Тургрим Эгген - Hermanas
— Но, Рауль… если твоя мама была здесь и видела, что это портрет другого человека, что сведения не соответствуют действительности… почему она не разобралась? Почему не заставила их внести изменения? Они бы сделали. Хирон — важное место.
— У них были сложные отношения, — сказал я. — У нее остались не слишком хорошие воспоминания об отце. Ведь он ее бросил.
— Это я понимаю. Ты рассказывал. Но это не тот человек. Ты же сам говоришь. Это — единственное место, куда она могла прийти, чтобы испытать гордость за него, а она успокаивается, заметив, что на стене висит портрет другого человека? Знаешь что, я в это просто-напросто не верю.
— Не знаю, чему ты веришь. Я просто хочу уйти.
— Как можно почуять ложь? — спросила Миранда. — Помнишь, я тебя об этом уже спрашивала?
— У тебя паранойя, — сказал я.
— Не уверена. Ложь можно почуять, если у тебя появляется ощущение, что тебе рассказывают заученный текст. Когда порядок слов раз от раза не меняется. Оглянись назад. Неудивительно, что твоей матери не понравился музей. Я даже не понимаю, как она решилась сюда приехать.
Миранда все вычислила, как я понял потом. Но когда мы стояли там, в полутемном, пустом, угнетающем бетонном зале музея, когда пот струился по спине оттого, что в здании было жарко, как в печке, так как не было электричества, чтобы запустить кондиционер, я и не подозревал, что творится у нее в голове. Я был разочарован и уязвлен, у меня не хватало терпения выслушивать дикие теории.
— Сотрудники музея ошиблись, — сказал я. — Вот и все.
Миранда предложила выйти посидеть на улице. Ей не нравилась музейная смотрительница, и она хотела пообщаться без опаски. На улице дул свежий ветерок. Мы сели на скамейку, и Миранда горячо заговорила:
— Вот о чем я сейчас подумала: почему тебе рассказали именно такую ложь? Ведь не сложно же было сказать, что твой отец был сволочью, который слинял, у которого были другие женщины и так далее. Ты бы пережил это. Мать могла бы сказать тебе, что он умер. Но утверждать, что он стал мучеником революции, человеком, имя которого написано в учебниках по истории… я просто не понимаю. А ты?
— Теперь ты сама себе противоречишь, — сказал я. — Все логично, если это правда.
— Да, но какая именно правда? — спросила она. — Когда ложь настолько велика, значит, с правдой что-то катастрофически не так. Ты понимаешь, к чему я клоню?
Я улыбнулся ей и слегка покачал головой.
— Я думаю, он был одним из других, — сказала Миранда. — И погиб тут, в точности как тебе рассказывали. Ответ здесь. Пойдем обратно, поищем его?
— Это пустая трата времени, — ответил я.
— Время — это единственное, в чем мы не испытываем недостатка. Ты что, не можешь? Ты боишься правды?
— Конечно, я могу. Просто не думаю, что мы что-нибудь найдем.
— Тогда пошли.
Кислая билетерша не хотела пускать нас обратно по старым билетам. Других посетителей в музее не было. Миранда пришла в ярость. Она сказала, что люди вроде этой билетерши мешают жить кубинскому народу. Это не смягчило женщину, но в конце концов нас впустили.
Миранда приблизилась к экспозиции, мимо которой мы прошли в прошлый раз. Она была посвящена «Бригаде 2506». Помимо конфискованных личных вещей: удостоверений личности, контрреволюционных брошюр и других мелочей — здесь были фотографии пленных. Тут же находилась табличка со статистической информацией: в числе интервентов, как павших, так и сдавшихся в плен, было 194 бывших военных из армии Батисты. Остальные члены группы были богатыми землевладельцами, владельцами недвижимости в Гаване, банковскими служащими, зажиточными торговцами, промышленниками, 119 были «богачами без определенных занятий», а 112 — «преступниками и антисоциальными элементами». 800 из них были из состоятельных семей, которые в общей сложности владели 27 566 caballerias[38] земли, позже конфискованных революцией, 9666 домами, 70 фабриками, 10 сахарными мельницами, двумя банками, пятью шахтами и двумя газетами.
— Где имена? — спросила Миранда.
— Не думаю, что ты найдешь Алехандро в такой компании, — сказал я. — У него не было богатых друзей.
— Откуда ты знаешь? Ты ведь почти ничего не знаешь о своем отце. А то, что считал известным, оказалось ложью. Нам ведь ничего не стоит попытаться выяснить правду.
На выставке был представлен список командного состава «Бригады 2506», от командира бригады Хосе Сан-Рамона и его заместителя Эрнейдо Оливы до более низких чинов, всего двадцать человек. Имени Алехандро в списке не было, да я и не ожидал его там найти. Я думал, что после этого Миранда сдастся, но она была упрямой. Миранда пошла к музейной смотрительнице, на которую только что наорала, и спросила, есть ли в музее полный список бойцов «Бригады 2506», плененных и павших. Конечно, список есть, но его не раздают всем посетителям, ответили ей. И Миранда начала вдохновенно врать. Она сказала, что является студенткой исторического факультета Университета Гаваны — Миранда продемонстрировала свой студенческий билет — и что пишет экзаменационную работу о Плая-Хирон и «Бригаде 2506». Она упомянула о «компаративном социологическом исследовании», что прозвучало вполне убедительно. Смотрительница хотела знать, было ли у нее с собой рекомендательное письмо с факультета. Нет, у Миранды его не было, но она и не думала, что такое может понадобиться, поэтому назвала имя профессора, у которого можно получить все необходимые рекомендации, и номер его телефона, наверняка вымышленный. Смотрительница явно не хотела звонить в Гавану из-за нас.
— Ну что ж, — сказала она наконец. — Пройдемте со мной в архив.
Я ждал, сидя на стуле в зале музея. Их долго не было, минут десять. Вся эта затея начала действовать мне на нервы. Боялся ли я правды? Я боялся, что никогда не узнаю правды и еще, как это ни странно, что Миранда будет разочарована.
Она вышла, держа в руках папку, которую протянула мне, открыв на определенной странице. Миранда была на удивление спокойной. Поисковый азарт прошел, и на ее лице я прочитал озабоченность и сочувствие.
— Смотри, — просто сказала она. — Смотри.
Это был список пехотной роты F под командованием Максимо Круса, входившей в состав 2-го батальона «Бригады 2506» под командованием Уго Суэйры. Одной из последних записей на странице была следующая: Эскалера, Алехандро Эмилио, проживающий в Майами (р. 1928 в Сьенфуэгосе, Куба). Погиб на Плая-Хирон 19/04/61. Преступник.
Одно слово: Преступник.
Вот и вся жизнь моего отца. Компактно упакованная в слово из трех слогов. И меня словно громом поразило — вот оно. Ответ был здесь.
Миранда вернула папку смотрительнице и поблагодарила за помощь. Все ли это, что мы хотели, поинтересовалась та. Да, все.
Мой вещмешок казался очень тяжелым.
— А теперь пойдем искупаемся, — предложила Миранда.
— Ты хочешь сказать, что мне пора утопиться?
— Почему это? — спросила она. — Ты сын героя войны. Как ты и думал. В церквях Майами за твоего отца до сих пор ставят свечи. Ты должен гордиться.
— Насколько я помню, в той папке не было написано «герой войны». Там было написано: «преступник».
— А что еще они могли написать? Это же сплошная демагогия и пропаганда. Мне уже надоело слышать, что все несогласные с Фиделем либо «антисоциальные элементы», либо «преступники». Мало фантазии.
— Тебе это кажется смешным, — сказал я с обвинением в голосе.
— Да, некоторым образом это смешно. Мы оба происходим из семей самых что ни на есть настоящих gusanos, ты понимаешь? Может быть, они даже были знакомы, твой отец и моя мать.
— Почему мне об этом не говорили? — спросил я.
— Боже мой, Рауль, тебе было девять лет. Другие дети просто сожрали бы тебя. Ты ни в чем не виноват. Твоя мать поступила мужественно, придерживаясь своей версии, — знала, что она рано или поздно треснет по швам, но надеялась, что к тому времени ты будешь уже достаточно взрослым, чтобы нормально воспринять это. Только подумай, как это должно ее мучить. И только подумай, какое совпадение. Существовало два Алехандро Эскалеры, один на правильной стороне, другой — наоборот. Оба погибли. Каковы шансы, что все может совпасть с такой точностью?
— Очень невелики. Настолько малы, что я не верю, что это правда.
— Но ты видел это. Странно, но я сразу все поняла. Как только мы нашли портрет.
До пляжа было всего каких-то двести метров. До пляжа Плая-Хирон. Я достиг цели своего путешествия, больше не было необходимости разыскивать памятники и мемориальные доски. Куба не ставит памятников преступникам и предателям. Но Миранда назвала Алехандро «героем войны».
Песок был белым, а вода кристально чистой и бирюзовой, совсем как на Плая-Анкон. Вообще-то предложение искупаться было очень соблазнительным. От того, что мы искупаемся, хуже не будет. Я бросил вещмешок в теплый белый песок, снял рубашку, скинул сандалии и пошел к воде. Раскаленный песок жег ступни.
