Джулиан Барнс - Глядя на солнце
В постели Грегори начал размышлять о фокусе своей матери. Никогда прежде она ничего такого не проделывала. Пыталась ли она сказать ему что-то? Ее побуждения становились все более непрозрачными. Может быть, игла в сигарете означает душу в теле или еще что-нибудь такое же. Но его мать ни во что подобное не верила: как-то она с одобрением упомянула китайского философа, который написал трактат «Разрушимость души». Может быть, она демонстрировала, что иголка в сигарете подобна душе в теле только в одном смысле — это чистый трюк: нечто, что как бы придает нам внушительность, но затем оказывается не более, чем простеньким фокусом. Ему следовало бы спросить, что именно она имела в виду, но она все чаше предпочитала не отвечать на вопросы, словно у нее не было такого желания. Она только улыбалась, и он не знал, то ли она умная старуха, то ли она его не слушала.
В Храме Неба через ухо китайца вы слышите мягкие западные голоса. Что они говорят? Что они говорят?
Грегори отправился проконсультироваться с АП утром, когда серое небо нависало над городом низко и плоско, как крышка кастрюли. При нем было врачебное заключение и разрешение, подписанное Джин. Регистраторша в сине-зеленом костюме с официальной планкой на лацкане вручила ему бланк завещания и показала, как пользоваться машиной автоматического засвидетельствования. Она заговорщически улыбнулась и сказала:
— Это не так скверно, как кажется.
Грегори рассердился на нее. Он вовсе не хотел, чтобы ему растолковывали, что на самом деле все в полном порядке и тревожиться не из-за чего. Ему хотелось, чтобы формальности были сложными, их серьезность впечатляющей, и страх был бы готов нахлынуть в любую секунду. Ему хотелось, чтобы от него потребовали захватить чемоданчик с самым необходимым. Ему хотелось, чтобы у двери у него отобрали галстук и шнурки от ботинок. Господи помилуй, ты же можешь прибегнуть к АП только раз в жизни, так почему нельзя обставить это более внушительно?
Грегори совершенно не интересовался политикой. Для него история его родины состояла из невротических шарканий между гнетом и анархией, а периоды, восхваляемые за их стабильность, были всего лишь случайными моментами равновесия — моментами, на протяжении которых аппетиты и гнета, и анархии оказывались ненадолго удовлетворенными. Когда государство ощеривалось, оно называло себя действенным, когда небрежничало, называло себя демократическим. Посмотрите, во что превратился брак. Сам он никогда женат не был, но приходил в ужас от того, как заключали браки другие. Люди вступали в брак не с большей серьезностью, чем подбирая голосующего на шоссе: и это демократически разрешалось. Появлялся какой-то чиновник, словно рассыльный булочника, легонько стучался в заднюю дверь и шептал: «Знаете, если вы двое хотите пожениться, то все в полном порядке. С другой стороны, если не хотите, то тоже все в полном порядке». Вот так: лишь бы никто не ощутил бремени обязательств, глубокую серьезность…
Ну, может быть, он просто стареет. И если они все хотят именно этого — как убедительно подтвердило компьютерное голосование, — в таком случае пусть это и получат, решил он. Тем не менее, подумал он, доступ к АП следовало бы сделать чуть-чуть более бодрящим, чуть-чуть более грозным. Внушительности не больше, чем когда ложишься в больницу.
Регистраторша швырнула три его документа на стол — один лист спланировал на пол, но она не потрудилась его поднять — и повела его по бежевому коридору. Ковровая дорожка была в цвет костюма регистраторши, а стены были увешаны оригиналами газетных карикатур на открытие АП. Грегори мимоходом заметил, что здания АП изображались в виде мясорубки, психиатрической клиники, крематория и муниципального видеосалона. Он неодобрительно вздохнул: ну почему это место с такой бодрой лихостью потакает общепринятым представлениям о себе?
Его оставили одного в кабинке, которая, если не считать сине-зеленой окраски, ничем не отличалась от любой кабинки КОНа. Он ожидал увидеть автомат, выдающий таблетки счастья, или замаскированный глазок, или зеркало, которое могло быть односторонним, или хоть что-нибудь. Однако помещение выглядело самым обычным, даже немножко обшарпанным, а консоль АП ничем не отличалась от любого ввода в КОН. Никого, чтобы задержать его тут, или приглядывать за ним, или посоветовать ему, как именно начать. Видимо, он был свободен поступать как ему заблагорассудится; дверь запиралась изнутри, но не снаружи. Так почему возникли все эти мифы о том, как прибегающих к помощи АП привязывают к кушеткам, будто лабораторных животных, и насильно кормят правдой, пока их не начинает рвать?
Грегори ввел свой социальный номер и отзыв КОНа и приготовился получить дальнейшие инструкции. Миновала на редкость длинная минута, прежде чем возникла надпись «Готово» и замерцал зеленый курсор. Грегори замялся, не зная с чего начать. Гипнотизирующий ромб неумолимо мерцал, как пунктир на хирургическом мониторе: пока строчка бежит, ты продолжаешь жить… Затем ромб превратился в сверкающее пятнышко на экране радара; пока оно там, его самолет не пропал без вести… Затем пятнышко превратилось в проблески автоматического маяка: берегитесь, рифы, берегитесь, рифы… Он включил Ввод, но продолжал не отрываясь смотреть на зеленый ромб. Что, если он оказывает какое-то гипнотическое воздействие… Нет, это уже паранойя.
К его удивлению, после пары безмолвных минут ввод переключился на выход. По экрану развернулись буквы.
ПОЧЕМУ БЫ ТЕБЕ НЕ ВЫЛОЖИТЬ МНЕ ПРО ЭТО ВСЕ?
Грегори чуть было не ушел сразу. Он, естественно, ожидал, что АП была наделена психической функцией, но не настолько же грубо-прямолинейно. Какое разочарование. Он прикинул, не прикрепили ли его к какому-либо старомодному аппарату — например, к психотерапевтическому компьютеру fin du siecle.[14] Если так, то он с тем же успехом мог бы обратиться к устаревшему двуногому специалисту.
Впрочем, имелись и другие возможности. Этот первый вопрос мог иметь особую функцию. Снимающей напряжение шутки, например (идея, что компьютеры не способны генерировать юмор, была давным-давно опровергнута), или раздражителя, предназначенного для того, чтобы он сразу выпалил, что у него было на языке или, предположительно, на уме. Опять-таки это мог быть взятый наугад гамбит. Шахматный компьютер, с которым он играл когда-то в семидесятых: вы ходили пешкой от короля и получали один из нескольких вариантов ответных ходов. Грегори решил, что будет глупо сердиться на АП, и ответил на вопрос (теперь уже мерцавший со знаком напоминания) настолько прямо, насколько собирался с самого начала:
«Я боюсь смерти».
ПОДРОБНЕЕ.
Ну, во всяком случае, она не ответила: «Как и все мы?» и не испустила венский смешок.
«Подробнее в каком смысле?»
Раз уж он намеревался быть точным, то настоит, чтобы и АП тоже была точна.
КОГДА? КАК ЧАСТО? С КАКИХ ПОР? ОПИШИТЕ СТРАХ.
Грегори тщательно набрал свои ответы, соблюдая аккуратные промежутки, хотя и понимал, что для машины, чтобы понять их, это никакой роли не играет.
1. На исходе дня, ранним вечером и когда ложусь спать; когда еду вверх по склону; сразу после физических упражнений; когда слушаю некоторые джазовые вещи; во время занятий сексом; когда смотрю на звезды; когда думаю о своем детстве; когда смотрю на таблетку счастья посреди чьей-то ладони; когда думаю об умерших; когда думаю о живущих.
2. Каждый день моей жизни.
3. Около десяти лет так, как описано выше. До этого, подростком, с такой же частотой и ужасом, но с меньшими частностями.
4. Сочетание физического страха, жалости к себе, гнева и разочарования.
ВЫ БОИТЕСЬ СМЕРТИ ИЛИ ЗАБВЕНИЯ?
«И того, и другого».
ЧЕГО БОЛЬШЕ?
«Я их не различаю».
НО УМИРАЮТ ВСЕ. ВСЕ В ПРОШЛОМ, И ВСЕ В БУДУЩЕМ.
«Я не нахожу это утешением».
ОПИШИТЕ ВАШ ФИЗИЧЕСКИЙ УЖАС.
«Это не страх боли, это страх неизбежности неболи. Это ощущение, что по твоему следу гонится ракета, самонаводящаяся на тепло, и как быстро ты ни бежишь, она всегда тебя настигает. Это…»
Но его ввод прервал отбой.
ЗАЯЦ ТЕОРЕТИЧЕСКИ НИКОГДА НЕ НАГОНЯЕТ ЧЕРЕПАХУ.
Что? Грегори не поверил своим глазам. Ну и наглость. И быстро ответил:
«1. Зенон умер, заметила ли ты это или нет. 2. Не отпускай дерьмовых шуточек на эту тему».
ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ.
Затем Грегори подвергся расспросам — вежливым и даже, если так можно сказать о машине, с большим тактом — о его детстве, его родителях, его карьере, его соприкосновениях с кончинами других людей, о похоронах, на которых он присутствовал, его ожиданиях на будущее. Часть этой информации, догадался он, требовалась для перепроверки сведений о нем. Во время этого диалога у него начало возникать ощущение, что он просто беседует с АП; она, казалось, понимала все с полуслова и без всяких затруднений воспринимала изменения тона. Сеанс приближался к концу.
