Жан-Мишель Генассия - Удивительная жизнь Эрнесто Че
Двадцать восемь часов спустя, в пятницу 20 апреля 1945 года, они прибыли в Марсель. «Интересно, как мы будем передвигаться с таким количеством вещей?»
* * *Труднее всего оказалось добыть информацию. Люди часами ждали своей очереди у окошек справочной службы. Йозеф и Кристина приехали на вокзал Сен-Шарль, а когда через три часа оказались наконец у билетной кассы и он сказал, что хочет купить два билета до Праги, ему ответили, что все поездки через Германию приостановлены на неопределенное время. Поезда из Марселя не ходят. Хотите знать, что делать, отправляйтесь в Париж. Следующий…
Газеты писали об отчаянном сопротивлении немцев: они на всех фронтах пытались заблокировать продвижение и неизбежное соединение американских и советских частей. Специалисты высказывались пессимистично, считая, что война может продлиться еще много месяцев.
– Лучше всего проехать через Швейцарию и Австрию, – решил Йозеф. – Американцы пока не вошли в Вену. Нужно было дождаться конца войны в Алжире.
– Я хочу кое о чем тебя попросить, – сказала Кристина. – Раз уж мы застряли, давай навестим мою мать.
– Поезжай, я буду тебя ждать.
– Нет, я хочу вас познакомить, для меня это важно. Я отправлю ей телеграмму.
До Сент-Этьена они добирались целый день, с тремя пересадками. Получилась настоящая экспедиция. Им пришлось доплатить внушительную сумму за багаж, словно их было не двое, а четверо. По какой-то неизвестной причине поезд три часа простоял на вокзале в Валансе. Они вышли на перрон подышать, и Йозеф купил сигареты и пиво. Они сидели, курили, и Кристина рассказывала о своей молодости. Йозеф ни разу ее не прервал, не задал ни одного вопроса. Раньше Кристина никому не открывалась, даже Морису.
Ее отец погиб в первые месяцы войны, в битве на Марне. Кристине было четыре года, и мать десятки раз терпеливо объясняла ей, что отец не вернется, что он теперь на небесах и оберегает их. Девочка задирала голову и терпеливо искала лицо отца среди облаков, щурилась и часами смотрела на небо, но видела лишь косматые затейливые фигуры да птиц. Малышка не понимала, почему папочка не спускается вниз, к ним с мамой, она улыбалась и снова задавала сакраментальный вопрос: «А когда вернется папа?»
«Небесный» человек никогда не покидал Кристину. Она росла с ощущением его присутствия и как самые дорогие реликвии хранила три фотографии своего героического отца и красный с желтым Крест за храбрость, которым его наградили посмертно. В десять лет мать нанесла Кристине страшный удар, заявив, что намерена снова выйти замуж и делает это ради будущего дочери. Она сразу и навсегда возненавидела добродушного фабриканта за то, что он НЕ сложил голову на фронте и посмел сказать: «Можешь называть меня папой, дорогая».
Все восемь лет, которые они прожили под одной крышей, до театрального побега Кристины из дома, она называла его «мсье» и делала все, чтобы отравить ему жизнь.
В восемнадцать лет она покинула родительский кров, последовав за актером из лионской труппы, которая играла «Федру» в Театре Массне. Кристина всю неделю, каждый вечер, ходила смотреть спектакль и в пятом акте, в сцене, где Tерамена повествует о смерти Ипполита, в одном и том же месте, в один и тот же момент, начинала рыдать.
Она его зовет… Увы, напрасен зов!
И, побелев как мел и упрекнув богов
Исполненным тоски невыразимой взглядом,
Царевна падает без чувств с любимым рядом…[101]
Она безумно влюбилась (Боже, как он был хорош!), вернее, как сказал негодяй-актеришка, отсылая ее к родителям: «Ты любишь не меня, а Ипполита».
Домой Кристина не вернулась. Осушила слезы и отправилась в Париж, твердо вознамерившись стать актрисой. У нее была одна мечта, почти мания – сыграть Федру. По логике вещей, мать Кристины должна была бы обезуметь от тревоги, умолять жандармов отыскать ее несовершеннолетнюю дочь, но она этого не сделала, потому что испытывала облегчение: несносная девчонка наконец-то оставила их с мужем в покое. За шесть лет Кристина ни разу не связалась с матерью. В 1934 году – ей было двадцать четыре – театр, в котором она служила, приехал с гастролями в Сент-Этьен, и Кристина пригласила мать на спектакль. Мадлен явилась на репетицию, нашла дочь очень похорошевшей, расцеловала ее и удалилась – «Нужно сделать покупки, дорогая!» – не спросив адреса дочери и не поинтересовавшись, как она живет. Кристина почувствовала себя уничтоженной.
* * *Год назад немцы разбомбили вокзал в Шатокрё, и часть здания все еще была закрыта. Кристина и Йозеф ждали в кафе, поставив чемоданы рядом со столиком. Кристина была погружена в свои мысли и не произносила ни слова, она закуривала сигарету и тут же о ней забывала, машинально брала из пачки другую, смотрела на часы и каждые пять минут интересовалась временем.
– Она не явится. Нам больше нечего здесь делать.
Но Мадлен пришла. Она крутила головой, ища дочь взглядом, и не находила. Кристина кивком указала на нее Йозефу. Мадлен оказалась хрупкой и очень изящной, одета она была изысканно – в желтое платье и бежевое пальто, как будто собиралась в Оперу, из-под вуалетки все время выбивалась белокурая прядь, и она чуточку нервным движением заправляла ее за ухо. Кристина встала, Мадлен наконец заметила ее и застыла на месте. Они пошли навстречу друг другу, напоминая скорее сестер, чем мать и дочь, расцеловались – не слишком пылко, обменялись парой фраз, и Кристина указала рукой на Йозефа. Мадлен взглянула на него, и они вернулись к столику.
– Познакомься, мама, это Йозеф.
– Здравствуйте, мадам. Выпьете чаю или, может быть, хотите кофе?
– У меня не так много времени, я должна успеть по делам, – ответила Мадлен, присаживаясь на краешек стула. – Давно вы знакомы?
– Семь или восемь лет, – сказала Кристина, – но вместе мы недавно. У меня был роман с другим мужчиной, но ничего не вышло. Йозеф врач, мы едем к нему на родину, в Чехословакию.
– Но ведь там еще воюют!
– Придется подождать несколько недель – все скоро закончится, но мы подумали, что могли бы немного пожить в Сент-Этьене. Вы познакомитесь поближе и…
Мадлен резко вскочила. Кристина и Йозеф тоже поднялись, не понимая, что случилось.
– Мне очень жаль, девочка, об этом не может быть и речи. Не обижайся, но Даниэль больше не хочет тебя видеть. Никогда. Сегодня утром он сказал, что немедленно уйдет, если ты появишься в доме. Ты молода, у тебя вся жизнь впереди, а я останусь одна, если Даниэль выполнит свою угрозу. С тех пор как ты ушла, у нас все наладилось, и я очень счастлива. Я была бы рада, сложись все иначе, но теперь ничего не изменишь. Я люблю тебя и всегда любила, хоть ты и думаешь иначе. Если тебе что-нибудь нужно, скажи, но больше не возвращайся.
Она вытащила из сумки пухлый белый конверт, положила его на столик, подошла к Кристине, привстала на цыпочки, поцеловала дочь в щеку, кивнула Йозефу и сказала:
– Желаю вам большого счастья и… и…
Она искала и не могла найти слов. На мгновение Йозефу и Кристине показалось, что Мадлен передумает, бросится в объятия дочери и попросит ее остаться. Увы, достойная дама вздохнула и направилась к выходу. Они провожали ее взглядом, пока она не исчезла за углом.
– Ну что, убедился? Она никогда не изменится! – воскликнула Кристина.
Настроение было безнадежно испорчено, Йозеф предложил погулять по городу, но Кристина посмотрела на него так, словно он захотел сплясать на похоронах, и ему пришлось перевести все в шутку. Ближайший поезд отправлялся в Гренобль.
– Едем! – решила Кристина. – Нужно поторопиться.
Она встала, оставив конверт на столе, Йозеф заглянул внутрь и увидел пачку купюр:
– Ты кое-что забыла.
– Мне не нужны ее деньги.
– Но ты не можешь просто взять и оставить их тут!
– Это его деньги, и я к ним не притронусь. Бери, если хочешь.
Йозеф положил конверт во внутренний карман пиджака и позвал носильщика.
Они приехали в Гренобль под проливным дождем и не сразу решили, что делать – подождать или отправиться в Швейцарию… Обоим хотелось забраться как можно дальше. Йозеф изучал расписание, и его вдруг осенило:
– Я знаю, где нам будет хорошо.
– Поделись.
– В Шамони. Я годами мечтал туда попасть.
* * *Все отели были закрыты или реквизированы для расселения беженцев. Днем эти люди слонялись по улицам или загорали, лежа на траве. Йозеф и Кристина сняли номер в отеле «Сплендид» на примыкающем к городу хуторе Праз-де-Шамони. Мадам Мораз с радостью приютила их на несколько дней и поселила в большом номере на втором этаже с видом на Монблан. Хозяйка не ждала наплыва клиентов раньше лета, и возможность пообщаться с нежданными гостями очень ее обрадовала. Благодаря семье у нее не было проблем с продуктами. Они поужинали на кухне картофельным супом и копчеными сосисками. На перевалах Сен-Бернар и Мон-Сени все еще шли бои, партизаны дрались с немцами за контроль над вершинами. Погода установилась отличная, и тот гул, что время от времени разносился по долине, был не громом небесным, а грохотом автоматического оружия.
