Бернар Клавель - В чужом доме
В тот день в столовой постоянно кто-то находился, и больше Жюльену ничего не удалось узнать.
Когда они закончили работу, он понес мясной фарш в цех.
Хозяин вынимал из печи противни с меренгами. Увидев Жюльена, он повернулся и пристально посмотрел на него. Взгляды их на миг скрестились, и ученик понял, что хозяин ненавидит его.
Почти тотчас же мальчику пришлось отправиться с поручением. Он вскочил на велосипед и покатил по холодным улицам; вернувшись в кондитерскую, он поднялся к себе сменить одежду и все это время не мог забыть злобного взгляда господина Петьо — жесткого, холодного, иронического взгляда, в котором притаилась насмешка, неуловимая насмешка… И угроза.
До ужина Жюльен не видел больше ни Клодины, ни хозяина; когда вместе с Морисом он вошел в столовую, все уже были в сборе. Радиоприемник был включен. Передавали последние новости. Все молчали. Как только Жюльен переступил порог, господин Петьо вперил в него взгляд. Мальчик опустил глаза, но, несмотря на это, чувствовал на себе этот тяжелый, недобрый взгляд.
Против обыкновения хозяин после окончания передачи последних новостей не выключил приемник.
— Хочешь послушать музыку? — спросила госпожа Петьо. — Ты прав, это хороший отдых.
— И мы его заслужили, — подхватила мадемуазель Жоржетта.
Хозяин ничего не ответил. Он склонился над тарелкой, на плече у него устроилась кошка.
Жюльен несколько раз вскидывал глаза. И всякий раз встречал взгляд хозяина, в котором затаилась угроза. Тогда он быстро отводил свой взгляд и с сосредоточенным видом принимался за еду.
По радио передавали эстрадную программу. Все те же модные песенки с постоянно повторявшимся припевом:
И музыка слышна везде,
Тра-ля, ля-ля, ля-ля!..
То здесь звучит, то там звучит
Траля, ля-ля, ля-ля!..
Рина Кетти исполнила песенку «Сомбреро и мантильи», потом вновь зазвучала музыка, и наконец запел Тино Росси.
Все взгляды тотчас же устремились на Клодину, девушка мгновенно вспыхнула и опустила голову.
— Бедняжка Клодина! — воскликнула госпожа Петьо. — Вы заставляете ее краснеть! Ну да, она любит Тино! Что из того? В конце концов, это ее право.
Хозяин откашлялся.
— Она вправе любить кого угодно, — заметил он.
Все рассмеялись. Все, кроме Клодины и Жюльена.
— Помолчите, — рассердился хозяин. — Дайте ей по крайней мере послушать спокойно.
Он нагнулся к приемнику и усилил звук. Негромкий голос тенора зазвучал отчетливее:
Под тихий звон гитар
Чуть слышно песнь лилась,
Под тихий звон гитар
Я вспоминал о вас…
Не поднимая головы, Жюльен искоса смотрел на Клодину. Девушка перестала есть. Он видел, как ее грудь и плечи вздрагивают. И понял, что она сдерживает рыдания.
Резко отодвинув стул, Клодина встала. Подбежала к двери, ведущей во двор, и вышла. Потом все услышали ее быстрые шаги по лестнице.
— Что с ней такое? — спросил господин Петьо.
Хозяйка скорчила гримасу:
— Вы постоянно смеетесь над ней, это ее расстраивает. Девочка устала, как и все мы. А потом, вы ведь знаете, ее жених далеко. Он должен был приехать на рождество, но, кажется, не приедет.
Господин Петьо осклабился.
— Ну, коли дело в этом!.. — вырвалось у него.
Жюльен невольно поднял голову. Жесткий взгляд господина Петьо был по-прежнему устремлен на него. И в этом взгляде таилась насмешка.
«И угроза, — подумал Жюльен, — угроза».
29
Двадцать третьего декабря был просто сумасшедший день. Работа началась в четыре утра и продолжалась почти без перерыва до самого ужина.
— Это как на состязании в беге, — говорил мастер, — должно появиться второе дыхание. Когда обретешь его, становится легче. Сегодня — критический день. Завтра все само собой пойдет.
Небо снова затянули тучи. Хозяин был в ворчливом настроении и раз двадцать повторил:
— Вот видите, скоро опять повалит снег. И это нам грозит катастрофой. Вот незадача, вот досада!
Он по-прежнему бросал на Жюльена злобные взгляды.
— Не понимаю, что с ним творится, — удивлялся мастер, — сколько раз на рождество шел снег, и никому это не мешало садиться за праздничный стол!
Двадцать четвертого рабочие поднялись в два часа утра. За несколько часов сна усталость не прошла, она притаилась в людях, и первые же движения пробудили ее. Потягиваясь, все морщились от боли. Только холодная вода из-под крана да северный ветер, гулявший по двору, помогли им стряхнуть тяжелую дремоту.
Стоя возле разделочного стола, Жюльен чувствовал, что у него подкашиваются ноги. Он фыркал, как жеребенок, стараясь разогнать сон, но глаза слипались. В икрах, в пояснице, в боках, в пальцах он ощущал летучую, то и дело повторявшуюся боль.
В тот день ему потребовался добрый час, чтобы по-настоящему согреться. Два или три раза мастер слегка пинал его в зад, приговаривая:
— Давай, давай, просыпайся, пока не появился хозяин. Имей в виду, в такие дни, как сегодня, он тебе не даст прохлаждаться.
И действительно, господин Петьо, который накануне ни разу не обратился к Жюльену, в то утро, едва появившись на пороге, накинулся на мальчика:
— В чем дело? Ты что, не продрал глаза? Кому я говорю!
Жюльен старался двигаться быстрее. Он избегал смотреть на хозяина, но все время чувствовал на себе его жесткий взгляд. В тот раз выпекали гораздо больше рогаликов, чем обычно, и, когда сушильный шкаф был заполнен, Жюльен с минуту помедлил с противнем в руке, придерживая ногой полуоткрытую дверцу. Хозяин подошел к нему.
— Ну что, — бросил он, — скоро ты разродишься? Жюльен растерянно поглядел на него.
— Что ты на меня уставился с таким дурацким видом? От этого в шкафу место для противня не появится!
Мальчик захлопнул дверцу.
— Да он просто болван! — завопил хозяин. — Чучело соломенное… Поставь противень на стол и вынь из шкафа готовые рогалики.
Жюльен поставил противень на край плиты. Упершись кулаками в бока, господин Петьо не сводил с него глаз.
— Черт подери, — процедил он, — этот мальчишка, должно быть, всю ночь занимается онанизмом! Верно, потому у него с утра такой идиотский вид.
Никто не рассмеялся. Жюльен стиснул зубы, чтобы подавить гнев.
Казалось, утру конца не будет. Хождение взад и вперед, уборка тротуара, цех, доставка заказов, противни, мытье бака, снова доставка заказов, опять работа в цеху… И всюду — в столовой и в леднике, в дровяном сарае и в цеху — усталость вызывала у людей вспышки ярости, они выходили из себя по пустякам. Чем больше работали, тем больше, казалось, предстояло сделать.
Вся столовая была завалена рождественскими тортами. Лотки для пирожных были полны. Не оставалось ни одной свободной доски, на противнях горою громоздились кондитерские изделия. По мере того как в магазин уносили большие блюда с пирожными, на их месте в столовой вырастали другие.
В цеху мастер и помощник работали без передышки. Морис приготовлял огромные миски шоколадного крема, крема с миндалем, кофейного и вишневого, он приносил из погреба огромные, величиною с противень, пласты бисквита, приклеенные к бумаге, на которой они пеклись. В сыром подвале бисквит немного размякал, Виктор пропитывал его кремом, потом отклеивал от бумаги и скатывал в рулет. Затем обрубал рулет с обоих концов и ловким движением лопаточки обмазывал по краям кремом. Он быстро и умело действовал большим ножом с закругленным лезвием, разрезая бисквит, как масло. На мраморной крышке разделочного стола громоздились обрезки бисквита. Время от времени Морис хватал метлу и сметал к ящику для угля клочки бумаги, которыми был усеян пол.
Свернув и обрезав рулеты, Виктор передавал их мастеру, а тот наводил на них глянец. В руках у мастера был кондитерский мешочек, заканчивавшийся плоским наконечником, оттуда он выдавливал крем; все время слышался легкий треск: это лопались пузырьки воздуха. Запах топленого масла наполнял помещение. Когда заканчивали печь партию рождественских тортов, приступали к их украшению. Мастер откладывал в сторону мешок с кремом и вооружался воронкой с зеленой сахарной глазурью. Беря в руки торт-полено, он пускал по коре плющ и искусно делал листья, чуть сильнее нажимая на воронку. Затем прибавлял несколько грибков из марципана и все посыпал тонко размолотым миндалем и измельченным шоколадом.
Жюльен мыл миски, взбивалки, лопаточки. Он скреб противни и укладывал торты на лотки, которые затем уносил либо в столовую, либо в кладовую.
— Скорей, скорей, — ворчал хозяин, сновавший из магазина в цех и обратно.
Господин Петьо подолгу стоял в столовой возле застекленной двери и, отодвигая рукой портьеру, следил за тем, что происходит в магазине. Во второй половине дня валом повалили покупатели. Мамаша Раффен с трудом находила минуту, чтобы забежать в столовую, торопливо затянуться окурком и сплюнуть в печь, — хозяйка тотчас же открывала дверь и кричала:
