Харуки Мураками - Хроники Заводной Птицы
Сам дядя считал житье в отдельном доме слишком хлопотным делом и потому жил с женой в квартире в районе Адзабу. Он не был любителем роскоши, но одну прихоть все-таки имел — редкие автомобили. В гараже у него стояли почти антикварные модели «ягуара» и «альфа-ромео»: обе машины были в прекрасном состоянии и сверкали первозданной чистотой.
Говоря как-то с дядей по телефону по делу, я решил спросить о семье Мэй Касахары.
— Касахара, говоришь? — Он задумался на несколько секунд. — Не помню таких. Я ведь был холостяком, когда жил там, и с соседями почти не общался.
— Вообще-то меня интересует дом напротив Касахары, тот, где никто не живет, на другой стороне дорожки, — сказал я. — Раньше там вроде бы жили какие-то Мияваки, а сейчас он стоит пустой, ставни досками заколочены.
— Ах, Мияваки? Ну, его-то я знаю хорошо, — ответил дядя. — Он держал несколько ресторанов, один из них на Гиндзе. Мы несколько раз встречались по делам. Рестораны у него, честно сказать, были так себе, ничего особенного, но располагались в хороших местах, и дела шли, по-моему, нормально. Мияваки был весьма симпатичным человеком, но каким-то инфантильным. То ли ему не приходилось много работать, то ли он к такой работе не привык, то ли еще что, но с годами он почему-то не взрослел. Знаешь, есть такой тип людей. Кто-то ему насоветовал, и он решил сыграть на фондовом рынке. Купил какие-то сомнительные акции и лишился всего — и денег, и земли, и дома, и ресторанов. Вообще всего! В довершение оказалось, что он как раз заложил дом и землю, чтобы открыть новый ресторан. Короче, убрал от забора подпорки — а тут как раз боковой ветер налетел. Все и рухнуло. У него, по-моему, две дочери-невесты.
— И с тех пор в их доме никто не живет.
— Что ты говоришь? Неужели? Значит, ему заблокировали права на распоряжение домом и имуществом. Но я бы тебе не советовал покупать его, даже если будут дешево предлагать.
— Кому? Мне? Мне он никак не по карману. Но почему ты это сказал?
— Когда я собирался там обосноваться, разузнал и об этом доме. С ним что-то не так.
— Там что, привидения водятся?
— Ну, о привидениях не знаю, но ничего хорошего об этом месте я не слышал, — сказал дядя. — До конца войны там жил один довольно известный военный, полковник из армейской элиты. Командовал нашими частями в Северном Китае и здорово отличился, но в то же время они там таких дел натворили — ликвидировали пятьсот пленных, посылали на принудительные работы десятки тысяч крестьян. Больше половины из них умерли. Вот такие разговоры ходили. Не знаю, правда это или нет. Перед самым концом войны его отозвали из Китая, и капитуляцию он встретил в Токио. А дело шло к тому, что его должны были отдать под суд за военные преступления. Американская военная полиция одного за другим забирала генералов и офицеров, которые бесчинствовали в Китае. Он суда дожидаться не собирался, не хотел, чтобы его выставили на позор и затем повесили. Решил покончить с собой, если только за ним придут. И вот однажды у его дома остановился военный джип, из которого вышел американский солдат. Полковник это увидел и без колебаний прострелил себе голову. Он предпочел бы распороть живот на манер самураев, но времени не хватило. Из пистолета, ясное дело, быстрее. Жена полковника последовала за мужем, повесившись на кухне.
— Вот это да!
— Потом оказалось, что это был обыкновенный солдат, который поехал к своей подружке и заблудился. Остановился дорогу спросить. Сам знаешь, как там у вас легко запутаться. Да, угадать непросто, когда пришло время умирать.
— Это точно.
— Дом какое-то время стоял пустой, но вскоре его купила одна киноактриса. Ты ее, наверное, не знаешь — она играла довольно давно и не была особо знаменитой. Сколько же она там прожила? Лет десять. Она была не замужем и жила лишь с прислугой. Спустя некоторое время у нее развилась какая-то болезнь глаз. Даже вблизи она видела все как в тумане. Но нельзя же актрисе все время играть в очках. Контактные линзы тогда только-только появились, были не очень хорошими, и ими мало кто пользовался. Поэтому ей приходилось всегда тщательно изучать съемочную площадку, чтобы запомнить, сколько шагов надо сделать здесь и там, сколько пройти от стены до двери. В общем, она справлялась, ведь это были старые фильмы «Сётику»[27] — простенькие семейные драмы. И вот как-то раз она, как обычно, осмотрела место съемок, убедилась, что все в порядке, и вернулась к себе в гримерную. А в это время молодой оператор, который был не в курсе дела, слегка передвинул декорации.
— Ой-ё-ёй!
— Короче, она оступилась, упала и после этого не смогла больше ходить. Потом, наверное, из-за этого случая, стала еще быстрее терять зрение и почти ослепла. Так жалко ее — ведь была еще и молода, и красива. Ни о каких съемках, конечно, больше не могло быть и речи. Ей оставалось только сидеть дома. А тут еще служанка, которой она полностью доверяла, убежала с каким-то парнем, прихватив ее деньги. Выгребла все подчистую: банковские сбережения, акции. Всё! Ужасная история. И что, ты думаешь, она сделала?
— Судя по всему, все кончилось плохо.
— Еще бы, — сказал дядя. — Она налила в ванну воды, сунула в нее голову и захлебнулась. Сам понимаешь, какую волю надо иметь, чтобы так умереть.
— Мрачная история.
— Уж куда мрачнее. Вскоре после этого дом купил Мияваки. Место ведь очень хорошее: окрестности замечательные, много солнца, участок большой. Он всем нравился, кто бы его ни смотрел. Но Мияваки тоже слыхал мрачные истории о прежних обитателях. Он снес его вместе с фундаментом и поставил на том месте новый. Приходили даже синтоистские священники изгонять злых духов. Но, похоже, все без толку. Кто бы там ни жил, ничего путного не получается. Бывают на земле такие места. Так что мне и задаром этого дома не надо.
Вернувшись с покупками из супермаркета, я подготовил все к ужину. Сложил белье для стирки, убрал его в корзину. Приготовил кофе. День выдался тихий — телефон молчал. Я растянулся на диване и читал какую-то книжку. Никто мне не мешал. Время от времени в саду раздавался крик Заводной Птицы. Больше ничто не нарушало тишину.
В четыре часа позвонили в дверь. Почтальон со словами: «Вам заказное письмо», вручил мне толстый конверт. Я расписался в получении.
На конверте из великолепной рисовой бумаги черными иероглифами, причем кистью, были выведены мои фамилия и адрес. На оборотной стороне значился отправитель — Токутаро Мамия, префектура Хиросима, ну и так далее. Ни имя, ни адрес мне абсолютно ничего не говорили. Судя по тому, как он владел кистью, господин Мамия был человеком в возрасте.