Владимир Файнберг - Про тебя
Она немножко пьяна. Идем рядом, болтает без умолку.
— А где Миша и девочки? Я видела их днём, пели на ступеньках у Сак–ре–Кер. Катя — прелесть! Мы с ней купили одинаковые шляпки. Видите, чёрная бархатная, с розочкой. Мне идёт? А потом я познакомилась на бульваре Сен Мишель, вернее, он ко мне привязался…
— Оля, в автобусе начинается собрание. Я пошёл. А вам, по–моему, лучше зайти к себе, отдохнуть.
— Ах, да, собрание! Мы советские люди, совки, нам нельзя без собрания! Нет, я пойду. — Она хватает меня под руку. — У меня не осталось ни франка, клянусь вам. И вообще все плохо.
Смолкает, спотыкается.
Обходим примолкший дом. Вот и наш родной московский автобус — 93–78 МЕХ. Салон изнутри освещён. Все в сборе. По кромке лужи проходим к раскрытым передним дверцам. Пропускаю вперёд себя Ольгу.
Стоящий у входа в салон Игорь даёт ей пройти. А я поднимаюсь внутрь лишь на ступеньку. Кроме переднего кресла отца Василия, все места заняты. На моём рядом с Колей сидит Вахтанг. Издали видно, как Оля протискивается мимо Георгия к окну.
— Отец Василий, наверное, задержался в Париже у знакомых, — говорит Игорь. — Тем лучше. Начнем без него. Зинаида Николаевна, встаньте, пожалуйста. Чтобы все видели вас. Вставайте, вставайте, так сказать, не стесняйтесь.
Из‑за широкой спины Игоря мне видно, как поднимается со своего места Зинаида Николаевна. Маленькая, бледная, с косой чёлкой седых волос.
— Зинаида Николаевна, — продолжает Игорь, — вы прекрасно знаете, там, в экуменическом центре, мне пришлось собрать по десять долларов с каждого, чтобы выкупить в антикварной лавочке соседнего городка пасхальное яйцо, которое вы как бы взяли у Нины Алексеевны… Хозяйка заплатила вам за него тысячу франков, а выставила в витрине за тысячу пятьсот. За эту сумму — тысячу пятьсот и пришлось его выкупать для Нины Алексеевны. Немедленно верните нам наши деньги.
— Не брала никакого яйца.
— Зинаида Николаевна, давайте по–хорошему! Если вы сейчас же не отдадите денег, мне придётся обыскать вас, перетряхнуть всё барахло, ваше и Светланы.
— Ничего не брала. Ничего не знаю. И не троньте Свету. Отстаньте от нас.
В тишине автобуса прорывается сдавленное рыдание. Плачет Светлана.
— Игорь, что бы там ни было, так нельзя, — говорю я шёпотом. — Остановитесь.
Он на миг оборачивается. Меряет меня злобным взглядом. На груди взблескивает золотой крест.
— Позвольте, — раздаётся сзади меня голос отца Василия.
Он успел переодеться в подрясник. Поднимается в автобус, занимает своё место рядом с Акын О'кеичем.
— Зинаида Николаевна! — Игорь угрожающе повышает голос. — Хозяйка магазина, сказала, что яйцо ей продала некая невысокая женщина, иностранка. Украли вы, больше некому.
Плачет Светлана. Теперь уже навзрыд. Мать сдёргивает её за руку с кресла, тащит за собой к выходу.
Куда?! — Игорь толчком в грудь отпихивает её назад. — В самом деле, хотите, чтобы я обыскал вас с головы до ног? Руки марать не хочу.
— Пустите меня отсюда! Не брала никакого яйца.
Она снова пытается прорваться к выходу.
— Что мы делаем?! вдруг слышится из задних рядов голос Кати, Катеньки.
Мне не видно её с моей нижней ступеньки. С самого начала изо всех сил старался сдержаться. Не выдерживаю.
— Отец Василий! Мы — не суд. Не имеем права судить эту женщину. Да ещё в присутствии дочери… Игорь, одумайтесь! У меня осталось несколько десятков долларов, возьмите их, раздайте… — лезу в куртку за бумажником.
В этот момент Зинаида Николаевна бросается вперёд. Игорь отшвыривает её с такой силой, что если б не Светлана, она бы упала в проход.
— Остановитесь! — кричу уже не я, кричит кто‑то из меня. — Это же сестра наша… Ну, оступилась. А если яйцо взяла не она? Да если б и взяла… Зинаида Николаевна, дорогая, Светлана, простите Игоря, простите нас!
— Тоже как бы христианин! — Игорь выхватывает из кармана и поднимает вверх пистолет. — Вот с чем этот христианин отправился паломничать.
— Какой ужас! — взвизгивает Нина Алексеевна.
— Друзья, это недоразумение, — стараюсь говорить твёрдо, спокойно. — Я сейчас всё объясню.
— Могли подвести нас, — впервые подаёт голос отец Василий.
— Это все чепуха, — встаёт со своего места Георгий, и я с надеждой смотрю на него. — Сегодня он нарочно не уехал со всеми в Париж, сидел, запершись с настоятелем, с иезуитом!
— Это вы совсем напрасно, — говорит отец Василий. — С католиком. Как будто нет своих духовных наставников…
— Ты всегда был высокомерным, — неожиданно вмешивается Акын О'кеич.
— Он курил в автобусе! — это кричат уже Миша с Леной. — Всех презирает!
— Уехал в Париж, шиковал там целую неделю, — вступает в общий хор Надя, по–хозяйски сидящая в водительском кресле. — Притащил чемодан добра. А мы должны были молиться…
Воспользовавшись тем, что внимание всех переключено на меня, Зинаида Николаевна проскакивает мимо Игоря.
Тот хватает её за шиворот.
— Игорь! — Я пытаюсь подняться на ступеньку выше, освободить несчастную женщину, вижу, как подбегают по проходу Катя и Тонечка. — Игорь, Христом Богом прошу, не превращайтесь в гестаповца! На вас крест.
Он резко двигает локтем, попадает в висок.
Запрокидываюсь, валюсь в ночь, в темноту. Фонтаны грязи из лужи взлетают и падают на лицо. Саднит ушибленную ступенькой ногу.
…Ну вот, ты видишь теперь, чем всё кончилось. Никогда не думал, что могу вызвать к себе такую ненависть. Каждый испытал в жизни что‑то подобное.
В розовом небе темнеет прогал. Трепещет далёкая звёздочка.
Чьи‑то руки тянутся ко мне, помогают подняться. Это руки Игоря, отца Василия, Кати. Тонечка подаёт чистый платок. Обтираю глаза, лицо.
И вижу отца Бернара.
— Мы хотели вместе молиться, — говорит он. — Пришел за вами. Прихрамывая, иду с ним к церкви. Я в шоке, ещё не очень‑то отдаю
себе отчёт в происшедшем. Все как во сне.
— Отец Бернар, что такое соломенный подстаканник, смеющаяся девушка Ясмина, ваше лицо, которое заранее являлось мне?
Тот с недоумением приостанавливается, пожимает плечами.
— Я к этому не имею отношения.
Нас нагоняют, молча обходят со всех сторон люди, идущие из автобуса в церковь.
1994–1995
