волшебный фонарь пользовался успехом не только у детворы и подростков, но и у взрослых — старых людей и молодых, бедных и с достатком. Меня любили и уважали, и я получал щедрое вознаграждение за свой труд.
Сколько людей, бывало, стремились посмотреть редкие картины и послушать увлекательные рассказы о подвигах героев и легендарных воинов, о похождениях влюбленных, о святых, творящих чудеса!..
Говоривший умолк, отпил из стакана несколько глотков, уселся поудобнее. Он гордо поднял голову, глаза его заблестели, лицо преобразилось. Звучным голосом он продолжал:
— Рассказывать я умел. Никогда не преступал границ скромности. Мои рассказы не могли оскорбить слуха даже самой стыдливой девушки. Да и картины, которые я показывал, были весьма достойного содержания; повествуя о смелости и трудолюбии, они воспитывали в людях хорошие чувства, вдохновляли их на благородные поступки. Взять хотя бы мои рассказы о войне аль-Басусы, о Камар аз-Замане, Хадрат аш-Шарифе, Азизе и Юнусе[51], о святом аль-Бадави. И сколько других удивительных историй поведал я своим слушателям! Каждая находила отклик в их сердцах!
Я не только рассказывал легенды, но и пел сочиненные мною песни, перевоплощался в сказочных героев, воскрешая их подвиги. Порой мне чудилось, будто это я участвую в жестокой схватке и рублю врагов мечом аз-Зинати Халифа.
Сколько чудесных часов провел я, стоя у фонаря и показывая мою любимую серию «Утаенные розы»! Мне казалось, что я поверяю слушателям не чужое, а свое горе, свою печаль, веду рассказ о своих похождениях! Эти утомительные сеансы перед восторженной публикой приносили мне истинное наслаждение. Как жаль, что те дни никогда не вернутся! Они навсегда миновали и унесли с собой радость и цель всей моей жизни. Книга жизни моей захлопнулась в тот день, когда появился твой кинотеатр, господин. Это он погубил моих детей, заставил меня, главу семьи, добывавшего в поте лица свой хлеб, пойти на преступление…
Итрис немного помолчал, затем вновь заговорил:
— Что дал людям ваш кинотеатр? Может ли быть что-либо отвратительнее тех фильмов, которые здесь показывают?! Вы привлекли моих бывших скромных и чистых душой зрителей распутством и богохульством, а меня лишили возможности заниматься настоящим искусством… Я забросил свой фонарь в самый дальний угол. Пауки оплели его паутиной, и он стал похож на мертвеца, завернутого в саван. Теперь он уж больше не «волшебный», он мертв. Он погас.
Итрис допил воду и продолжал:
— Кино, которым вы так гордитесь, портит нравы и вкус людей, сбивает их с пути истинного. Почему же вы не считаете преступниками владельцев кинотеатров? — Глаза его горели от возбуждения. — Ну скажи, господин, кто из нас преступник — я или ты?
Лицо Абдель Керима страдальчески исказилось. Он стал взволнованно мерить комнату шагами; внезапно остановился перед Итрисом и начал напряженно вглядываться в его лицо, словно изучая, потом снова принялся ходить взад и вперед, о чем-то думая.
Наконец он подошел к Итрису и сел перед ним на стул:
— Поверни голову направо! Налево! Так! Теперь подними немного голову, посмотри на меня! Очень хорошо…
Тот послушно, как завороженный, исполнял все, что от него требовали. Абдель Керим похлопал его по плечу:
— Ну-ка, расскажи нам несколько своих историй. Говори так, будто стоишь перед зрителями. И не забудь при этом спеть одну из своих касыд[52]. За все это ты получишь щедрое вознаграждение!
Итрис вскочил. Он был взволнован. Неужели стрелки часов повернули вспять? Неужели возвратились прежние времена?
Ему, вероятно, почудилось, что перед ним снова ненаглядный фонарь, он даже нагнулся, словно хотел погладить его и коснуться губами.
Но тут же выпрямился, приосанился и начал декламировать звучным, внезапно помолодевшим голосом:
Смотрите, о люди! Вам чудо узреть довелось.
Камар аз-Заман в цветнике восседает средь роз.
Великой любовью исполнено сердце его,
Глаза источают потоки жемчужинок-слез.
Итрис, казалось, забыл обо всем на свете… Говорил он очень складно, чуть нараспев, сопровождая свое повествование выразительной мимикой. Воодушевившись, он стал жестикулировать, временами подражал пению птиц или голосил, как плакальщик. Стул превратился в барабан, а палки билетеров — в мечи и копья…
Когда «сеанс» закончился, раздались аплодисменты. Абдель Керим подошел к артисту:
— Великолепно! Поздравляю тебя, друг! Я рад приветствовать тебя. Ты заслуживаешь щедрого вознаграждения. Если согласишься на мое предложение, можешь считать, что все твои невзгоды позади.
Утомленный представлением, Итрис вяло проговорил:
— Приказывай… Я сделаю все, что ты захочешь… Только заклинаю, не отправляй меня в тюрьму!
— Зачем в тюрьму? Мы отправим тебя в другое место.
И Абдель Керим обратился к одному из служителей:
— Проводи его в третью киностудию к режиссеру Шаабану!
Услышав слово «кино», Итрис подскочил и испуганно закричал:
— Нет, нет, господин, все что угодно, только не кино! Лучше уж тюрьма!
Но Абдель Керим сделал знак своим людям, и те поволокли беднягу, выкрикивавшего какие-то бессвязные слова…
* * *
Житейская суета разлучила меня на несколько месяцев с моим другом, и я ничего не знал о его делах. Но вот однажды, раскрыв утреннюю газету, я увидел в ней объявление, живо меня заинтересовавшее. Гласило оно следующее:
Только в кинотеатре «Будущее»
вы сможете посмотреть потрясающую
бытовую кинодраму
«Волшебный фонарь»
Впервые на экране замечательный актер
Аррис Итрис.
Пораженный, я несколько раз перечитал это объявление и тут же набрал номер Абдель Керима:
— Надеюсь, ты приглашаешь меня сегодня на просмотр «Волшебного фонаря»?
Тот захохотал:
— Разумеется! Я как раз собирался тебе звонить. Непременно приходи!
Вечером я поспешил в кинотеатр.
Мой друг любезно приветствовал зрителей у входа. Он встретил меня очень радушно и не преминул упрекнуть за долгое отсутствие.
Мы прошли в его ложу. Свет в зале погас. Начался фильм.
Это был поистине изумительный фильм! История жизни нашего знакомого — «кинопреступника» Итриса — была рассказана режиссером тонко и умно. Он вскрыл причины, которые толкнули героя на путь преступления. И ненавязчиво, но достаточно убедительно показал, как подобные преступления можно предотвратить…
Фильм окончился; зажегся свет. Зрители, не покидая зала, повернулись к соседней с нами ложе и громкими, восторженными возгласами приветствовали сидевших там мужчину и девушку. Те поднялись со своих мест, подошли к барьеру и, улыбаясь, отвечали на приветствия. Когда восторги утихли и публика стала расходиться, Абдель Керим взял меня под руку, и мы вместе отправились в ложу артистов.
