Алесь Кожедуб - Уха в Пицунде
— Гуляем, нецивилизованные народы? — сказал я, пытаясь прочесть название виски на этикетке. — Нехорошо!
— Ур-ра!.. — взревели застольники. — Держи стакан — випьем!
— За это пить я с вами не стану, — твердо отвел я чью-то руку со стаканом, наполненным наполовину. — Посижу, но без выпивки.
— Садыс, все равно ми знаем — ты хароши человек.
Мне пододвинули ящик из-под пива, я сел.
Эту палатку держали то ли азербайджанцы, то ли чеченцы. Иногда, возвращаясь поздним вечером, я заглядывал к ним отлакироваться пивком. Хозяин, имени которого я не знал, отчего-то почитал своим долгом угостить меня за счет заведения, и мы вели светские беседы — кто лучше: «Анжи» или «Алания»? Когда окончательно упадет рубль? Однажды долго обсуждали, как правильно резать барашка. Хозяину, вероятно, нравилось, что я слушал его не перебивая.
Но в этот раз случай был особый.
— За что вы их взорвали? — строго спросил я, оглядывая всех поочередно.
— Америка думал — он царь, а теперь все видит, что он с голым ж…ом! — эмоционально объяснил мне самый младший в компании, наверное, родственник хозяину.
— Молчи! — цыкнул на него хозяин. — Кто тебе слово дал?
Я кивнул головой: прежде чем открывать рот, надо научиться говорить.
— Сослан, скажи ты! — велел хозяин.
Сослан встал с ящика, торжественно поднял стакан на уровень глаз.
— Я випить это вино за победу бедных над богатыми. Слава Аллаху!
Все, кроме меня, поднялись и сделали по глотку из своих стаканов.
— Положим, самый бедный здесь я, потому что русский, — сказал я. — Но я еще никого не победил. И вряд ли победю. Побежду.
«Интересно, кто более пьян — я или они?» — подумал я.
— Аслан, теперь ты! — распорядился хозяин.
Аслан встал — он был здесь самый маленький — и выкрикнул:
— Ми им показал куз-кин мат!
Все засмеялись. Аслан, кажется, слыл здесь остряком.
Я, конечно, был навеселе, но не настолько, чтобы не понимать русский язык, пусть и в исполнении нерусского человека.
— Куз-кин — это кузькина? — спросил я. — А мат — это мать?
Все стали смеяться еще громче.
— Но ведь там погибли невинные люди, — вздохнул я. — Много невинных людей!
— Одна башня двадцать пять тысяч, — наклонился ко мне хозяин, — и вторая башня двадцать пять тысяч. Пятьдесят!
Компания восторженно зааплодировала, будто «Алания» забила гол «Анжи». Или наоборот.
«Дикари, — с грустью подумал я. — Не ведают, что творят. Или все же ведают?»
— Вот начнется война, — посмотрел я на хозяина, — и кто от этого выиграет?
— А ми не боится! — встрял младший родственник.
Хозяин взглянул на него, но ничего не сказал.
— А каково было тем, кто сидел в самолетах? — не успокаивался я. — Кошмар!
— Тот, кто сидел в самолете — герой! — хозяин жестом приказал Сослану наполнить стаканы. — Аллах всех принял и наградил.
— Как там у вас — выделил каждому по пятьдесят гурий? — стал припоминать я.
— И десят хватит! — крикнул Аслан.
Все опять засмеялись.
Я представил себя на месте людей, находившихся в рушащихся небоскребах, и меня передернуло. Вероятно, они до последнего надеялись на чудо — размахивали в окнах белыми тряпками, лезли на крышу. Но кто-то и сиганул вниз с сотого этажа. Кстати, почему ни один вертолет не снял с крыши людей? В американских фильмах, заполонивших наши экраны, над каждым небоскребом висит по несколько вертолетов. Вот тебе и кино. Доигрались, ребята…
К палатке подъехала патрульная машина милиции и остановилась.
— Аслан, отнеси ящики! — приказал хозяин.
Аслан подскочил и отнес к машине два ящика с пивом.
— Какое пиво предпочитают? — кивнул я на милицию.
— «Клинское», — презрительно скривился хозяин. — Все едут: милиция, бандиты, Дума тоже едет.
— Какая дума? — удивился я.
— Думская дума, — тоже удивился хозяин. — Все пьют.
— Я не пью, — сказал я.
— Тебе хватит, — согласился он. — Завтра приходи.
— И завтра не буду, — уперся я.
«А вот это напрасно, — мелькнуло у меня в голове. — Виски мог бы не пить, а «Клинское» вместе с милицией — вполне. Не считается».
«Считается-считается, — сказало мое второе «я», — либо пить — либо не пить, третьего не дано».
Вероятно, борьба между моими двумя «я» отразилась у меня на лице, потому что хозяин достал из ящика бутылку «Баварии», открыл ее и поставил возле моей ноги.
— Не хочешь — не пей, — сказал он. — Но скажи: кто был в этих башнях?
— Люди, — пожал я плечами. — Американцы.
— Молодец, — похлопал меня по плечу хозяин. — Ты на работу во сколько идешь?
— В девять.
— Они тоже в девять. А твой начальник?
— Когда как, захочет — вообще не придет.
— Совсем молодец! — восхитился хозяин. — Их начальник тоже еще не пришел. Специально так сделал.
— Ну вы даете! — покрутил я пальцем у виска. — Может, это они сами себе устроили?
— Конечно! — подскочил Аслан. — Им война нужен, он теракт делал! Самый плохой человек — америкос!
Хозяин лично налил Аслану в стакан глоток виски.
— Знаешь, почему бедный победит богатого? — склонил он набок голову.
— Ему терять нечего, — хмыкнул я. — Но у богатых самолеты, ракеты, авианосцы. И доллар, который ты собираешь.
— Я этот доллар сожгу! — на мгновение утратил над собой контроль хозяин.
— А они на Луну летали, — снова уперся я.
«Ну что ты споришь, — сказало одно из моих «я». — Прибьют — где станешь пиво пить?»
Хозяин долгим взглядом посмотрел мне в лицо — и улыбнулся.
— Ты беднее Аслана. Зачем американца защищаешь?
— Из чувства справедливости! — приободрился я. — Этак любого можно убить.
— Я, чтобы убить, тысячу долларов плачу, — поиграл стаканом с напитком хозяин. — Зачем говоришь — любого?
«Шутит? — стал я соображать. — Или нет? Больно дешево — тысяча. Хотя у тебя и тысячи нет, ежели что. А кого ты собираешься убивать? Теща не считается, критик Ухватов тоже…»
Ход моих размышлений прервало появление личности в рваном комбинезоне, испачканном белой краской.
— Я этот хозяин убью! — громко сказал человек, глядя на меня. — Почему говорит — краска не тот?
У террориста был явный молдавский акцент, и я подумал, что его вряд ли допустят к столу в день празднования исторической даты одиннадцатого сентября. Базуки нет в руках, Или хотя бы ножа.
— Иди туда, — махнул рукой хозяин. — Не видишь — разговариваем? Аслан, покажи.
Аслан вскочил, взял террориста под руку и увел в темноту.
— Сослан, скажи. — Хозяин отщипнул виноградину и бросил себе в рот.
«Прямо Сталин, — подумал я. — Как его все-таки зовут?»
Сослан медленно встал, поднял руку со стаканом на уровень глаз:
— Всем знает — Америка нужен война. Зачем столько оружия взял? Ракеты, бомбы, — куда его дет? Теперь он скажет: тебя надо убит, его надо убит, Хуссейн, Арафат — всех надо убит! Народ ему «ура» кричит, он стал герой. Ты война хочешь? У тебя сын, дочка — не хочешь. Все равно война. Аллах все видит, Аллах Америка покарает!
Все, кроме меня, поднялись и выпили из своих стаканов до дна. Я покосился на бутылку «Баварии», сиротливо жавшуюся к ноге. Против войны можно бы выпить, и даже следовало бы, но за покарание нельзя. Эти станут карать, те, а в результате получится как всегда.
— Султан, ГАИ приехал, водка просит, — возник из темноты Аслан.
— Дай, — распорядился хозяин.
Только теперь я как следует рассмотрел его: полный, лысый, с золотой фиксой во рту, на безымянном пальце правой руки перстень с крупным камнем, над верхней губой тонкая ниточка усов. Добрый, видимо, человек, ни патрульным не отказывает, ни ГАИ, прохожего человека пригрел. Настоящий султан. У турецких султанов, правда, главной ценностью считался гарем, у этого гарема я что-то не наблюдаю. Не то что пары-тройки жен и десятка наложниц, — вообще нет особ женского пола, одна «Ауди» последней модели.
— Девка хочешь? — угадал ход моих мыслей Султан.
— Какая девка в наши-то годы, да еще в пятом часу утра? — усмехнулся я. — Домой надо идти. Сдаваться.
— Жена злой? — не отставал Султан.
— Обыкновенная, — зевнул я. — Сегодня, небось, все ваши по Москве гуляют, а, хозяин?
Султан стал выбирать на подносе персик получше. Надоел, видно, я ему.
Все гуляют, — вынырнул из темноты Аслан. — Исмаил на рынка салют хотел делать.
Хозяин что-то сказал ему на своем языке, Аслан ушел в палатку.
Я поднял голову и неожиданно для себя увидел звезды. Огненной рекой уходил в бесконечность Млечный Путь, он же Великий Воз. Мириады солнц дышали в его глубине, завораживали, уводили разум с земли в небо. Возможно, и души тех, кто находился в башнях и самолетах, мерцают сейчас пылинками среди этих солнц. Был, был у меня сон, когда мое сердце вырвалось из груди и унеслось в бездну, наполненную огнями. Там оно должно было взорваться, превратившись в огонь, но… Взорвалось какое-то другое сердце, мое осталось при мне.
