Миа Марч - В поисках Колина Фёрта
— Ты расстроилась, что я дала интервью?
— Нет, совсем нет.
— Мне кажется, ее особенно заинтересовала наша теперешняя встреча, — проговорила Беа. — Я знаю, что она хотела бы встретиться и с тобой.
— Не уверена, что к этому готова, — сказала Вероника.
— Могу это понять. Что ж, тогда до свидания.
— До свидания, — отозвалась Вероника, и Беа снова заметила блестевшие в ее глазах слезы, которые та изо всех сил старалась скрыть.
Глава 14
Вероника
Вероника закрыла за Беа дверь, разрываясь между стремлением догнать, крепко обнять дочь, попросить ее вернуться и желанием никогда больше не отвечать на ее вопросы.
Беа так походила на Веронику и на Тимоти. Блондинка, как он, овал лица и общее его выражение — все от Тимоти Макинтоша, но черты — Вероники. Круглые светло-карие глаза. Прямой острый нос. Широкий рот. На подбородке — намек на ямочку, как у Тимоти. Она была высокой, как оба они. Тонкая кость — от Вероники.
«У тебя мой нос, — не переставая думала Вероника, пока сидела так близко от Беа, стараясь не разглядывать ее. — И мой рот. В твоем лице я вижу себя».
Всякий раз, как Беа улыбалась, что было нечасто, Вероника видела свою улыбку и длинные, ровные, белые зубы Тимоти.
Она села на диван, глядя на чашку Беа, на едва заметный след розовой помады на краю.
Зазвонил телефон, и Вероника не ответила бы, но это могла быть Беа.
Это оказался Ник Демарко. Напряжение отпустило, она расслабила плечи.
— Просто проверяю, — сказал он. — Я знаю, что сегодня вечером ты встречаешься со своей дочерью.
Вероника разрыдалась — и не могла остановиться. Она сидела, сжимая трубку, и плакала, не в состоянии вымолвить ни слова.
— Вероника, я еду. Держись.
Она повесила трубку и закрыла лицо ладонями. «Тебя просто захлестывают эмоции, только и всего», — сказала она себе.
Пошла в ванную комнату за салфеткой и промокнула глаза, но когда посмотрела на себя в зеркало, то единственной мыслью было сходство Беа с ней и то, что молодая женщина, сидевшая на ее диване пятнадцать минут назад, была тем шестифунтовым грузом, который Вероника прижимала к груди в машине «Скорой помощи» двадцать два года назад.
В дверь позвонили, и когда Вероника открыла, вид Ника, в джинсах и темно-зеленой футболке от «Хенли», вытеснил все остальные мысли. Выражение его глаз — сочувствие, любопытство… интерес — именно то, что нужно ей сейчас. Подруги у нее были, и она частенько откровенничала с Шелли, но в основном держала все в себе и никогда не говорила о ребенке, отданном на усыновление, и о своих перемещениях за последние двадцать два года. Но Ник знал; он знал ее со средней школы. Знал, что Беа ей позвонила. Знал, что сегодня вечером они впервые встретились. И вот стоял у ее порога — сильные плечи и все такое.
Вероника не помнила, когда в последний раз имела возможность прислониться к сильному плечу, и ей страстно захотелось, чтобы он ее обнял. Конечно, Ник этого не сделает, безумие какое-то, но ей хотелось, чтобы сделал… и это ее пугало. Она никогда ни на кого не полагалась.
— Вы с ней сегодня встретились? — спросил Ник.
Вероника кивнула и посторонилась, впуская его.
— Я бы выпила кофе. Может, бокал вина.
— Я буду то же, что и ты, — сказал он. — Ли сегодня в гостях у подружки, с ночевкой и в школу поедет прямо от них, поэтому я могу не спешить домой.
— Как дела с родителями жены? — спросила Вероника, пока они шли на кухню.
— Они ежедневно звонят Ли… иногда мне кажется, чтобы проверить меня, а не потому, что хотят услышать о ее домашнем задании на умножение двузначных чисел. Боже сохрани, если она не съест яйцо на завтрак… конца этому нет. А когда она сказала им, что идет сегодня в гости с ночевкой, проведя предыдущую ночь у них… Они сделали вывод, что я гоню ее из дома, чтобы «привести женщину».
— О, Ник, как я сочувствую, что тебе приходится выдерживать такое давление. Непросто одному воспитывать дочку.
— Сказать по правде, это не так уж и трудно. Дома у нас все нормально, в основном потому, что Ли чудесный ребенок. У нас свой распорядок, прекрасные отношения. Я даю ей все необходимое, я живу ради нее. Но поскольку я не ее мать, поскольку на момент смерти ее матери у нас были проблемы, я враг уже два года, и теперь они ведут список моих нарушений.
— Из-за сладких пирожков на завтрак? Из-за всего, если это не «яйцо»?
— Она съела миску сухих колечек со стаканом апельсинового сока, а это, по их мнению, слишком скудный завтрак.
Вероника нашла в шкафу бутылку вина, подарок от Шелли на последнее Рождество. Она его не особенно жаловала, но сейчас ей захотелось немного выпить.
— Думаю, бокал вина не повредит нам обоим.
Ник сел за круглый столик у окна, и Вероника невольно обратила внимание на лунный свет, сочившийся сквозь занавеску и серебривший темные волосы Ника, его зеленую футболку.
— Впрочем, хватит о моей ненормальной жизни. Расскажи о встрече со своей дочерью.
— Она восхитительная, — сказала Вероника, подавая ему бокал и садясь напротив. — Очаровательная. Кажется очень умной, вежливой, доброй. О своем удочерении она узнала всего месяц назад. Это стало известно из предсмертного письма.
Ник поднял брови.
— Ее родители умерли?
Вероника кивнула.
— Не представляю, какой шок она пережила, получив это письмо. Наверное, сразу же усомнилась во всем, что о себе знала.
— Видимо, у нее было к тебе много вопросов.
— А я даже не представляла, как трудно будет на эти вопросы отвечать. Я не хочу рассказывать ей, как все было ужасно, как обращались со мной мои родители, как повел себя ее отец, в каком полном одиночестве я оказалась.
Ник сделал глоток вина, посмотрел на стол и поднял глаза на Веронику. На этот раз на его лице явственно читалось сочувствие.
— Шестнадцать лет. Ты, наверное, была здорово напугана.
Она тоже глотнула вина.
— Да. Иногда, вспоминая то время, я не понимаю, как вообще выдержала.
Ник покачал головой, помолчал.
— Я помню, Тимоти говорил нам — компании своих друзей, — что его подружка утверждает, будто забеременела от него, но это никак не может быть правдой. Тогда я не знал, что и подумать.
Вероника почувствовала, как в душе поднимается знакомая волна стыда, смущения.
— Из-за моей репутации?
— Тимоти был моим другом, а тебя я совсем не знал. Он никогда не приводил тебя с собой.
Вероника кивнула.
— Обычно он объяснял нежелание приглашать меня в свою компанию отвращением к тому, что будто бы знали обо мне его друзья, он ненавидел мою репутацию. Он говорил, что никогда не сумеет ее изменить, заставить всех думать, что встречается со мной, поскольку я действительно ему нравлюсь, а не потому что «переспала с ним».
— Я был не настолько близок с Тимоти, скорее дружил с несколькими его близкими друзьями, но помню, как все говорили ему разные непристойности — как, мол, ему повезло. Боже, я сожалею, Вероника.
— Ну, а потом я забеременела и подтвердила всеобщее мнение о себе. Потаскушка залетела. Я думала, он меня поддержит, скажет всем, что он — единственный парень, который у меня существовал, но, вероятно, он был настолько потрясен, может, напуган, что захотел поверить худшему, чтобы можно было бросить меня, притвориться, будто не имеет к этому отношения.
— Потому и говорил всем, что он не отец, пользовался презервативами, и ребенок не может быть от него.
Вероника кивнула.
— Больше я никогда его не видела и не слышала. Ни слова. На следующий день после того, как я сказала ему, что беременна, меня отправили в «Дом надежды», дом для беременных девочек-подростков на окраине Бутбей-Харбора. Мои родители умыли руки… они даже заполнили от моего имени документы на освобождение от родительской опеки. И после рождения ребенка я уехала из штата. Как я могу рассказать все это Беа?
— Но ведь правда есть правда?
Пожав плечами, Вероника отвела взгляд.
— Когда она сидела рядом со мной, я думала только о том, что она была той девочкой шести футов весом, которую я две минуты держала на руках. Совершенно невинная, не имеющая никакого отношения — и полностью связанная — с тем, как появилась на свет. Я не хочу, чтобы она знала правду. Даже если она и говорит, что желает этого.
— Ты хороший человек, Вероника, — проговорил Ник, беря ее за руку. — Мне жаль, что я не знал тебя тогда в школе. Жаль, что не был твоим другом.
Она снова заплакала, и в одну секунду Ник очутился рядом, поднял ее со стула и наконец-то обнял.
Он обнимал ее недолго, секунд пятнадцать, но Веронике показалось, вечность — в хорошем смысле. Она чувствовала аромат его мыла, слабый запах стирального порошка, а ощущение обнимавших ее рук ни с чем нельзя было сравнить.
Вероника отстранилась, испугавшись, что он ее поцелует, а она не сможет с этим справиться; мысль настолько ее напугала, что она ушла в другой конец кухни и повернулась к Нику спиной. «Тридцать восемь лет и не в состоянии нормально вести себя с мужчиной. Боже».
