Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
– Не волнуйся, тебе больше двадцати пяти не дашь.
– Ты милый, Йозеф. Знаешь, а ведь Морис моложе меня.
– Да что ты говоришь? – фальшиво изумился Йозеф.
– На целых шесть лет. Однажды утром, когда он спал, я вытащила у него из кармана удостоверение личности и все узнала. Мужчины – странные существа. Не понимаю, зачем он это скрывал…
– Мы виделись несколько дней назад, он заходил рассказать о помолвке.
– Вот как… Значит, все действительно кончено. – Она покачала головой, улыбнулась через силу и сделала несколько глотков. – Хорошее вино, не очень хмельное. Ты с ней знаком?
– Видел несколько раз в компании. Думал, она его приятельница.
Кристина вспыхнула, утерла непрошеную слезу и снова улыбнулась, не разжимая губ:
– Не обижайся, что пристаю с расспросами, Йозеф. Я все еще пытаюсь понять, как могло получиться так, что я все испортила? Хочешь послушать?.. Это как яд, парализующий мозг и заставляющий человека действовать себе в ущерб. Думаешь одно, а делаешь другое. Мечтаешь о чем-нибудь – и поступаешь так, чтобы ничего не вышло. Я видела, что дела у нас не слишком хороши, что он отдаляется, даже отговорки искать перестал, и сломалась. Это произошло за несколько месяцев до твоего возвращения. Ему не составляло труда оттолкнуть меня, он просто повторял слова, которые я сама сто раз ему говорила: будем любить друг друга, но останемся свободными, сохраним независимость, мы вместе, потому что хотим этого, а не из-за ненужных обязательств. Помнишь, когда я отказалась выйти за него замуж, он на коленях умолял меня передумать? Бедный Морис, я с ним не церемонилась… Господи, какой же идиоткой я была, сколько боли ему причинила! Я почти смирилась и тут узнала, что его сестра вышла замуж за человека, от которого родила ребенка четыре года назад. Морис сказал, что так и должен поступать мужчина, если он не последний негодяй, и я поверила. Не поняла, что это просто громкие слова, пустой треп. Я забыла о своих взглядах и принципах, убедила себя, что Морис изменился, и забеременела. Он растерялся, и я решила, что победила, но очень скоро все изменилось. Я не ждала, что он на мне женится, думала, мы будем жить вместе втроем – он, я и малыш. Я не собиралась покушаться на его свободу, и он поймал меня в мою же собственную ловушку, проявив редкостное хитроумие. Знаешь, что он говорил? «Если оставишь ребенка, мы больше не увидимся, никогда! Я не желаю строить отношения на обмане, ты подстроила мне западню, это не любовь, а принуждение. Ты меня шантажируешь, хочешь растоптать мою гордость, я с этим не смирюсь. Если не сделаешь аборт, между нами все будет кончено. Выбирай – или я, или ребенок». Морис настаивал, и я почувствовала себя виноватой. Он выглядел оскорбленным и несчастным, один раз даже заплакал, стал кричать, что я сама все разрушаю, умолял не лишать нас надежды. «Ты что, совсем меня не любишь? – спрашивал он. – Обещаю, как только кончится война, мы переедем жить в Париж». Я совершенно потерялась, на ребенка мне было плевать. Я хотела одного: чтобы Морис был со мной и все стало как раньше. В конце концов я сдалась, поверила, что вела себя как сволочь, что все образуется, если не будет ребенка. Я чувствовала себя опустошенной, мне было стыдно. Морис все устроил, нашел ту женщину. Операция прошла не слишком хорошо, он проводил меня до дому и сразу сказал, что я очень его разочаровала, что между нами все кончено, что он не может простить предательства, что я одна во всем виновата. Остальное тебе известно. Хуже всего, что я даже не злюсь на него.
– Если бы я знал, набил бы Морису морду.
– Это ни к чему, Йозеф. Я действительно сама во всем виновата, нельзя было принуждать его и отрекаться от своих убеждений. Простая швея и та рассудительней меня.
Кристина была одержима Морисом: она все время возвращалась мыслями к одним и тем же воспоминаниям, приукрашивая прошлое в надежде на будущее. Йозеф слушал, кивал, а потом она вдруг замолчала и надолго ушла в себя, прокручивая в голове горькие воспоминания.
– Хочешь знать мое мнение? Ты была в заведомо невыгодном положении. Почему? У тебя ни гроша за душой, а Морис близок к осуществлению заветной мечты. Думаю, он привязан к Луизе, она милая девушка и, главное, дочь самого крупного алжирского землевладельца.
– Чушь! Корысть тут ни при чем.
Вино закончилось, и Йозеф заказал еще одну бутылку, Кристина сказала «нет, довольно, я и так слишком много выпила», зал постепенно пустел, но официанты и хозяин не торопили оставшихся. Йозеф решил закурить, пачка оказалась пустой, он подал знак гарсону, и ему тут же принесли счет в красивой красной кожаной коробке. Йозеф изумился – тут какая-то ошибка, бутылка вина не может стоить так дорого, черт его дернул заказать еще одну! Делать нечего, придется платить, не станет же он проверять цифры в присутствии Кристины…
– Что-то не так? – спросила она.
– Все в порядке, просто здесь очень жарко.
Йозеф выложил за ужин месячную зарплату, оставил щедрые чаевые, попросил принести пачку сигарет и получил ее в качестве «комплимента» от заведения.
Вечер был теплым, и он предложил выпить по стаканчику в «Алетти». Кристина отказалась, сославшись на усталость, – «Отвыкла, сам понимаешь!» – и попросила проводить ее. Они шли по пустому в этот час городу, под аркадами бульвара де ла Марн, и она то и дело останавливалась перед витринами магазинов – ей нужны были туфли и легкая куртка, спрашивала: «Тебе нравится коричневый? Это цвет сезона…» Йозефу показалось, что девушка замерзла, и он накинул ей на плечи свой пиджак. Они молча поднялись по рампе Вале и оказались у дома Кристины.
– Я очень тебе благодарна… за все. Без тебя я бы пропала.
– Главное, что ты приходишь в себя и набираешься сил.
– Будем писать друг другу?
– А как же!
Они расцеловались, и Йозеф вдохнул ее аромат – запах жасмина и лимона.
– Желаю удачи в новой жизни.
– Тебе того же.
Кристина отстранилась, зажгла свет в подъезде, махнула на прощание рукой и начала подниматься. Йозеф вздохнул и пошел прочь.
У «локтя» рампы, напоминавшей по форме женскую шпильку, находилась нависавшая над спящим городом площадка. Рыжая луна отражалась на сверкающей морской глади. Йозеф достал сигарету, чиркнул спичкой, и в этот миг его жизнь резко переменилась.
Дальнейшие действия Йозефа Каплана явились результатом наития, а никак не трезвого размышления. Он вдруг ощутил себя непобедимым. Много лет спустя, уже в Чехословакии, он часто сидел у горящего камина и вспоминал этот судьбоносный момент. Его часы показывали 23.26. Почему он не пошел дальше, не вернулся домой, чтобы собрать чемоданы? Откуда взялась эта нелепая идея, почему он в нее поверил? Йозеф долго и безуспешно искал ответ на этот вопрос и в конце концов пришел к выводу, что любой мужчина (в том числе он сам), встретив женщину своей мечты, начинает вести себя как умственно отсталый ребенок, утрачивает инстинкт самосохранения, забывает отцовские наставления и распускает хвост. Йозефу в тот момент было уже тридцать четыре года, коллеги уважали его, считали очень компетентным врачом и великолепным диагностом, неутомимым, преданным своему делу тружеником.
Репутация закоренелого соблазнителя ничем не помогла Йозефу в тот момент, когда он четырежды постучал в деревянную дверь, услышал шаги и звук поворачиваемого в замке ключа. Кристина открыла и не выказала ни малейшего удивления.
Они стояли, смотрели друг на друга и молчали. Время как будто остановилось… Он снова стал шестнадцатилетним подростком, осмелившимся признаться в любви своей хорошенькой соседке Милене. Сердце едва не выскакивало у него из груди, по позвоночнику пробегала дрожь, как от удара электрическим током, ноги подкашивались, а Милена фыркнула, выпалила: «Какой же ты дурак, Йозеф Каплан!» – и захлопнула дверь у него перед носом…
– Зачем ты вернулся, Йозеф?
– Я люблю тебя, Кристина, я безумно в тебя влюблен.
Она не шевельнулась – наверное, приняла его слова за дурацкую шутку.
– Неужели?
– Да, люблю. Я должен был это сказать.
– Невероятно… Знаешь, а ведь Нелли мне говорила…
– Хочешь уехать со мной?
– Куда, Йозеф?
– Я возвращаюсь в Чехословакию. Выйдешь за меня, Кристина?
– Что?
– Ты станешь моей женой?
Она молчала. Понимала, что Йозеф говорит серьезно, и молчала не потому, что боялась дать волю гневу или съязвить. В животе у нее похолодело, из груди рвался нервный, почти механический смех, а расхохотаться в такой момент было никак нельзя.
– Формальности необязательны, все зависит от твоих нынешних взглядов, я хочу одного: чтобы мы жили вместе.
– Ты застал меня врасплох. Я не ждала ничего подобного.
– Понимаю. Хочешь, поговорим?
– Мне нужно подумать. Ты ведь не завтра уезжаешь?
– Через неделю.
– Дай мне время. Я должна подвести итоги, найти ответы на некоторые вопросы. Скажи, ты уверен?
