Ян-Филипп Зендкер - Сердце, живущее в согласии
Тхар Тхар шел за мной. Он видел мою усталость и шептал ободряющие слова, говорил, что я сильный и обязательно дойду. Еще немного, и будет привал. Когда солдаты не видели, он вдобавок к своему грузу брал мой.
Солдаты приказали, чтобы впереди колонны постоянно шли три или четыре носильщика, а сами шагали сзади, под живым прикрытием. Автоматы они держали наготове, не меньше нашего боялись джунглей. Если попадем в засаду, шансов уцелеть у солдат было немногим больше, чем у нас.
Настал мой черед идти впереди, у меня подгибались ноги, каждый шаг мог оказаться последним. Страх лишал способности двигаться. Я застыл на месте. Ко мне подскочил солдат, размахивая автоматом, он потребовал, чтобы я выдерживал шаг. В ужасе я посмотрел на Тхара Тхара – друг вышел вперед и сказал, что готов пойти вместо меня. Солдаты недоверчиво щурились на него. Псих, что ли? Или сбежать задумал? Разве может нормальный парень вызваться добровольцем? Потом им стало все равно: не ценишь свою жизнь – валяй. И Тхар Тхар пошел впереди, двигался очень осторожно, но скорости не сбавлял. Глазами он обшаривал джунгли, нет ли чего подозрительного. В одном месте замер, увидев плохо присыпанную ямку. Может, зверь рылся в поисках еды. А может, и не зверь. Мы отошли. Солдат вскинул автомат, дал пару очередей по подозрительному месту, но ничего не произошло. Тхар Тхар двинулся дальше, а мы – за ним.
Где-то после полудня мы вышли из джунглей. Впереди тянулись рисовые поля, наш путь лежал через них. По лицам и жестам солдат я понял, что полей они боятся больше, чем джунглей. Капитан отдал приказ: каждый солдат поставил перед собой носильщика и, заслоняясь им, зашагал дальше. Мы шли по проходу между рисовыми чеками и успели миновать половину поля, когда послышались выстрелы. Я не сразу понял: стреляют солдаты или по ним? Потом увидел нескольких упавших носильщиков, солдаты смешались. Мы спрыгнули в поле и спрятались в рисовых зарослях. Я лег в земляную жижу и стал зарываться в нее. Неподалеку залег Тхар Тхар.
Надо мной вскрикнул и со стоном упал носильщик, не успевший укрыться. Я продолжал зарываться в землю, пока залез чуть ли не по уши. Выстрелы прекратились. Солдаты кричали, требуя, чтобы мы вылезли на дорогу и проверили, кто ранен. Я не шевельнулся. Им было плевать на раненых, они хотели выяснить, продолжат ли повстанцы обстрел. Тхар Тхар выполз на дорогу. Я затаил дыхание, ожидая новых выстрелов, но вокруг было тихо.
Как я уже сказал, солдаты использовали нас вместо прикрытия и в качестве мишеней для повстанческих пуль. Четверо носильщиков были ранены, а пятый убит. Двое офицеров решали, чтó делать дальше, затем приказали нам оставить раненых там, где те лежали, чтобы не замедляли движение.
Конечно, раненые это слышали и стали умолять не бросать их. Один поднялся, показывая, что в силах идти, сделал пару шагов и рухнул без сознания рядом со мной. У него была рваная рана в животе, из нее хлестала кровь. Капитан потребовал, чтобы мы бросили его и поскорее убирались отсюда, если не хотим снова угодить под огонь. Пройдя ярдов пятьдесят, я обернулся. Двое раненых ползли за нами на четвереньках и кричали, умоляя взять их с собой. Тогда капитан сам их прикончил. Четыре выстрела, и все стихло.
Поклажу убитых носильщиков распределили между живыми. Мне добавили второй мешок риса. Очень скоро я почувствовал, что силы мои на исходе. У меня дважды подкашивались ноги, потом я просто упал.
Лежал, чувствуя во рту отвратительный привкус крови, и слушал, как бьется мое сердце. Над головой кружились мухи. Я решил, что здесь моя дорога и кончится.
Солдаты требовали, чтобы я встал и шел дальше, но у меня не было сил. Тогда кто-то из них носком сапога перевернул меня на спину, приставил к лицу дуло автомата и пригрозил нажать курок. Я что-то пробормотал и закрыл глаза. Потом услышал шепот Тхара Тхара. Он убеждал меня не сдаваться, собрать последние силы и встать. Капитан сказал ему, что теперь уже недолго. Самое большее – час. Тхар Тхар пообещал нести оба моих мешка, протянул руку и помог встать.
Как я добрался до аванпоста – уже и не помню.
По наивности мы думали, что там будем в безопасности. Оказалось наоборот. Повстанцы атаковывали аванпост по два раза на дню. И так – почти неделю. Новое нападение ожидалось в любую минуту. По возрасту солдаты на аванпосте были немногим старше нас, но таких жестоких людей я еще не встречал. Носильщика, просыпавшего миску риса, они избили до полусмерти. На следующее утро солдаты придумали себе развлечение: приказали первому попавшемуся им носильщику стоять на одной ноге. Тот выполнял приказ, пока не потерял сознание. Солдаты хохотали и спорили на деньги, сколько времени он выдержит.
На обратном пути один наш товарищ подорвался на мине. Среди нас он был самым молодым, только что сменил Тхара Тхара и шел впереди. Я услышал взрыв и решил, что подорвался Тхар Тхар. Солдаты попрятались в кустах, носильщики распластались на земле. Убедившись, что мина одиночная, мы стали подниматься. Тхар Тхар склонился над раненым парнем. Тому оторвало ногу, и через несколько минут он умер на руках у Тхара Тхара.
Первый же поход изменил нас всех. До этого я и, думаю, большинство наших парней еще надеялись выбраться из ада живыми. Теперь поняли: выхода нет. Мы были обречены умереть. Подорваться на мине во время очередного похода, получить пулю засевшего в кустах повстанческого снайпера или быть забитыми насмерть озверевшим солдатом. Наша жизнь измерялась неделями, месяцами, а в случае особой благосклонности судьбы – годом. Глупо было рассчитывать, что нас отпустят домой. Для военных мы были живой амуницией. Не станет нас – пригонят новых.
Даже Тхар Тхар изменился. Теперь он был готов помериться силами с судьбой.
Вскоре один из наших попался на краже риса. Украл совсем немного – какую-то горсть. Своруй он у солдат, застрелили бы на месте. А поскольку он утащил рис из нашего пайка, нам велели наказать его бамбуковыми палками. С парня сорвали рубашку, связали руки. Капитан показал, как надо бить, бамбуковой палкой он наносил удар за ударом. После каждого вор вскрикивал, а кожа на нем лопалась, оставляя кровавые борозды. Затем наступил наш черед. Нас предупредили: бить сильно, иначе разделим участь вора.
Первый носильщик поначалу колебался. Он неохотно взял бамбуковую палку и посмотрел на нас, будто мы могли ему что-то подсказать. Капитан рявкнул. Двое солдат подошли и уже хотели выхватить палку, но парень испуганно покачал головой, размахнулся и изо всех сил ударил вора. У того на спине в двух местах лопнула кожа, хлынула кровь. Бедняга вопил от нестерпимой боли. После десяти ударов его спина превратилась в одну сплошную рану.
Настала моя очередь. Я стиснул палку, набрал побольше воздуха, сосредоточился и ударил так сильно, как только мог. Моя жертва громко плакала. Я передал палку Тхару Тхару. Он тоже глубоко вздохнул, замахнулся, холодно посмотрел на капитана и, вместо спины, слегка стукнул вора по затылку.
Никто не шевельнулся. Даже солдаты.
Капитан выхватил пистолет, подошел к Тхару Тхару и ткнул ему дулом в лицо. Палец капитана уже лежал на курке, самого его трясло от злости. Я до сих пор удивляюсь, почему он тогда не выстрелил.
Тхар Тхар не отступил ни на шаг. Они стояли, глядя друг на друга. Должно быть, капитан что-то увидел в его глазах и потому не решился стрелять. Подбежавшие солдаты связали Тхара Тхара и швырнули на землю, затем принесли еще бамбуковых палок и велели его побить. Они внимательно следили за мной, зная, что мы – друзья. Ничего не поделаешь, я был вынужден бить изо всех сил.
После наших ударов Тхар Тхар потерял сознание. Его спина превратилась в кровавое месиво. Но солдатам этого было мало. Отогнав нас, они взялись за дело сами. Потом мы вчетвером понесли Тхара Тхара в «дом смерти».
Нам запретили его навещать, но на другой день я все-таки пробрался в «дом смерти». Мне было стыдно, я хотел попросить прощения, хотя и знал: если снова прикажут бить, подчинюсь. Я не был героем. Ни тогда, ни потом. Я просто не хотел умирать.
Тхар Тхар лежал в полуобмороке на грязной соломенной подстилке. В «доме смерти» он был не один. Рядом стонали еще шестеро носильщиков. У кого-то была малярия в сильной форме. Кого-то ранили. Кто-то страдал от воспаления или поноса в последней, смертельной стадии. В «доме смерти» отчаянно воняло гноем, мочой и дерьмом. Тхар Тхар молча лежал в углу. По открытым ранам ползали десятки мух. Я склонился над ним, Тхар Тхар меня узнал и шепотом спросил, не принес ли я воды. Его мучила сильная жажда. Я пообещал принести, но по пути к «дому смерти» меня остановили солдаты и спросили, для кого вода. Я соврал, что для себя. Они осушили кружку и бросили мне под ноги. Я молча поднял ее и ушел.
В тот вечер из «дома смерти» вынесли шесть трупов и закопали в неглубокой могиле.
