Амадо Эрнандес - Хищные птицы
Не успел доктор Сабио закончить свою мысль, как Пастор задал новый вопрос.
— Можно еще спросить, доктор? Как вы считаете, какая система лучше всего подходит для нас, филиппинцев? Возможен ли у нас социализм?
Все, включая Мандо и Магата, устремили взоры на профессора.
— Хороший вопрос, — начал, немного поразмыслив, доктор Сабио, — и своевременный, я бы сказал. Но на него, как мне кажется, ответить должны вы сами. Вы давно обрабатываете землю, которая принадлежит не вам, а землевладельцу, вы давно общаетесь с ним. То же самое можно сказать и про рабочих фабрик и заводов, про служащих различных компаний и фирм. Вы лучше, чем кто-либо иной, знаете, сколько вам приходится работать и сколько вы за это получаете. Все прибыли идут в карман землевладельцам, хозяевам фабрик и заводов. Я уже говорил, что при социализме все средства производства находятся в руках государства, а государство — это народ и его правительство. При социализме предвыборные кампании не сопровождаются демагогией, присущей так называемым демократическим государствам с республиканским типом правления. В нашей стране все посты, будь то в правительстве, в армии или суде, могут получить только люди богатые и влиятельные. Мощные средства информации и пропаганды — радио, газеты, журналы — поставлены на службу буржуазии. Конечно, перед каждой страной стоят специфические проблемы, часто совсем не похожие на проблемы других стран. Но, несомненно одно: при социализме у нашего народа была бы совсем иная судьба, какой буржуазная демократия обеспечить не может, ибо она гарантирует интересы лишь ограниченного числа людей, а никак не большинства народа… В нашем обществе фактически существует два — общество имущих и общество неимущих. Вот вам и демократия, за которую боролись наши с вами предки…
Сгустившиеся сумерки положили конец затянувшейся беседе. Пури внесла на подносе прохладительные напитки. Все встали из-за стола и направились к выходу.
— Надо будет нам еще как-нибудь собраться и потолковать, — сказал Мандо, как будто подводя итог этому импровизированному собранию.
— Спасибо вам за науку, — от имени крестьян поблагодарил Манг Томас доктора Сабио.
На прощание Магат пообещал рассказать в газете о положении на асьенде и о том, что думают по этому поводу местные крестьяне, их союз.
— У нас единое мнение на этот счет, — поправил его Пастор.
— Да-да, конечно, — охотно согласился Магат.
Мандо, отведя Пури в сторону, сердечно поблагодарил ее за радушный прием. Прощаясь, он задержал ее руку в своей и сказал с твердой уверенностью в голосе:
— Я очень скоро вернусь и привезу вам то, что оставил мне для вас ваш двоюродный брат.
— Как вам будет угодно, — робко ответила Пури и зарделась. Глаза ее красноречиво свидетельствовали о том, что она будет его ждать, очень ждать:
Глава двадцать третья
По прошествии нескольких дней Мандо снова приехал на асьенду, в этот раз один. На правах знакомого он теперь не остановился у ворот, а въехал на своем джипе прямо во двор. Навстречу ему вышел радостный Пастор.
— Добрый день, Тата Пастор, — вежливо приветствовал его Мандо. И то, что он назвал его гага, должно было как нельзя лучше свидетельствовать о его искреннем расположении к этому человеку.
— Добрый день, добрый день. Что привело вас снова в наши края?
— Вот привез то, что оставил ваш племянник Энди.
Пастор засуетился, приглашая гостя в дом.
— Пури! Пури! — крикнул он. — У нас гость! — И, уже обращаясь к Мандо, стал извиняться: — Право же, мне так неловко, что заставил вас ехать в такую даль. Я сам мог бы приехать…
— О, да это сущие пустяки, — скромно ответил молодой человек, — мне все равно нужно было сюда, и к тому же у меня машина.
— Пури! — снова позвал Пастор.
— Я здесь, отец. — Девушка впорхнула в комнату. Она надела новое платье, что не ускользнуло от внимания мужчин, и слегка припудрила румяные щеки.
— Вы сегодня один, — заметила девушка, здороваясь.
— Сегодня я приехал по личному делу, — с улыбкой ответил Мандо.
— Он привез нам подарок от Андоя, — чуть торжественно пояснил Пастор.
Мандо протянул Пастору маленький сверток, а тот, не глядя, передал его Пури. Повертев сверток в руках и оглядев со всех сторон, Пури вернула его отцу.
— Вы не хотите развернуть?
Пастор осторожно, словно боясь повредить таинственную вещь, скрытую под оберткой, развернул сверток и обнаружил внутри старую, с помятыми краями картонную коробочку. Сверху в ней лежало письмо. Взяв его дрожащими руками, Пастор прочитал вслух:
14 августа 1944 г.
Дорогой дядя Пастор!Умирая, мама завещала почитать вас своим вторым отцом. Обстоятельства помешали мне встретиться с вами прежде. Теперь я нахожусь среди партизан в горах Сьерра-Мадре. Одному богу известно, какая судьба уготована каждому из нас.
Здесь вы найдете небольшой подарок для вас и вашей дочери, который я передаю через моего друга Мандо. Ему приходится часто бывать на равнине, поэтому я попросил его разыскать вас. Пусть этот подарок послужит свидетельством того, что я исполнил волю матушки и не забыл вас.
Целую вашу руку.
Ваш племянник Андой.Голос Пастора задрожал, когда он дочитывал последние строчки письма. Мандо взглянул на него и увидел, что он плачет. Пури тоже негромко всхлипывала.
— Где-то он теперь? Жив ли еще? — грустно вопрошал старик, понимая, что задавать такие вопросы Мандо бесполезно, потому что война давно кончилась, но не мог удержаться. Мандо молчал. И если бы Андой остался в живых, он непременно разыскал бы своего дядю.
Пастор вынул из коробочки толстую пачку банковских билетов по двадцать и десять песо со штампом «Victory». Когда Пастор принялся пересчитывать деньги, из пачки выпало небольшое колечко, покатилось по столу и со звоном упало на цементный пол. Поискав глазами, Пастор проворно нагнулся и поднял его. Бережно держа кольцо двумя пальцами, он показал его Мандо и Пури.
— Золотое кольцо, — почему-то шепотом произнес он, — да еще с бриллиантом, — и протянул его Пури.
Девушка нерешительно взяла кольцо.
— Наденьте его, — посоветовал Мандо.
Но Пури словно оцепенела, и Мандо пришлось самому надеть ей кольцо. Пури пыталась высвободить руку, ко он крепко держал запястье, пока не убедился в том, что кольцо плотно сидит на среднем пальце левой руки.
— Ну вот, в самый раз, — с удовлетворением произнес он.
Однако Пури тотчас же снова сняла кольцо.
— Я не хочу носить его, а то… станут думать, что у меня есть жених. — И, густо покраснев, она сникла в смущении.
— А у вас разве нет жениха? — вырвалось у Мандо.
— Нет, — твердо ответила Пури, и ее щеки покраснели еще больше.
Девушку явно смущал разговор на эту тему, и Мандо хотелось как можно быстрее устранить возникшую неловкость. Когда Пури возвратила кольцо отцу, тот отказался его принять, сказав:
— Оно — твое. Хочешь — носи, не хочешь — спрячь.
— Конечно, вы сами распорядитесь, как поступить с кольцом, — поддержал его Мандо.
Пастор кончил считать банкноты. Их оказалось ровно тысяча песо. Он еще раз бросил взгляд на кольцо, которое Пури в нерешительности перекладывала из руки в руку.
— Откуда у Андоя могли взяться такие деньги и это кольцо?.. Партизаны, я знаю, вели суровую жизнь в горах, а подчас и голодали, не так ли? — В глазах старика на минуту мелькнуло сомнение.
— Ну, когда стали прибывать американские подводные лодки, жизнь полегчала! — пояснил Мандо. — Эти вот банкноты со штампом «Victory» американцы привезли в качестве аванса партизанам за их службу. Что же касается кольца, то Энди получил его в дар от одной семьи, которую ему удалось спасти от преследований японцев.
— Ах, вот оно что. — Взор Пастора снова просветлел, на устах Пури заиграла улыбка. — А сколько может стоить такое кольцо?
— Энди вроде бы говорил, что тем, кто его подарил, оно стоило довольно дорого, тысячи три песо…
— Бог ты мой! Да это же целое состояние! — воскликнул Пастор.
— Тогда и вовсе я не стану его носить, — заявила Пури.
— Ну почему же? — с отчаянием в голосе спросил Мандо.
— В деревне все начнут говорить, что я хвастаюсь. Вы же знаете, как тут любят судачить.
— И к тому же, если хочешь, чтоб тебя не обокрали, лучше никому ничего не показывать. — В Пасторе взяла верх житейская мудрость.
— Руки деревенской девушки приспособлены для черной работы, а не для того, чтобы носить драгоценности, — сурово проговорила Пури.
— А по-моему, наоборот: руки, которые столько работают, достойны самых дорогих украшений, — возразил Мандо.
— Достойны прежде всего хороших денег, — добавил от себя Пастор.