Уходящие из города - Галаган Эмилия
– Слышали, короч, историю: пацан из десятой школы на спор ночью на кладбище пошел… – начал как-то Олег. – Должен был венок стырить. Как доказательство…
– Ну-у? – протянул Сашка. – И чо-о?
– Да, короч, он шел, шел, а потом видит: что-то светится над могилой, как призрак… он, короч, как ломанулся, венок кинул, через ограду полез, на штырь напоролся, кишки наружу, так и висел там до утра…
– Помер?
– Не-е, спасли. Кишки обратно закинули и зашили, как новенького. И объяснили, это над могилами светятся газы, которые из свежих трупов выходят…
– Да ну, что-то я никакого света на кладбище не видел ни разу, – заметил Влад. – Сколько ни бывал.
– Это надо вечером, чтоб было темно…
– Я и вечером бывал…
– Еще скажи, что трупы раскапывал…
– Не раскапывал. Это мама!.. Не ржите! У меня батя пропал… Ну и маме сказала одна бабка, – Влад замялся, – специальная бабка, с Балбесовки, сказала найти могилу с именем, как у бати, и ходить туда, за этой могилой ухаживать. Мама ходит. И я с ней иногда хожу. И ничего там не видел никогда, чтоб светилось.
– Раз ты все время туда ходишь, так, может, и нас сводишь? – предложил Олег. – Не ночью, меня бабка убьет, если я ночевать дома не буду, а вечером, например, часиков в семь?
Влад и сам не понимал, зачем он согласился на это. Ему не очень-то хотелось тащиться вечером на кладбище, которое, вдобавок, было довольно далеко, за городом.
Осень, погода мерзкая. На кладбище – никого, не считая покойников. В кронах деревьев виднелись редкие вороны, изредка скучно каркавшие ни о чем. Ветер трепал траурные ленты на венках как-то вяло и без огонька, будто делал это на отвали, и стоило трем путникам отвернуться, как он тут же прекратил бы выполнять свои прямые обязанности – и на кладбище воцарилось бы полное безмолвие и бездвижие. Влад был уверен, что хорошо знает кладбище – куда свернуть с центральной тропинки, чтобы выйти к той могиле, которую посещала его мать, но, как это всегда бывает, довольно быстро они с мальчишками заблудились. Причем признать это Влад долго не мог, а потому шел вперед уверенно даже тогда, когда совершенно не представлял, куда именно идет. Впрочем, парни быстро поняли, что за Сусанин им достался.
– Ты нас что, специально кругами водишь? – начал Сашка.
– Давай уже к центральной аллее, покружили и хватит, – вклинился Олег. – Я устал тут шататься. Ничего интересного. Никаких свечений, даже ворон не каркнет, ни фига не страшно…
– Сейчас, сей… – начал было Влад, но понял, что свернул куда-то совсем уж не туда: впереди оградки смыкались так плотно, что никак не пройдешь. – Блин, ребят, надо немного назад вернуться…
– Ты заблудился, что ли? – разозлился Сашка.
– Немного. Сейчас назад вернемся. – Влад бестолково закрутился на месте, а потом уверенно ломанулся вперед. – Сейчас чуть-чуть пройдем обратно, а потом…
– Куда обратно? – Олег поймал его за капюшон. – Ты вообще куда чешешь? Мы в той стороне не были еще! Я этого мужика, на памятнике, впервые вижу!
– А ты запоминал? Людей с памятников запоминал? – залепетал Влад. – Серьезно?
– Серьезнее некуда. Мы мимо этого Владимира Павловича… короче, мимо этого носатого с толстой шеей, не шли точно.
– А мимо кого шли? – Влад был почти счастлив, что Олег оказался таким внимательным. – Помнишь?
– Так я тебе и сказал. – Олег смотрел на него исподлобья. – Ты что, так ничего не и понял?
– Чего не понял?
– Чего-чего… Сатанисты мы. Сейчас обряд будем совершать.
– Чего-о?
Сашка прыснул от смеха, но затем, поймав взгляд Олега, сделал максимально серьезное лицо:
– В жертву тебя, Владик, принесем, вот что…
Влад попятился, и тут Олег набросился на него, повалил, а к нему подоспел и Сашка. Секунда, и они уже крепко держали Влада, один – за руки, а другой – за ноги. Все трое хохотали, Влад дергался, но и сам смеялся так, что задыхался.
– Ну что, Сашка, какую часть Влада первой вырежем? Может, почку? Или печень?
– Я глаз хочу! Говорят, он вкусный, если в золе, как картошку, испечь…
Влад понимал, что они шутят, только шутят, но его внезапно до самых глубин нутра пробил огромный, всепоглощающий страх – и он, плохо осознавая, что делает, рванулся с прямо-таки нечеловеческой силой, вскочил на ноги и бросился бежать. Впереди тесно смыкались оградки, но он сумел протиснуться между ними, впрочем, разодрав куртку так, что из нее клочьями вылез синтепон. Он продирался вперед с каким-то остервенением, не соображая, куда он бежит и зачем, а в спину ему орали Сашка и Олег:
– Стой, стой, псих! Мы пошутили! Сто-ой! Ты куда?
Если бы не колено, они его ни за что бы не догнали. Но нога дала о себе знать в самый неподходящий момент, и Влад рухнул рядом с чьей-то могилой, плача, как маленький. Земля была влажная, от нее исходили холод и покой – но ни того ни другого Владу не хотелось.
С кладбища его вывели Олег и Сашка. Влад держался за них обоих, чтобы не упасть. Олег и правда запомнил дорогу, ориентируясь на могильные памятники и имена. У него, оказывается, отличная память. Правда, уже совсем стемнело, пришлось достать фонарик и светить покойникам в лица, как на допросе.
Влад ужасно стыдился этой истории. Ему казалось, что он показал себя полным дураком и трусом. Он ожидал, что Олег и Сашка теперь не слезут с него, припоминая его кладбищенский забег. Но они, как ни странно, совсем не шутили на эту тему, хотя Владу все равно казалось, что за его спиной эти двое просто валяются от смеха, вспоминая, как он несся по темному, холодному кладбищу, раздирая куртку в клочья (как ему влетело от мамы за испорченную вещь!). И он ненавидел этих двоих так сильно, что, как ему казалось, сам бы убил их там, на осеннем кладбище, и прикопал бы где-нибудь в стылой земле.
Образ маленького человека в творчестве господа бога
Среди предметников самым презираемым был историк. Да, конечно, можно вспомнить еще и трудовика – красноносого, блещущего золотыми зубами и хвастающего тем, что когда-то он тоже не соблюдал технику безопасности, а теперь «вот! вот! вот!» – он тыкал тебе в нос правой рукой, на которой не хватало фаланг у указательного и среднего пальца (трудовика за глаза звали Вот Вотыч) – и обэжэшника, отставного вояку с плоской лысиной, который иногда так увлекался, рассказывая о врагах России, что из соседних кабинетов заглядывали другие учителя и просили его орать потише (ох уж этот командирский голос!). Тогда для ОБЖ оборудовали специальный кабинет, увешав стены плакатами со сверхценными инструкциями типа «Что делать при ядерном взрыве/нападении медведя-шатуна/чеченских террористов?». Плакаты эти вызывали поначалу нездоровый ажиотаж, но Сергей заметил кое-что другое, о чем не преминул задать вопрос обэжэшнику:
– Скажите, пожалуйста, а почему у нас изображение целящегося снайпера как раз напротив государственного флага и герба? Если провести прямую линию…
По классу покатились смешки, в основном среди парней; Олег взоржал, переводя взгляд с флага на мушку прицела. Этот плакат был старый, еще советский (он исчез буквально сразу после урока, его заменили классификацией отравляющих газов). Услышав неудобный вопрос, учитель поскреб лысину, ухмыльнулся, скрывая смущение, сказал:
– Глазастый, снайпером будешь! – а потом гаркнул: – А ну, ти-и-и-ха!
Класс притих, но по тому, что голова учителя стала похожа на свеклу, все поняли, что замечание Сергея задело его сильнее, чем он показал.
Обэжэшник был дурак, вернее, дуболом, но все-таки в нем чувствовалась сила. А вот историк был просто жалок, и над ним безжалостно смеялись. У подростков нет суеверного страха «А вдруг я сам когда-нибудь таким стану?» – так далеко они не заглядывают, а если и заглядывают, то шапкозакидательски восклицают: «Не-е, я лучше сдохну, чем таким стать!» Иногда, когда историку было особенно тяжко с похмелья, он спал весь урок, положив голову – клочковатые седые волосы вокруг плешивой макушки – на сложенные на столе руки и тихо постанывая сквозь зубы, если в классе шумели (или он видел во сне что-то мучительное?). Иногда он пытался рассказать что-то по теме урока или задавал классу вопросы, ответом на которые была гробовая тишина. Иногда у историка случались бесформенные монологи, в которых напрочь отсутствовала не только главная, но и вообще хоть какая-то мысль.
